– Да я вас слушаю.
– Изольда, это Свешников. Ты можешь приехать?
– Ах, Сергей Сергеевич, конечно! Я буду через несколько минут.
Женщина не знала, что происходит и в каком настрое по отношению к ней звонил хозяин, но обнадёживало то, что он сам с ней разговаривал без посредников. Изольда лихорадочно соображала, какие слова скажет в своё оправдание, она была уверена, что найдёт правильные выражения и объяснит, почему решилась на этот шаг. Увлечённая такими раздумьями, женщина быстро добралась до коттеджа. Когда открыла дверь, то увидела, неряшливо одетого хозяина. Оглядевшись, покачала укоризненно головой – дом давно никто не убирал, слой пыли покрывал напольные часы, которые остановились и не тикали уютно. Пыль покрывала всё – стол, пол, люстру и лестницу, ведущую на второй этаж. Свешников молчал несколько секунд, прислушиваясь и принюхиваясь, потом спросил:
– Изольда?
– Да Сергей Сергеевич. Это я.
Женщина испуганно остановилась у порога, прижимая пустую сумку к животу, не зная, что делать дальше. А Свешников лишь произнёс:
– Я кушать хочу.
Из глаз женщины хлынули слёзы, но она совладала с волнением в голосе и поспешила на кухню со словами:
– Обед будет через несколько минут. Потерпите.
Свешников поплёлся следом, уютно расположился в углу на плетёном, ротанговом диванчике. Его успокаивали привычные, но забытые звуки и запахи, которые доносилисьиз кухни. За то время пока Изольда не приходила в дом, он соскучился по запаху свежего борща, тушёного мяса, блинов. Ему нравился звук брякающих кастрюль, звон хрустальных фужеров и тарелок элитной немецкой компании «Villeroy Boch». В отчем доме всегда была красивая, дорогая посуда, но родители её запирала по шкафам и в кладовке. И только по праздникам, когда приходили гости, всё это стеклянно-хрустальное богатство перетиралось и с трепетом, аккуратно выставлялось на стол с белоснежной скатертью. Дорогие гости чванились только первый час застолья. Потом благоговение к убранству и сервировке грубо попиралось, красное вино проливалось мимо фужеров на скатерть, с вилок падали куски мяса, так и не попавшие в открытый рот. Это уже не имело никакого значения, потому что разгорячённый отец растягивал меха гармошки, а гости с упоением пели про «Калину», про «Мороз», про «Рябину». Репертуар почти никогда не менялся, застольщики и плакали и смеялись, и пускались в пляс, а некоторые, утомившись, впадали в дрёму, уютно уткнувшись в салат. Ребятня бегала тут же, таскала куски со стола, подпевала, приплясывала, корчила рожицы, передразнивая пьяных взрослых. А наутро церемония повторялась в обратном порядке – драгоценная посуда мылась, сушилась и отправлялась обратно в кладовую и в шкафы. В повседневности семья пользовалась эмалированными кружками и тарелками из разносортицы, ведь по-другому нельзя, два пацана в доме, всё равно всё перебьют. Когда у Сергея Свешникова появился свой дом, он завёл другой порядок. Семья пользовалась красивой посудой ежедневно. Он выписал из Германии сервиз «Botanica» от известной компании «Villeroy Boch» на сто двенадцать предметов и очень гордился этим приобретением. Особенно, когда к столу подносили русский борщ или окрошку в роскошной супнице, расписанной одуванчиками и репьями. А для Элеоноры такие вещи были делом заурядным и обычным, она росла в профессорской семье и особого пиетета не испытывала к вещам, как она считала, повседневным. Женщина не знала, а муж не рассказывал, что ножом и вилкой он научился пользоваться с большим трудом к тридцати годам. Сначала он терялся во множестве столовых предметов, находившихся на столе, и не знал, какую вилку и нож брать сначала – те, что ближе к тарелке или дальше, в какой бокал наливать воду, а в какой вино? Свешников специально наедался дома перед тем, как отправиться в гости или ресторан, чтобы есть как можно меньше и не обратить случайно на себя внимание медвежьей неловкостью. А с потерей зрения, он и вовсе получил оправдание, да только слабовидящего инвалида, стали меньше приглашать, к его облегчению. Сергей Сергеевич тихо сидел в углу, углубляясь в воспоминания и нелёгкие мысли. Всё спуталось в голове, и он никак не мог разложить по полочкам, упорядочить проблемы, которые множились и прибавлялись. Он рылся в своей памяти и не мог точно определить, когда же всё началось, в какой момент он самоуверенный, самонадеянный бизнесмен, не заметил, не обратил внимания на то, что его цементная жизнь начала превращаться в песок и осыпаться. Ему надо было с кем-то поговорить, так ни про что, просто услышать живой, добрый, человеческий голос.
– Я заказал гранитный памятник для Элеоноры, через месяц будет готов. Но мне, почему-то всегда кажется, что она живая, просто ушла к другому мужчине от меня.
– Это, наверное, потому что вы не видели её мёртвой, – откликнулась женщина.
– Илья улетел вчера вечером. Вернулся в Англию. У него там дела, работа.
Свешников разговаривал как будто сам с собой, а Изольда, не отвлекаясь от готовки, поддерживала разговор:
– Он взрослый мальчик, должен устраивать свою жизнь самостоятельно.
