16 июля новый трагический день. Три пилота — Адриен Бернаво из второй группы, Ноэль Кастелен и Альбер Литольф из первой, погнавшись за одиночными самолетами, не вернулись из полетов.
Альбер Литольф, командир второй эскадрильи, заместитель командира «Нормандии», один из лучших французских летчиков-истребителей, самый результативный на тот момент пилот «Нормандии», погиб. Его останки будут найдены после войны и перезахоронены в Марселе.
В тот же день Жан Тюлян и его ведомый Фирмин Вермей вернулись поодиночке, потеряв друг друга в погоне за немецкими самолетами. Оба сумели сбить по мессершмитту, а потому махнули рукой на взыскание, которое Тюлян вписал сам себе и своему ведомому. Уже на завтра ситуация повторилась. Оба погнались за самолетами и поодиночке нарвались на группу немецких самолетов. «Нормандия» потеряла своего командира. За два дня потери выросли вдвое.
Еще несколько дней спустя погиб Альбер Прециози. От двух эскадрилий в строю осталось восемь пилотов. Одиннадцать ушли навсегда. Трое были на лечении. Один — лейтенант Бубэ — в полетах не участвовал.
На счету полка было 30 сбитых самолетов врага.
Реорганизация полка и замена механиков
Командование полком «Нормандия» принял Пьер Пуяд.
В первый же просвет между боями, наступивший только 28 июля, командир дивизии генерал Захаров вызвал Пуяда к себе и категорически запретил ему самому участвовать в боях, без личного разрешения Захарова. Они вдвоем занялись реорганизацией полка.
Пьер Пуяд так писал об этом в своих воспоминаниях: необходимо было решить несколько вопросов. «Первый — дисциплина полетов. Или скорее разница между советской и французской концепциями воздушных операций. Генерал считал, что индивидуализм, который он приписывал французскому темпераменту, нас толкает на рассеивание во время полета и никчемному риску, и даже выходу из боя». Пуяд считал, что это из-за недостаточности опыта и молодости пилотов. Из-за того, что пилоты прошли разные программы обучения: гражданские аэроклубы, полевые курсы, военные школы — уровень подготовки очень разнился. «Вторая проблема — французские механики. Их количество было недостаточно. Кроме сорока французов, командование было вынуждено добавить СОТНЮ советских механиков под командованием капитана Агавеляна. Кроме того, они доставляли множество проблем, к которым добавлялись языковой барьер и невозможность пополнения французским техническим персоналом. Генерал и я пришли к заключению, что единство языка и командования предпочтительнее в сложившейся ситуации. Генерал Захаров предложил заменить французский технический персонал на советский, добавив, что в случае необходимости он всегда сможет предоставить механиков, числом до 10 человек на самолет. Я согласился с этим предложением»[68].
В целом вопрос о замене французских механиков на советских был решен майором Мирлесом и маршалом авиации Новиковым за месяц до этого, в рамках переговоров о создании авиадивизии «Франция», ввиду того, что французы не смогли организовать набор для комплектования дивизии, было решено иметь однородный состав механиков[69].
Из-за отъезда Мирлеса и гибели Тюляна это решение не было корректно доведено до французов, затем сгинуло в архивах Мирлеса и стало объектом домыслов.
До сих пор существует масса различных версий, в последнее время склоняющихся к той, что французских механиков в СССР вообще не кормили, заставляли работать на морозе по 20 часов в сутки, по 3–4 человека на самолет, тогда как сменивших их «морозостойких» и «стойких к голоду русских» было по 7–8 на истребитель.
Герой Советского Союза Ролан де ля Пуап в своей замечательной книге «Эпопея „Нормандии-Неман“», в которой он много и с любовью писал о России, о русских друзьях, о военных воспоминаниях юности, в разделе, касающемся вопросов высылки французских механиков из СССР, не моргнув глазом, пишет: «Если нас кормили более-менее соответственно… то механики были предоставлены сами себе. То, как обращались с механиками, по сравнению с пилотами, было весьма далеко от того, к чему они привыкли во французской армии. Именно поэтому некоторые дошли до того у что свернули шею коту, чтобы немного улучшить ежедневный рацион, что было крайне негативно встречено русскими»[70].
Ситуация с тем, что в вопросах питания «механики были предоставлены сами себе», не подтверждается ими самими. В 1972–1974 гг. французский журнал, посвященный истории авиации «Икар», издал шесть номеров воспоминаний ветеранов «Нормандии-Неман». Второй из этих выпусков содержит множество воспоминаний механиков, в том числе и Раймона Троллье, который, собственно, и совершил этот поступок, когда французы съели кота, жившего в летной столовой. А также воспоминания механика командира «Нормандии» Жана Калобра, который пишет: «…одной из проблем был вопрос званий. Французские механики все были сержанты и старшины… тогда как у русских нас приняли как офицеров»[71]. Он принял это с неудовольствием, поскольку посчитал, что к офицерам русские относятся как к тем, кто умеет командовать, но не умеет работать.
