Сегодня в Исландии отцовский отпуск берут 83–84 % мужчин. Опросы, которые мы проводим, показывают, что отцы даже начинают конкурировать с матерями за внимание ребенка, за то, чтобы стать для него самым близким человеком.
Очень часто мужчины с гордостью рассказывают истории, когда дети в какой-то ситуации предпочитают папу маме. Например, о том, как ребенок по какой-то причине заревел и прибежал в слезах к отцу, а не к матери. Но некоторые отцы по-прежнему опасаются, что длительный отпуск по уходу за ребенком может негативно сказаться на их карьере. В то же время большинство работодателей положительно относятся к тому, что их подчиненные-мужчины берут по крайней мере три месяца отцовского отпуска. Так что объективно время, проведенное с ребенком, не сильно угрожает карьере. Кроме того, в стране практически нулевая безработица, и этот факт делает позицию отца в переговорах с работодателем еще более сильной.
Исландские отцы осознают, что радости и сложности семейной жизни родители должны делить между собой поровну.
И конечно, уже никто в этой стране не считает, что сидеть с малышами — «недостаточно мужественное» занятие, что-то недостойное мужчины. Этот период мы прошли. Недавно одна моя аспирантка проводила исследование, чтобы выяснить, с чем ассоциируются у исландцев понятия мужественности и женственности.
Среди ответов молодых мужчин на вопрос «Что такое мужественность для вас?» оказались не только карьера и материальное обеспечение семьи, но и активное отцовство: забота о ребенке, стремление проводить больше времени с семьей.
Как выразился один из респондентов, «длинный отцовский отпуск — по-моему, это очень круто».
Фарерские острова
Регви. Как осознать, что ты не бессмертен, и измениться
Когда мы встречаемся с Регви Лаксафоссом в его квартире, они с Бьяшти, шестилетним сыном, обсуждают футбол: «Только что вернулись с тренировки, а вчера ходили на матч. Фареры играли с Испанией. Мы, увы, проиграли 1:4».
О Фарерских островах в России знают в основном потому, что они поставляют нам рыбу. А еще, конечно, благодаря футболу: фарерская сборная известна своим северным упорством, она всегда бьется до конца, каким бы сильным ни был соперник. «Футбол очень для нас важен, — говорит Регви. — Как и вообще в Скандинавии. Когда я был маленьким, у нас был всего один канал, и по нему показывали матчи английской Премьер-лиги. Все дети на Фарерах были фанатами „Манчестер Юнайтед“, „Ливерпуля“, „Челси“». И в его семье эта игра тоже много значит — Регви показывает медаль и диплом: команда сына выиграла местные соревнования.
Как этнолог стал рабочим
Регви, его подруга Санна и трое их детей — Бьяшти и дочери, трехлетняя Бара и годовалая Бьёшк, — живут в одном из немногочисленных пятиэтажных домов Торсхавна. Это столица Фарерских островов, в ней проживает примерно 40 % пятидесятитысячного населения страны. Квартиру им предоставила больница, где работает Санна. Она доктор. В небольшом Торсхавне и так все близко, но больница совсем рядом, через дорогу. Там появились на свет их дочери. А вот сын родился в Копенгагене, где около десяти лет назад Регви познакомился с Санной.
Сейчас все больше молодых фарерцев учатся в местном университете, где за последние лет пять расширили список специальностей. А раньше молодежь предпочитала уезжать на учебу в Копенгаген — и не возвращаться. Там, на материке, больше людей и больше возможностей.
Население стало медленно сокращаться, и на островах решили, что пора принимать меры: нужно, чтобы у людей были причины остаться.
Регви тоже не планировал возвращаться на родину. Вообще, он даже свое первое самостоятельное путешествие совершил в самое далекое от Фарер место: «Мне был 21 год, я красил дома в своем родном городе Кла́ксвуйке, заработал денег, родители немного добавили — и я улетел в Австралию».
