Но Роберт не двигался с места. Он подошел к Можеру и долго смотрел в его глаза. Окружающие, глядя на них, не проронили ни звука. Фрейлины захлюпали носами.
И в наступившей тишине, которую не посмел нарушить даже король, Роберт громко и отчетливо произнес:
– Граф Нормандский, сын герцога Ричарда, друга нашей семьи! Ты спас жизнь Роберту, сыну герцога франков, и он готов сказать тебе, что он, то есть я… – мальчик внезапно смутился, но тотчас продолжил: – Я никогда не забуду этого, славный Можер! И помни отныне, я у тебя в долгу.
Потом подошел Гуго и протянул нормандцу руку:
– Знай также, храбрый норманн, что и я у тебя в долгу, ведь ты вернул мне сына. Помни, где и что бы с тобой ни случилось, ты всегда можешь рассчитывать на мое покровительство и искреннюю дружбу. Это сказал герцог франков, сын великого Гуго. Пока же в знак благодарности позволь мне тебя поцеловать.
И они расцеловались на виду у всех.
И никто при этом не видел выражения лица королевы-матери. Прислонясь к дереву и держа в руке платок, она смотрела на Можера глазами матери, к которой только что, после долгого отсутствия, вернулся ее горячо любимый сын.
Нормандец поглядел на нее и хотел уже подойти, как его взял за руку король:
– Я счастлив, граф, что имею друга в лице Ричарда Нормандского, у которого такой храбрый и замечательный сын!
Можер прижал руку к груди.
Людовик внезапно рассмеялся:
– Но как ловко ты швырнул в воду этого монаха! Вот бы и Адальберона так же!
– С удовольствием, но ведь он выплывет.
– Повесим ему на шею огромный камень.
– Есть более верный способ, король, избавиться от врага: оторвать ему голову.
– Неплохо, чёрт возьми! – воскликнул Людовик.
– Клянусь, я так и сделаю, государь, лишь пожелай!
– Да, но он все же архиепископ, влиятельное лицо… А впрочем, посмотрим. Возможно, другого выхода уже не останется.
И Людовик пошел к фрейлинам.
И снова Можеру помешали подойти к королеве-матери. На этот раз Карл Лотарингский.
– Ну вот, мой друг, ты и в ореоле славы, – сердечно пожал он руку нормандцу. – Теперь тебя станут любить, уважать и бояться. Не понимаешь? Поясню. Любить будут женщины, уважать все, а вот бояться – мужчины. Почему? Потому что отныне ты в числе друзей самого герцога франков, мало того, он твой должник. Одно лишь слово – и не поздоровится любому, на кого укажешь. Помни об этом, но не забывайся.
– Хорошо, Карл, буду свято помнить, что ты сказал.
– Еще бы, забудешь тут, – усмехнулся Карл, хлопнув нормандца по плечу, – коли твой покровитель сам Гуго!
И, подмигнув, отошел.
Наконец они остались вдвоем, Можер и Эмма. Она долго глядела на него, улыбаясь и блестя зрачками, потом поймала его ладонь, крепко сжала и прошептала:
– Я люблю тебя, мой норманн!
Обменявшись еще несколькими теплыми словами, они расстались («До вечера», – шепнула Эмма), и Можер направился к полянке, окаймленной среди песка травой, откуда за ним наблюдала Вия. Она слышала всё, сказанное в адрес нормандца, ибо стояла рядом, но тотчас отошла, едва увидела, как ее возлюбленный направляется к королеве-матери.
– Ты молодец! – повернулась Вия к Можеру, когда он уселся рядом. – Знаешь, я тебе даже завидую. И себе.
– Вот так-так! – рассмеялся нормандец. – Что за двойная зависть?
– Да ведь ты теперь первый человек при дворе! Сам Гуго пожал тебе руку и поцеловал при всех. Это что-нибудь да значит.
– Знаешь, Вийка (иногда так, по-детски, Можер называл ее), но мне даже как-то неловко от того, что произошло. Все вдруг закрутились вокруг меня, я стал героем дня! Аполлон, да и только, но без крыльев. А что я, собственно, сделал? Чем заслужил? Вытащил из воды утопленника. Знаешь, сколько я их уже видел?..
– Вопрос в том, какого утопленника, – перебила Вия. – Ведь не простого смертного спас.
– Подумаешь, сына герцога, – передернул плечами Можер. – А будь на его месте другой: конюх или, к примеру, плотник? Думаешь, тогда я бы не полез за ним?.. – он попытался заглянуть ей в глаза. – Но ты меня не слушаешь, Вия? Смотришь куда-то вдаль. Что там увидела?
– То, что доступно лишь мне, – коротко бросила она.
– Опять твои чудачества?
– Одно только что сбылось, я предупреждала.
– А другое?
– Я вижу там, где не видит никто.
Она все так же глядела на дорогу, петляющую меж деревьев и кустов и ведущую к городу. Можер проследил за ее взглядом и, хмыкнув, пожал плечами.
Вия повернулась к нему и, без тени улыбки на лице, сказала:
– Не простого смертного спас ты сегодня от гибели, граф Можер.
– Это уже было. Может, объяснишь? Кого же именно?
– Короля! – воскликнула Вия и, рассмеявшись, вскочила на ноги.
– Ну, знаешь, – поднялся он вслед за ней, – это уже не смешно. Ты начинаешь плести невесть что. Короля… Может, еще скажешь, императора?
– Нет, – серьезно поглядела на него Вия. – Лев тогда оставляет свою территорию, когда ему нечего есть.
