остояние систем: американской демократии и германского национал-социализма, заявлявшего о превосходстве белой расы.
За полгода до встречи со Шмелингом Луис провел три боя — все они длились от одной до двух минут и закапчивались нокаутом. Луис не считал немца серьезным соперником. Впрочем, собственно бой почти никто не рассматривал как сугубо спортивное событие. С самого начала оно стало восприниматься как политическое действо. Слухи о том, что предстоящий бой Макса Шмелинга против Джо Луиса был не более чем закулисной интригой или заговором, организованным белыми расистами, ходили по всей Америке. По одной версии, инициатором этого боя было правительство Рузвельта, которое опасалось, что чернокожий боксер, получивший титул чемпиона мира по боксу, может вызвать недовольство у избирателей южных штатов. По другой версии, Англия, Франция и Голландия по «тайным каналам» поставили ультиматум США, заявляя, что чернокожий боксер никогда не будет признан чемпионом мира. Были даже своеобразные вариации слухов на тему «еврейского заговора». С одной стороны, предполагалось, что Джо Луис мог вызвать недовольство еврейских бизнесменов своими якобы антисемитскими высказываниями. С другой стороны, строились версии о том, что те же самые еврейские бизнесмены пытались сорвать бой Луиса и Шмелинга, что было частью общих мероприятий по бойкоту Берлинской Олимпиады. В самой Германии в преддверии Олимпийских игр предпочитали воздерживаться от резких высказываний в адрес чернокожего боксера. В рейхе пытались создать видимость «спортивной веротерпимости».
Однако во всех вышеуказанных слухах как бы фоном шла идея, что Джо Луис должен был проиграть. На самом деле подобное американцам казалось маловероятным — они привыкли к тому, что Луис в первом же раунде направлял своих противников на пол ринга. В этой связи появилась новая череда слухов — они были связаны с тем, что Германия откажется присылать Шмелинга на бой. Предположение, что национал-социалисты и Шмелинг проигнорируют приглашение из опасения быть «побитым негром», не было уж совсем фантастичным. Уже после окончания Второй мировой войны Макс Шмелинг вспоминал, что Гитлер хотел запретить ему выезд в США. В данном случае фюрер считал, что Шмелинг не мог защищать честь Германии в бою против чернокожего спортсмена, который изначально находился в более выгодном положении. Однако Шмелингу все-таки удалось изменить мнение Гитлера. Когда стало ясно, что бой все-таки состоится, то тысячи немцев решили увидеть бой. Чтобы обеспечить необходимую поддержку Шмелингу, пароходство «Северо-германский Ллойд» на 50 % снизило стоимость билетов на океанские лайнеры «Бремен» и «Европа». На самом деле национал-социалистические власти оказались в очень щекотливом положении. Неприязнь «профессионального спорта, ориентированного на зрелищность», уравновешивалась желанием поддержать германского боксера. Кроме этого не стоило забывать о том, что участие Макса Шмелинга в этом бою было своеобразной рекламой Олимпиады 1936 года.
Впрочем, положение самого Макса Шмелинга в Германии было тоже неоднозначным. К 1936 году он был мировой знаменитостью, обладателем титулов: чемпион Германии, чемпион Европы, чемпион мира. За его плечами в качестве известного спортсмена были съемки в кино и даже выступление на эстраде. Макса Шмелинга нельзя было назвать «нордическим арийцем» — он был темноволосым, с густыми бровями, за что и заслужил прозвище Черный Гусар. Он никогда не интересовался политикой, но это не мешало многим политическим силам использовать Макса в своих собственных целях. Когда 6 января 1928 года Шмелинг одержал верх над итальянским боксером Микеле Бональя, то немецкая социал-демократическая пресса рассматривала это в качестве «победы германской демократии над итальянским фашизмом». Пройдет всего лишь несколько лет, и Шмелинг окажется в национал-социалистической «обойме». Еще в начале 1936 года Имперский спортивный руководитель Ганс фон Чаммер заявил, что «в Германии не может быть неполитизированных спортсменов». Подразумевалось, что все немецкие атлеты должны были пройти специальный курс «мировоззренческого обучения». Но Макса Шмелинга решили избавить от этого. Он не был членом национал-социалистической партии, но это не мешало ему иметь множество друзей, которые были высокопоставленными партийными функционерами. Например, боксер был очень дружен с Гансом Хинкелем, руководителем Имперской палаты печати. Если требовалось, то Шмелинг вскидывал правую руку в «немецком приветствии», но все-таки не очень охотно фотографировался на фоне полотнищ со свастиками. Когда в марте 1936 года проходил очередной плебисцит, то он был в числе знаменитых немцев, которые призывали своих сограждан к поддержке Гитлера. Шмелинг говорил и действовал равно столько, чтобы сохранять благосклонность национал-социалистического режима. Если национал-социалисты просили оказать какую-то «любезность», то он никогда не отказывал им.