Механики действительно были поставлены на довольствие как офицеры. Русская кухня им была не привычна, а в условиях 1942–1943 гг. СССР имел ограниченные возможности. Голодали многие на всей территории страны. Разница между рационами пилотов и механиков во время тренировок в Иваново была минимальна, если вообще была. Однако при передислоцировании на фронт летчики стали получать фронтовой паек, тогда как механики, как не принимающие никакого участия в боях, продолжали питаться как тыловые служащие. Несмотря на то, что уже в это время в «Нормандию» стали приходить посылки из Ирана. Но после вмешательства Мирлеса механики тоже стали получать фронтовой паек.
Главное недовольство вызывала каша, к которой вообще все французы так никогда и не привыкли. Могу понять. В моей жизни тоже был момент, когда в армии я не мог есть перловую кашу и за месяц похудел почти на 10 килограммов. Однако никоим образом не могу сказать, что меня в армии не кормили. Один мой приятель за то же время, на той же каше, значительно располнел. Поэтому обвинения в том, что механиков не кормили вообще, — неправомочны.
Французский технический персонал, как и летчики, тоже был разнороден. В основной массе это мобилизованные рабочие, жители французских ближневосточных колоний, довольные, что в военное время в армии им досталось безопасное место. Были среди них и такие, кто, как и летчики, бежали к де Голлю сражаться за родину и, не имея летных навыков, были зачислены механиками. Многие из них не являлись добровольцами и были отправлены в СССР в приказном порядке, как уже упоминавшийся нами Жан Калобр, который отказался ехать в СССР, но был вынужден уступить приказу, поскольку Жан Тюлян хотел взять с собой своего механика.
Изначально многие не имели мотивации воевать, да еще в России. Незнакомые с российскими холодами, дорогами, питанием, они попали в ситуацию морального дискомфорта, из которой большинство не смогло выбраться.
Не считая других причин, в частности, технической подготовки. Из 40 французских техников 17 набирались как бортстрелки. Из остальных — 12 были новичками и не имели подготовки. Кроме того, если летчики демонстрировали отсутствие дисциплины в воздухе, то механики — на земле.
В апреле 1943 г., в самом начале боев, командир механиков лейтенант Мишель писал в рапорте во французскую миссию в Москве: «Из общего числа механиков „Нормандии“ только 15 имеют достаточную квалификацию. Лейтенант Дюпра и я, мы сами вынуждены заниматься подготовкой самолетов к вылетам». Личные характеристики некоторых содержали рекомендации к отправке из СССР[72]. Это уже в апреле 1943 г.
Механики стали доставлять проблемы сразу по прибытии в Россию. Еще до получения удостоверений личности двое из них самовольно отправились за пределы части без документов. Они были задержаны милицией и доставлены через два дня, после того как была установлена их личность. Эти два дня они провели в подвале ивановской комендатуры. К их счастью, они не были расценены как шпионы. По возвращении в «Нормандию» они провели еще по 4 дня в подвале ивановского Дома офицеров, где жили летчики. Жан Тюлян был крут в гневе.
После размещения «Нормандии» в Полотняном Заводе произошел схожий случай. Один из механиков во время боевых вылетов провел несколько дней с жительницей соседней деревни, за что был отправлен на гаупвахту на восемь суток. Любопытно, что если верить Иву Курьеру, то в момент, когда его забирали солдаты советского комендантского взвода, он кричал: «Товарищи! Французские буржуи оговорили коммуниста!»[73] Потребовалось вмешательство лейтенанта Кунина.
Во время боев за Орел один из механиков вдруг стал требовать отпуска для поездки в Дамаск, под предлогом того, что давно не получал известий от невесты. Его не поняли не только советские, но и французские летчики, совершавшие тогда до шести вылетов в день. Взбешенный Жан Тюлян приказал посадить его в яму. В прямом смысле слова. Была вырыта яма, в которую посадили нарушителя и сверху закрыли досками. Через два дня он якобы одумался. Жан Тюлян угрожал передать его в советский трибунал для расстрела.
Один из техников во время регулировки пулемета самолета сделал несколько пристрелочных очередей в сторону леса, за которым находилась деревня. В результате погиб мальчик 10 лет. Еще один по неосторожности ранил из пулемета сам себя. Двое других при старте самолета, удерживая его за хвостовое оперение, не отпустили машину вовремя и взлетели вместе с самолетом. К счастью, свалились в болото, а не на твердую землю, и даже не получили ранений. Один обморозил ноги. Механик Ролана де ля Пуапа Жорж Марселей дважды оставлял его без самолета из-за неисправностей, допущенных по неосторожности.