— Закатай штаны, — скомандовал Уэйд.
— Заткнись.
Уэйд бросился на Теда. Грязная, засохшая трава захрустела там, куда они упали. Уэйд ухватил дрыгающуюся ногу Теда. Всем весом навалившись Теду на грудь, он пригвоздил его к земле и, закатав штанину, увидел множество мелких кровоточащих порезов.
— Твоя взяла. Валяй, трогай. Какая же ты скотина. Ну давай, заражай.
— Не волнуйся — заражу. Итак, поехали: раз, два, три. — Уэйд дотронулся сухим пальцем до кровоточащей ранки, обозвал отца невежественным ублюдком, повалился на траву и закрыл глаза.
Час спустя вся троица ковыляла по шоссе: лишившийся ботинка Тед, полуголый Брайан, распухший и шагающий враскоряку, чтобы меньше зудело, и Уэйд, который чувствовал себя еще хуже, чем раньше. Вскоре Уэйд совершил спутавшее все карты открытие: солнце находилось не там, где ему полагалось, не справа, а слева, из чего следовало, что Брайан повел их не в ту сторону и те многие мили, которые они прошли, оставив перевернутую машину, никуда не вели. Тед огрел Брайана по голове и назвал кретином, но Уэйд встал между ними и сказал:
— Папа, не смей больше нас бить.
— Все равно это Брайан, и все равно он дубина, — раздраженно ответил Тед.
— Можно подумать, ты не дубина, — сказал Уэйд, скривившись от отвращения.
— Я хотя бы не...
— Утихни. Никто тебя больше не слушает.
Случайный транспорт, как правило трейлеры, с ревом проносился мимо, не обращая на них ни малейшего внимания; обычно снующие по шоссе полицейские и машины всяческих контор по поддержанию правопорядка решили в тот день игнорировать этот уединенный отрезок.
— Надо идти к посту, — сказал Уэйд.
— Теперь это получается десять миль в обратную сторону, — ответил Брайан.
— По крайней мере мы будем идти в нужную сторону, — сказал Тед.
Волна тошноты подступила к горлу Уэйда, и он понял, что не сможет идти дальше.
— Мне придется остаться здесь, — сказал он.
Тед с Брайаном переглянулись.
— Да, мне плохо. Довольны? Теперь можете идти одни. У вас есть адреса, номера и сама вещь. Идите. Копы рано или поздно меня подберут.
В этот момент мимо проехал белый четырехдверный седан. Взвизгнув тормозами, он остановился в сотне шагов от них.
— Добрый самаритянин, — сказал Брайан. — Слава Богу.
Из машины выбралась плюгавая женщина. Это была Пшш.
— О черт, — сказал Брайан.
— Какого дьявола вы, трое идиотов, делаете здесь на шоссе? Господи, Брайан, у тебя вид просто как у Свинтуса Поросячьего. Что с тобой стряслось? Постой, ничего не говори — пожалуй, мне вряд ли захочется слушать.
— Просто подбрось нас до поста.
— Нет. Чтоб я еще связалась с этой семейкой уродов. И угораздило ж меня остановиться и спросить этих трех дебилов, что они здесь делают. Ну так и что же?
— Папа перевернул машину в нескольких милях отсюда. Мы ехали...
— Ладно, не надо, — подняв руку, сказала Пшш.
— Стой, а откуда у тебя машина? — спросил Брайан значительно изменившимся тоном.
— Взяла напрокат, придурок.
— Это на какие шиши?
— На свои.
— У тебя никогда и цента за душой не было.
— Боже, до чего ты тупой, Брайан.
— Неужто в наши дни людям платят за то, что они убивают собственных детей?
— Я поехала. — Пшш открыла дверь.
— Погоди! — крикнул Уэйд. — Мне чертовски плохо. Подбрось нас хотя бы до заправки и можешь про нас забыть.
— Не хочу видеть троих ублюдков в своей машине.
— Мы поедем в багажнике.
Это, похоже, показалось Пшш не лишенным смысла.
— А почему я должна?
— Хотя бы ради того, чтобы доказать нам, что ты не полная дэ — у — эр — а, — впервые вмешался Тед.
— Ваши сладкие речи меня растрогали.
Пшш забралась в машину и грохнула дверью.
— Спасибо, папа, — сказал Брайан, — вот и накрылась наша поездка.
Однако, к удивлению всех троих, Пшш резко дала задний ход, заставив их отшатнуться. Она нажала кнопку, и крышка багажника открылась.
— В вашем распоряжении десять секунд, — сказала Пшш через щелку окна. — Ну, десять, девять, восемь, семь, шесть...
Троица втиснулась в багажник, в котором по непонятной причине воняло рыбой и химикалиями. Оказавшись на дороге, они принялись бултыхаться, как щенки в корзинке. Уэйду, пристроившемуся справа, удалось высунуть голову, и его вырвало на заднюю фару; втиснувшийся слева Тед попытался отодвинуться как можно дальше. Брайан решил обратиться к Пшш через деревянную панель, отгораживавшую их от заднего сиденья. «Я люблю тебя, Пшш. Мне без разницы, что ты сделаешь с ребенком. Я люблю тебя. Я люблю тебя». В ответ на это Пшш врубила песню в исполнении Глории Эстефан на полную громкость. Через несколько минут они въехали на бензозаправку, и Пшш визгливо крикнула, чтобы они выметались. Тед и Уэйд подчинились, но Брайан наотрез отказался.