Потом ненадолго вернулся — и снова уехал, теперь уже учиться. Сначала Регви хотел быть психологом, но после разговора с двоюродной сестрой, изучавшей этнологию, очень заинтересовался этой наукой. Так он стал этнологом и даже преподавал в Копенгагенском университете. А на Фарерские острова вернулся потому, что у него уже была семья. Санна заканчивала обучение, а практику в последний год решила пройти на родине.
«Я очень не хотел переезжать, — говорит Регви. — Но мы переехали, ведь я не один распоряжаюсь своей жизнью. В конце концов, Фареры — отличное место. Здесь у нас много друзей, тут живут наши родители и четыре брата Санны. Единственное, я не смог тут найти работу. Этнологи точно не те специалисты, которых тут отрывают с руками». Сейчас он работает в компании, которая занимается обустройством домов: отопление, канализация, окна, двери. Говорит, что такой труд для него непривычен, но ему интересно делать что-то руками и держать в них не только книги.
Интерьер гостиной, где мы сидим и пьем кофе, тоже рассказывает о его прошлой жизни. В углу стоит диджериду́ — духовой инструмент австралийских аборигенов. На стенах — репродукции картин Фрэнсиса Бэкона и собственные живописные работы Регви, среди которых портрет французского философа Мишеля Фуко. На книжных полках — энциклопедии и справочники вперемешку с книгами Ника Кейва и Достоевского.
Воспитание чувств
Регви и Санна жили вместе уже не один год и хотели детей, но это желание было абстрактным: «Они предполагались в неопределенном будущем. Я не думаю, что мы хотели их по-настоящему, хотя мы это обсуждали, конечно».
Но однажды у Санны появились обычные признаки беременности. Она купила тест по дороге в кафе. Пока Регви брал на стойке кофе, Санна зашла в туалет. «Я расплатился, пошел к столику, она выходит, кивает мне — и обе чашки падают на пол, — вспоминает он. — Когда вы узнаёте, что у вас на самом деле будет ребенок, это так странно! Это что-то абсолютно тебе чуждое: как это — ребенок? Что я с ним делать-то буду?»
Беременность они проживали вместе. Регви ходил с Санной на все консультации, курсы и семинары для будущих родителей. Он чувствовал связь с сыном на протяжении всех этих долгих месяцев. И все же, когда Бьяшти родился, Регви открыл в себе что-то совершенно новое.
«Знаете, — он как будто не сразу решается произнести это вслух, — я не сочиняю и нисколько не преувеличиваю, но, когда я в первый раз взял сына на руки, посмотрел на это новорожденное человеческое существо, моя первая мысль была такой: „Я умру. Сын будет жить дальше, а я уйду“. Такая вот происходит штука: ты понимаешь, что жизнь идет своим чередом и что она не бесконечна. Да, мы все знаем, что не бессмертны. Но только некоторые чувствуют это по-настоящему. Вот о каких вещах я думал, когда впервые держал на руках своего ребенка».
До рождения сына, признаётся Регви, он жил одним днем. Друзья, вечеринки, путешествия. «Мы делали что хотели, я делал что хотел и не чувствовал особой ответственности ни перед Санной, ни перед своей работой. А между тем я становился старше. Мне нужно было, чтобы произошло что-то такое, что заставило бы меня повзрослеть, встряхнуться, посмотреть на свою жизнь по-другому».
Рождение сына стало именно таким поворотным моментом, потому что повзрослеть просто пришлось. «Многие люди, когда их спрашивают о родительском опыте, часто говорят: „О, это было так здорово, я сразу почувствовал такую любовь к ребенку!“ Ничего подобного. Когда сын появился на свет, я… — Регви задумывается, подбирая правильные слова. — Я воспитывал в себе любовь к нему. Это была совсем не депрессия, нет, я ждал сына, все было замечательно. Но дело в том, что когда люди рассказывают, как они стали родителями, они обычно имеют в виду романтическую сторону своего опыта. А я почувствовал совсем другое. Я обсуждал это с друзьями, у которых тоже есть дети, и они говорили мне то же самое. Что совсем не чувствовали спонтанной, беспричинной любви».