Многие полагали, что Шмелинг был нужен национал-социалистическому режиму не только в качестве объекта пропаганды, но и как источник валюты. В указанное время любым немцам, выезжавшим за границу, запрещалось брать с собой более 40 долларов — в рейхе ощущался недостаток валютных запасов. Отчасти подобное предположение подтвердил сам Макс Шмелинг. Одному американскому репортеру он заявил: «Я предполагаю, что привезу с собой на родину несколько сотен тысяч долларов. Думаю, что доктор Шахт не будет против». Несмотря на то что Шмелинг не разделял расистскую идеологию национал-социализма, он не был лишен неких предубеждений в отношении цветных боксеров. Как он заявил о Джо Луисе: «Он умный и хорошо воспитанный человек, который ведет абсолютно безупречную со спортивной точки зрения жизнь, он не пытается выделиться своим экстравагантным поведением. Посмотрите на Луиса — он не допускает ошибки многих цветных спортсменов, которые пытаются проникнуть в высшие круги белою общества».
Накануне отъезда Шмелинга в США пресс-атташе Имперского спортивного руководства Гвидо фон Менгден заявил немцам через прессу: «Шмелинг — самый известный и самый прославленный немецкий атлет последнего времени. Рейх желает ему всего наилучшего. Конечно же мы надеемся, что Макс Шмелинг победит. Но даже если он вернется домой побежденным, то страна отнюдь не будут погружена во вселенскую скорбь». Несмотря на подобные заявления, немецкая сторона была настроена на победу. Буквально перед отъездом в США Макс Шмелинг вместе со своей супругой Анни Ондрой посетил министра пропаганды Йозефа Геббельса, который решил оказать боксеру пропагандистскую поддержку. В США пресса, напротив, пыталась всячески дискредитировать Черного Гусара. Более того, читателям преподносились мнимые «подробности» из отношений Шмелинга и национал-социалистического режима. «Одержимая расовой идеей Германия не простит Шмелинга, который решил драться с негром».
Сам Макс Шмелинг всячески скрывал точную дату отбытия в США. Он не жаждал сенсаций, а потому не хотел, чтобы его «провожала» толпа репортеров и фотографов. Автографы и рукопожатия он решил оставить до момента возвращения, как он надеялся, с триумфом. Сославшись на болезнь, его даже не пришла провожать супруга. После нескольких дней пути 21 апреля 1936 года лайнер «Бремен» вошел в нью-йоркскую гавань. Здесь уже никак нельзя было скрыться от представителей прессы. Американские фотографы сделали несколько фото, которым не суждено было появиться в немецких газетах, — на них улыбающийся Макс Шмелинг обнимал за плечо своего менеджера Джо Якобса, который был по национальности евреем. Далее репортеров интересовали некоторые подробности плавания. Шмелинг заявил, что, несмотря на то что ежедневно пробегал по палубе лайнера около 20 километров, он все-таки набрал в весе. По поводу Джо Луиса он заметал: «Если он будет допускать те же ошибки, что и во время боя с Баером, то я непременно нокаутирую его». Некоторые журналисты хотели знать, встречался ли Шмелинг с Гитлером накануне отплытия. Тут боксер был предельно краток: «Он — политик, а я всего лишь — спортсмен».
Далее общение с прессой продолжилось в отеле «Коммодор», который стал местом обитания немецкого спортсмена в Нью-Йорке. Тут уже в дело вступил Джо Якобс, который не только был уверен, что Шмелинг «побьет» Луиса, но и что эта встреча на ринге станет самым знаменитым боем десятилетия: «Миллионы людей не только в Германии, но и во всей Европе будут следить за радиорепортажами с поединка». Подобное утверждение не было преувеличением. В США для поддержки Шмелинга на бой должно было прибыть около двух тысяч немцев. И это при том условии, что транспортировка в США стоила огромную по тем временам сумму — 400 долларов! Пребывание Шмелинга в Нью-Йорке было недолгим. Несколько дней спустя он отправился на свою тренировочную базу, которая располагалась в 160 километрах к северу от Нью-Йорка, в Напаноке. Сюда Шмелинг прибыл 30 апреля 1936 года. Прежде чем приступить к интенсивным тренировкам, он познакомился с местным прокурором, открыл бейсбольный матч, раздавал автографы местным жителям. Одновременно с этим в доме, где жил Шмелинг, была смонтирована импровизированная радиостудия, из шторой по вечерам вторника, четверга и пятницы в эфир выходили получасовые передачи о ходе тренировок Макса Шмелинга. Эти сообщения ретранслировались в Нью-Йорке. Аналогичные сообщения о Джо Луисе выходили в понедельник, среду и субботу.
Брат менеджера Макса Шмелинга Майк Якобс занялся активным формированием общественного мнения. Он привлекал лучших спортивных репортеров, чтобы те пытались подать Луиса не в самом для него благоприятном свете. В некоторых случаях те не брезговали прибегать к откровенным расистским выпадам. В данном случае речь шла отнюдь не о личных убеждениях Шмелинга или его менеджеров. Подобная политика была продиктована необходимостью вывести ставки, которые делались через тотализаторы, на выгодный для Шмелинга уровень. Было необходимо, чтобы возмущенная поведением окружения немецкого боксера публика ставила на Луиса, тем самым повышая уровень дохода в случае выигрыша Черного Гусара.