– Я надеялся, что сын вернётся домой. Мне он сейчас очень нужен. Сегодня полиция забрала Софью и Василия, их обвиняют в убийстве Норы. Мне совершенно непонятно, каким образом они могут быть причастны к смерти жены. Да чушь это всё, зачем им убивать Нору? Голова идёт кругом, как я один управлюсь с фермой?
Свешников потёр глаза. Если глухота его даже устраивала, тем более он мог слышать при помощи аппарата, когда необходимо, но обходиться без зрения было затруднительно – он чувствовал себя беспомощным. Пока кипел бульон, домработница влажной тряпкой ловко смахивала пыль с мебели, шкафов и полок. Она не пользовалась этими новомодными химическими препаратами, которые пачками выпускает индустрия домашней чистки, считая, что самое лучшее средство это хозяйственное мыло, вода и тряпка. Во всяком случае, это экологически не вредно.
– Вы не волнуйтесь, мы же управлялись целый месяц, когда Софья с Василием находились в отпуске. И сейчас я буду рядом. Одна проблема, я машину водить не умею, но будем вызывать такси. А с арестованными полиция разберётся, я думаю, их скоро отпустят. Зря держать не станут.
– Хорошо если так, – эхом отозвался хозяин.
Женщина продолжала тереть столы, полки и вдруг наткнулась взглядом на лекарственный пузырёк из тёмного стекла. Она знала содержимое всех ящиков и полок, недаром шоркала тряпкой в этом доме уже второй десяток лет. А название этого лекарства она увидела впервые.
– Вы снова посещали доктора?
– Да нет, – махнул рукой Свешников, – что толку, врачи оказались неправы, зрение не только не восстанавливается, но становится всё хуже и хуже.
– Вы принимаете новые лекарства? – продолжала допытываться Изольда, сама тем временем сунула пузырёк в карман.
– Какие лекарства? – сначала не понял мужчина, и через секунду сообразил. – Я их принимаю уже месяца два. Софья откуда-то принесла. Вроде как пищевые добавки для общего укрепления организма. Хотя после употребления я не чувствую прилива энергии, а наоборот слишком расслабляюсь. Да что толку с них, – Свешников безнадёжно махнул рукой, – мне зрение вернуть надо! Специально отправил Ваську с Софкой, чтобы проехались по Средиземноморским городам, клинику офтальмологическую нашли. Я мечтал, что когда открою после операции глаза, первым делом увижу бирюзовое море и пальмы. А они деньги промотали, время потратили и ничего толком не узнали. Да и вообще всё, что я делаю в последнее время, не приносит желаемого результата. Взять хоть эту историю с викуньями…
Свешников замолк, только покачал головой, перебирая в мыслях всё произошедшее за последние полгода. Изольда отложила нож с картошкой в сторону, села за стол, положила перед собой натруженные руки и подумала:
«Сиди – не сиди, а начинать когда-нибудь надо».
– Я не хотела красть деньги или бумаги, вообще ничего. Вы меня знаете, я копейки чужой не возьму! Им нужен был только патент и химическая формула.
– Кому им?
Голос Свешникова как-то загрубел, а Изольда сжалась от страха и стыда, но продолжила рассказ:
– Я до сих пор не знаю кто они. Мне каждый раз звонил один и тот же мужской голос и требовал, чтобы я выкрала этот документ, иначе они расскажут на фирме, где работает дочь о её судимости. Так же об этом узнает семья её мужа. Сергей Сергеевич, помните, с каким трудом вы устроили её на престижную работу, и если бы тогда руководство знало об этом факте в её биографии, то дочь, не то, что пол мыть, даже на порог не пустили бы в солидное заведение. То же самое и семья мужа. Интеллигентные люди – отец профессор, мать кандидат наук, сын светлая голова- преподаватель в Университете. Кто захочет породниться с бывшей зечкой? – женщина всхлипнула. – А сейчас это уже не имеет значения, шантажисты сделали то, чем пугали – всем стало известно о том, что мы так долго скрывали. На работе, слава Богу, на дверь не указали, но по служебной лестнице вряд ли дадут подняться, а от мужа она ушла, у меня теперь живёт с ребёнком. Когда после анонимного, телефонного звонка, родственникам стало всё известно, дочка не стала отпираться, а они собрали семейный совет и с большой укоризной провели с ней беседу. Сказали, что всё это время она обманывала их и причин теперь ей доверять нет. Вот такие дела. Я знаю, что виновата перед вами и как теперь молить о прощении понятия не имею.
Свешников не спешил с ответом, только смотрел куда-то перед собой. Ему было невыносимо думать, что вот сейчас уйдёт и Изольда, он останется один в огромном, дорогом, пустом доме, голодный и никому ненужный.
– Почему ты ничего не сказала мне?
– Я боялась, да и вам в тот момент было не до меня.
– Я примерно представляю, кто мог это всё затеять, но что толку сейчас сотрясать воздух, если бы ты сказала об этом раньше, то получила бы эти документы из моих рук. Ведь это просто бумажка и на сегодняшний день она не представляет никакой ценности.
Этот разговор принёс облегчение для них обоих. У Изольды, как камень с души свалился, она даже начала напевать что-то себе под нос, думая, что так сроднилась с этой семьёй, что готова работать за здорово живёшь без зарплаты, а просто так из уважения к хозяину и, конечно, от чувства вины. А у Свешникова потеплело на душе – по дому снова разлился аромат тушёного мяса, блинов, чистоты и порядка. Позднее, когда Сергей Сергеевич у