Регви просто оказался перед фактом, что ему нужно заботиться о новом маленьком мужчине. «Этот опыт очень материален, ты просто должен забыть о себе хоть немного, отставить себя в сторону. Быть настоящим, сопричастным, любящим. Сначала ребенок, а потом уже ты сам. Вот что во мне изменилось: теперь я не могу делать все, что захочу. У меня есть семья, трое детей, я должен быть с ними. Иногда я не хочу всего этого, хочу быть свободным — но не могу, я же взрослый. Фантастический опыт смирения, вот что это такое».
Регви говорит, что быть активным отцом — его сознательный выбор: «Отцовство, конечно, меняет тебя как человека. Но только если ты сам этого хочешь. Я знаю отцов, которых рождение детей ничуть не изменило, потому что они не были вовлечены в их жизнь, в их воспитание».
Как это принято на Фарерах
Регви имеет в виду и собственного отца. Он был моряком, надолго уходил в рейс, возвращался на неделю-другую, а потом снова отправлялся в плавание. Когда отец оказывался дома, это был настоящий праздник, в том числе и потому, что он привозил замечательные игрушки из дальних стран. Но Регви помнит, как однажды просто его не узнал: «Мама говорит: да это же папа! Но я как-то скептически к этому отнесся».
Это до сих пор очень типичная история для Фарерских островов. Отцы надолго уходят в море, а матери — якоря, на которых держатся семьи. Они занимаются детьми и всей домашней работой. Общество здесь более традиционное, чем в остальных Северных странах. Отпуска по уходу за ребенком берет пока не очень много отцов. Суровые рыбаки и моряки считают, что не мужское это дело — менять подгузники, они добывают деньги для семьи. А большинство фарерских женщин понимают это и принимают. И считают воспитание детей своей заботой.
Но все постепенно, хотя и медленно, меняется. «Мне 37 лет, и мы уже не такие, как наши родители, — говорит Регви. — А те, кто младше нас, отличаются еще сильнее. Традиционный образ мышления сохраняется потому, что Фарерские острова изолированы от остального мира и географически, и культурно. Но благодаря интернету мир открылся всем и каждому. И еще на острова возвращаются те, кто уезжал учиться в Данию или Англию, где все устроено совсем по-другому. Поэтому так радикальна разница между поколениями».
Когда у Регви появился сын, он не мог не задуматься о том, как растили его самого. И решил быть со своими детьми другим, более близким им человеком. Таким, который интересуется их жизнью и с которым они будут делиться своими мечтами. «Я хочу, чтобы они знали: я очень серьезно воспринимаю то, о чем они думают, чего хотят. Конечно, если дочки упадут и ушибутся, то, скорее всего, побегут к маме. Может, она просто мягче, а может, из-за того, что у меня колется борода. Ну и пусть, мне важно, чтобы они просто знали, что ко мне тоже можно прибежать. Что я всегда рядом».
А еще Регви и Санна до сих пор не женаты, и это тоже сравнительно ново и необычно для Фарерских островов. Когда мы спрашиваем почему, то Санна говорит: «Даже не знаю. Мы же не романтики». А от Регви получаем ответ, который часто слышали в других скандинавских странах: «Я-то как раз романтик и предлагал Санне пожениться уже не раз. Но она пока не готова. Считает, что мы еще не подошли к этому этапу наших отношений. Наше поколение другое. Нам все равно, женаты люди или нет. Нас не волнует их сексуальная ориентация. Да, многие фарерцы настроены очень консервативно, и если ты часть этого сообщества, то брак по-прежнему имеет значение. Для нас — нет».
Трудное счастье рутины
Когда появился Бьяшти, Регви не стал брать отпуск по уходу за ребенком: работа с гибким графиком и так позволяла проводить много времени с сыном. Дочки родились уже на Фарерах. С Барой он сидел в отпуске две недели, а с Бьёшк, самой младшей, — четыре месяца. «Был мамой, — шутит Регви, — все делал, разве что грудью не кормил. Здорово, что Санна работает совсем рядом, я приносил на кормление дочку ей». Такой отпуск — не совсем обычная история для Фарер. Регви даже давал интервью местному радио о том, каково это — сидеть с детьми.