— Все, Брайан, приехали. Выметайся из моей машины.
— Нет.
— Ну тогда получай.
Она описала задним ходом картинную дугу и на приличной скорости врезалась в громоздившийся за станцией бетонный столб, на котором красовался щит, усиленно рекламировавший поездку на студию «Юниверсал». Брайан вылетел из багажника, как чертик из табакерки. Пшш ударила по газам, и через несколько мгновений ее и след простыл.
Уэйд обливался из шланга, когда Брайан, ковыляя, приблизился к ним с Тедом.
— В смысле женщин вкус у тебя безупречный, Брайан, — сказал Тед.
В ответ Уэйд брызнул на отца из шланга, и Тед сказал:
— Боже, вы когда-нибудь угомонитесь?
Тут лицо Брайана болезненно искривилось.
— Ты хочешь сказать... — начал Уэйд.
— Не может быть, — сказал Тед.
Брайан забыл письмо в багажнике.
— Какой же я кретин!
15
Дженет с Ники, хихикая, как два мышонка из мультика, вошли в байкерский бар в поисках успокоительного коктейля. После утреннего переполоха байкерский бар казался тихой гаванью. Через полчаса, приняв по три порции и заказав еще по одной, они слегка поуспокоились. На бильярде мужчины, на вид откровенные шаромыжники, стучали шарами.
— Интересно, — сказала Ники, — справилась бы Пшш с такими пентюхами? — Она неприязненно передернула плечами. — А, да ну ее к черту, эту Пшш. — Повернувшись к Дженет, она сказала: — Дженет, расскажи мне еще про Хелену. Честно говоря, я ведь совсем не знаю, что там случилось.
— О Боже, Хелена, — вздохнула Дженет. — С чего начать? Она была моей лучшей подругой. В пятидесятые мы вместе учились в университете. В Торонто. Я воспитывалась в строгих правилах, а она жила богемной жизнью. Хорошая была парочка. Когда у меня появились дети, она немного отдалилась — увлеклась феминизмом и все говорила про Новую эру, хипповые пончо, ароматические палочки и другие модные штучки. Но когда Хелена была рядом, я чувствовала, что в жизни так много всего разного помимо обязанностей домохозяйки. Она убедила меня, что выбранная мной узенькая тропинка — это не тупик и не ловушка.
Подали две «отвертки». Дженет подняла свой стакан:
— За друзей, которые не должны были стать друзьями.
Они пригубили свои коктейли, и Дженет продолжала:
— Я переехала в Ванкувер с Тедом и детьми, и она тогда же переехала на Запад, и тоже в Ванкувер — тогда это было хипповейшее место, — и детям очень нравилось, когда Хелена приходила в гости, ведь она совершенно выбивалась из всего привычного. Она всерьез приучила меня готовить. О, это было у нее настоящее дарование, готовила она просто волшебно.
— Так что же случилось? — спросила Ники.
— Что-то странное, — ответила Дженет. — Чертовски странное.
— Давай дальше.
Дженет рассказала, хотя и сама до сих пор не поняла, что тогда произошло. Однажды, тому уже несколько лет, выдался прескучный день, была среда, и, выглянув в окно, Дженет увидела возле дома машину Хелены. Хелена едет — вот здорово! Между подругами недавно произошла размолвка — Хелена заняла до странности язвительную позицию в отношении политических взглядов Дженет; в политике Дженет, по собственному признанию, была ни рыба ни мясо. Увидев машину, Дженет вообразила, что вражде конец, и приободрилась. Хелена выскочила из машины в джинсах, высоких ботинках, и... больше на ней ничего не было.
— Титьки так и болтались на ветру. К тому же было прохладно.
— Ничего себе.
— Уж поверь на слово. Клема и Джуди Пейн, наших соседей, чуть удар не хватил. Нет, ты представляешь, какая дикость: женщина — я уж не говорю, с достаточно пышной грудью и шестидесяти лет от роду, — разгуливает чуть не нагишом.
— Да, трудно представить...
— Вот именно. Полный абсурд. Может, через пятьсот лет все девчонки будут расхаживать полуголые, но в Западном Ванкувере, в 1996 году? Это был ужас. Просто ужас.
Дженет открыла входную дверь так, словно ничего необычного не происходит.
— Привет, Джен.
— Хелена, скажи на милость... Да заходи же, заходи.
— Не торопись, Джен. Такой чудесный день. Хочу погреться на солнышке.
— Хелена, никакого солнца нет, день пасмурный и холодный, а ты почти голая. Заходи.
— Экая ты ханжа, Джен.
— Ничего я не ханжа.
— Тогда чего пристала?
Ники просто заворожила эта история, которую Дженет никогда никому не рассказывала.
— Само собой, не прошло и нескольких секунд, как появляется полиция и останавливается перед нашим домом за машиной Хелены. Одна из тем, постоянно всплывающих в моей жизни, — патрульная машина на подъездной дорожке: просто жизненные вехи.
— И что случилось?
Дженет мысленно прокрутила всю сцену: полицейские — мужчина и женщина — мягко, но с официальной решительностью подходят к дверям. Дженет знаками показывает: «Что мне делать?» — видя, как полицейские приближаются к Хелене. Они просят всех пройти в дом, но Хелена не понимает, зачем это, собственно, нужно.
— Вы не могли бы пройти в дом, мэм, — обращаются полицейские к Хелене.
Та не отвечает.
— Мэм? Пожалуйста.