Можер только махнул рукой:
– Свои загадки оставь для других. Скажи лучше другое: говорила ведь, что завидуешь себе; почему?
Она подошла к нормандцу и, положив руки ему на грудь, заглянула в глаза:
– Потому что ты мой… потому что я люблю…
Глава 18. Кассандра
Вечером того же дня в кабинете у короля, а затем и по всему дворцу заговорили о предстоящей охоте. Вия снова напомнила Можеру о встрече с дровосеками и своих опасениях:
– Ты говорил ему? Пробовал заставить его отказаться?
Но он только отмахнулся:
– Все это не более чем твои фантазии. Охота – любимое занятие королей. Он не откажется.
– Он может умереть.
– Ты с ума сошла!
Она пошла к королю.
– Странная ты какая… Да что может случиться? – ответил тот. – Рядом всегда мои оруженосцы, егерь, придворные…
– Государь, кругом будет лес: деревья, пни… А у людей стрелы, копья, рогатины – всё из дерева… Помните, я предупреждала тогда еще?..
– Помню. Буду осторожен, обещаю тебе.
– И не станете попусту рисковать? Гнать лошадь с победным криком, завидев впереди оленя, лису или кабана и не думая об опасности?
– Какая же опасность, коли я сижу в седле?
– Из седла можно вылететь.
– Пустяки, – и Людовик так же, как и Можер, махнул рукой, – я хорошо держусь на лошади, отец учил меня.
Удрученная, Вия вышла от короля и направилась по коридору. Ее приветствовали, мужчины отпускали комплименты, женщины пытались увлечь разговором; всем было известно об их близкой дружбе с нормандцем. Она останавливалась, отвечала на поклоны, улыбки, вопросы фрейлин, беседовала о пустяках и торопилась уйти. Впереди у нее была цель – покои королевы. Последняя инстанция, дальше идти было некуда. Если мать окажется бессильной уговорить сына – что ж, останется уповать на волю провидения. Со своей стороны она сделала все, что могла.
И вдруг, прямо у дверей покоев Эммы, Вия остановилась. Подумала: не бред ли? Не вздор ли, в самом деле, туманит голову? Что вдруг на нее нашло? Отчего померещилась ей в той занозе гибель короля?.. Быть может, и вправду фантазии, плод воображения, как говорил Можер? И она носится со своей бредовой идеей, предупреждая об опасности, а ей вслед лишь смеются, считая сумасшедшей?
Она постояла немного в раздумье, стражник у дверей недоуменно глядел на нее. Она уже развернулась, собираясь уходить, ибо сама себе переставала уже верить, как вдруг перед глазами возник пень с зарубкой на краю леса, а на пне – огромный черный ворон. Посмотрел этот ворон на нее агатовым глазом, встрепенулся, взмахнул крыльями чернее ночи, да и каркнул человеческим голосом: «Иди, куда шла! А не пойдешь – смерть ему! И кровь эта на тебя ляжет!» И расхохотался – раскатисто, зловеще.
Вия вздрогнула, по телу прошел озноб. Привидится же такое! Но то был знак, она знала об этом и, больше уже не раздумывая, вошла к королеве.
Эмма сидела в кресле, держа в руках раскрытой «Кантилену о святой Евлалии».
Вия молча склонилась в поклоне, ожидая, пока с ней заговорят. Так требовал этикет.
Королева-мать подняла на нее глаза, в них читалось недоумение:
– Вия? – книга раскрытой легла на колени. Пристально глядя на гостью, Эмма холодно произнесла: – Я тебя не звала. Зачем ты здесь?
– Ваше величество, мне надо с вами поговорить.
«О Можере, – сразу же подумала королева-мать. – Она пришла именно за этим. Но какая наглость! Кто дал ей право? Как смеет она обсуждать мои действия? Девчонка! Шлюха подзаборная! Понимает ли, что творит? Соображает ли, к кому пришла и зачем? Ведь мне стоит лишь шевельнуть пальцем – и об этой певунье никто больше не вспомнит! Она знает об этом, но уязвленное женское самолюбие заставило ее, потеряв голову от любви, прийти сюда, чтобы защитить свою любовь, требовать вернуть возлюбленного. Требовать? Еще чего! Просить – вот на что лишь имеет право эта хрупкая музыкантша. Но не имеет и его, ибо должна склоняться перед ударами судьбы, а не бросать им вызов! Я поставлю ее на место. И тотчас же! Не поймет – пусть пеняет на себя!»
Она сощурила глаза, губы тронула снисходительная улыбка:
– О чем же пойдет беседа, дитя мое?
И вся внутренне напряглась, ожидая ответа и готовясь дать волю гневу.
– О вашем сыне, – сказала Вия.
Брови королевы-матери медленно поползли вверх. Вот чего она и в самом деле не ожидала. Она незаметно вздохнула: значит, не об этом. И успокоилась. Морщины на лбу разгладились. Захлопнула книгу, положила на стол. Не меняя позы, с любопытством глядя на гостью, милостиво позволила:
– Что ж, говори, с чем пришла.
– Государыня, прошу вас, не отпускайте короля на охоту, – чуть не молящим голосом проговорила Вия, устремив жалобно-просящий взгляд на королеву-мать.
– Не отпускать? – у Эммы вырвался смешок. – Что еще за новости! Почему это?
– Позвольте я все вам расскажу.
– Рассказывай, милая, ты для этого и пришла, так ведь?
– Да, ваше величество.