Когда он выходил гулять с коляской, пожилые женщины всегда выражали ему свое восхищение: «Ну какой же вы молодец!» Женщинам с детьми, увы, такого вообще не говорят. И все же Регви уже далеко не единственный такой отец. Он рассказывает о своем близком друге, который взял отцовский отпуск практически одновременно с ним: «Мы, кстати, благодаря этому очень много времени гуляли с детьми вместе».
Опыт отца троих детей отличается от экзистенциальных ощущений, которые Регви пережил с рождением первого ребенка. Воспитание детей становится повседневной работой и физических сил требует не меньше, чем душевных. «У нас, наверное, сотни тысяч фотографий с Бьяшти. С Барой — уже десятки тысяч. А с Бьёшк — тысяч пять. Но дело не в том, что девочек мы любим меньше, — мы всех детей любим очень сильно. Просто с Бьяшти чувствовали все очень остро, внимательно наблюдали за тем, как он растет, за всем, что он делает. А с появлением дочек стали на многое смотреть проще».
Говоря о своих повседневных делах, Регви ничего не приукрашивает. Утром надо вставать и идти на работу. Перед этим — покормить детей, проследить, чтобы все почистили зубы. Потом отвезти их в детский сад, после работы — забрать из сада. У сына — футбольные тренировки, у средней дочери — занятия гимнастикой. А еще надо сходить в магазин, приготовить поесть. «Нет никаких лазеек, от этого всего никуда не денешься, — говорит Регви. — Когда дети ложатся спать в восемь вечера, мы уже выжаты». «Часто так устаем, что просто лежим вместе и смотрим сериалы по „Нетфликсу“», — добавляет Санна. «А утром, — продолжает Регви, — все начинается сначала. Но все это прекрасно и неповторимо, вот в чем дело. Мы просто живем теперь не для себя. Ответственность и самопожертвование наполняют жизнь любовью». И я понимаю, что для Регви это не красивые слова — он подобрал самые точные для того, что хотел сказать.
Больше чем пара
В активном отцовстве Регви много глубоко личного, эмоционального. Но смысл такого родительского подхода он объясняет и рациональными доводами: «Не один, а два вовлеченных родителя постоянно рядом. Две ролевые модели вместо одной. Две крепкие скалы, на которые можно опереться».
Но главное, он воспринимает совместную заботу о детях как новую норму. Точно так же воспринимает и Санна, чем отличается от большинства фарерских женщин. На это, несомненно, повлиял опыт их жизни в Копенгагене. «На Фарерах в отпуске по уходу за ребенком есть период, который родители могут разделить между собой, — говорит Санна. — Но обычно он целиком достается женщинам — просто потому, что они сами хотят сидеть дома с детьми. А отношение фарерских мужчин к тем, кто берет отцовский отпуск, чаще всего такое: „Ты что, феминист, что ли? Вместо работы с детьми сидишь“».
В это время просыпается Бьёшк. Она приходит в гостиную, видит незнакомых людей, убегает к себе и возвращается со своими любимыми игрушками, чтобы их показать. Это Медведь и почему-то сразу две Маши — удивительно видеть их здесь, на краю земли. Регви и Санна одевают детей, и мы идем на прогулку — на один из немногих на Фарерских островах пляжей. Довольно прохладно, но Бьяшти снимает кроссовки и ходит по темному песку босиком. Регви рассказывает, что иногда приходит с ним сюда рыбачить: «Однажды мы поймали приличную такую треску. И это на пляже!»
Мы беседуем о том, как изменились отношения между Санной и Регви. «Мы стали гораздо ближе, чем когда были только вдвоем, — говорит Санна. — Но уже по-другому, не так, как близки мужчина и женщина, просто живущие вместе. Сейчас почти все наше с Регви внимание сосредоточено не друг на друге, а на детях. Мы теперь семья, мы все пятеро — одно целое».
Наверное, это и есть то главное, что с ними произошло благодаря Бьяшти, Баре и Бьёшк. Двое, мужчина и женщина, стали больше себя самих.