Немного погодя, Эмма предложила:
– Хочешь, пойдем гулять? Будем бродить по парку и говорить, говорить… Я буду тебя слушать; Людовик говорил, ты такая мастерица рассказывать всякие забавные истории.
– Но, ваше величество, как истолкуют наше появление вдвоем придворные? – последовало резонное возражение.
– Не называй меня больше «ваше величество», хорошо, моя девочка?
– Тогда – «государыня»?
– И так не зови, не хочу. Ты не служанка мне.
– Но как же тогда? – растерялась Вия.
– Скоро мы перейдем на «ты»… Не возражай! Я знаю, так будет. А пока зови меня… зови меня… ах, я не знаю как.
– Вам надо надеть черное, – напомнила Вия. – Мы не можем так выйти.
– Да, девочка, так и сделаем, – вздохнула Эмма и взяла ее за руку. – Пойдем, я покажу тебе мою одежду, поможешь мне облачиться в траур.
Придворных в галерее было немного; увидев королеву-мать и Вию вдвоем, они раскрыли рты. Новоиспеченные подруги прошли мимо них, изредка обмениваясь короткими фразами, и, когда скрылись в конце галереи, двор загалдел на все лады, увидев в этом необъяснимом примирении знак непонятных грядущих перемен.
Идя по коридору, Эмма вдруг остановилась, оглянулась по сторонам и, убедившись, что они одни, поцеловала спутницу в губы. Вия улыбнулась.
– Знаешь, чему я безумно рада, хоть и не понимаю, как это произошло? – спросила Эмма.
– У вас осталось так мало радостей, что я горю желанием узнать, в чем заключается одна из них.
– Только не обижайся на меня, хорошо? Так вот, я счастлива, что покушение на твою жизнь не удалось и убийца сам пал вместе с Ортанс.
– Хотите знать причину? Это нормандец. Если бы не он…
Эмма вздернула бровь, потом грустно улыбнулась. И сказала:
– Я могла бы догадаться. Воистину, этот человек – добрый ангел-хранитель. Он всегда появляется тогда, когда надо появиться. Но теперь я знаю. Однако герцогу ничего не скажу.
– Какому герцогу?
– Нашему Гуго, конечно.
– Разве он спрашивал вас об этом?
– Не только меня. И учинил следствие по этому делу.
Вия приблизилась к королеве-матери и негромко проговорила:
– Это следствие затянется на долгие годы.
– Думаешь? Дай-то бог. Но почему?
Бросив на собеседницу загадочный взгляд, Вия пояснила:
– Вы забыли, королева Эмма, чем обязан герцог Можеру? А то, что они к тому же родственники, ни о чем вам не говорит?
Эмма обрадованно стиснула Вию в объятиях:
– Всеблагий господь! Как ты меня успокоила, моя милая! Ведь чуть сердце не выпрыгнуло из груди, как узнала. Ах, Можер, ах он, проказник!
И они отправились дальше.
Во дворе, едва ступив на площадку перед дверьми, их внимание привлекла группа людей неподалеку, человек десять. Четверо держались особняком.
Эмма приостановилась.
– Смотри, – кивнула она на эту четверку, – узнаешь?
– Один из них – Можер, – сразу же угадала Вия, – другой – герцог Гуго, третий – его сын… а вот четвертого не знаю.
– Герцог Ричард Нормандский.
– Отец Можера?
– Он приехал на выборы короля.
– Я так и знала, что они изберут Капета.
– Интересно, кто его так прозвал.
– Монахи. Но трудно сказать, почему: то ли из-за его капюшона, то ли из-за мантии. Говорят и другое: в его турском аббатстве хранится плащ святого Мартина, отсюда – прозвище[11].
Все четверо тем временем тоже повернули головы в сторону лестницы, по которой неторопливо спускались королева-мать с Вией.
– С удовольствием прошла бы мимо, – обронила вполголоса Эмма с маской скорби на лице. – Терпеть не могу триумфаторов.
Они подошли и остановились. На губах королевы-матери ни тени улыбки. Тусклый взгляд безучастно скользит по лицам. Вия разглядывала герцога Ричарда, которого видела впервые. Бесспорно, они с сыном похожи, только отец пониже ростом. И в кого Можер вымахал такой?
На Ричарде башмаки с подвязками крест-накрест до колен, короткие штаны, легкая рубашка, плащ до бедер, на одном боку меч, на другом кинжал, головного убора нет.
– Приветствую вас, герцог, – чуть заметно растянула губы в подобие улыбки Эмма. – Признаться, я думала, мы встретимся раньше. Вам следовало бы навестить больную несчастную королеву.
– Я прибыл поздно, Эмма, к самой ассамблее. Меня задержали дела. Но, видит бог, я спешил в Лан, чтобы выразить вам соболезнование, – и герцог низко склонил голову. – Мне очень жаль, я любил Людовика как сына.
– Мы давно не виделись с вами, Ричард, – промолвила королева-мать, выдержав паузу. – Вы все такой же сильный телом и духом, это заметно, только слегка посыпало серебром голову.
– Старость не спрашивает человека, чего ему хочется, чего нет, Эмма, – ответил герцог Нормандский. – Когда вся моя голова будет убелена сединами, а рука не сможет удержать меч, я стану мудрецом.
– Мне бы хотелось, чтобы вы не торопились с этим. Государству нужны не мудрецы, а такие сильные воины, как вы.
Герцог молча склонил голову.
– Вам понравился мой сын? – переглянулся он с Можером. – Я отправил его к франкскому королю, чтобы он при его дворе научился хорошим манерам и помог в чем-либо, коли случится нужда. И что же я услышал, когда приехал? Он не выучился ничему, зато, как порассказал мне герцог франков, за ним уже числится немало подвигов. Говорят, он побывал даже в Бургундии. Я спросил его, что он там делал, но он молчит. Может, вы знаете?
– Что бы это ни было, Ричард, я уверена, граф Можер нигде и никогда не запятнал ни своей чести, ни рода. Вам следует гордиться сыном и ставить его в пример, как и он гордится своими славными предками и всегда ставит в пример вас, вашего отца Вильгельма и достославного деда Роллона.
– Клянусь мечом моего отца, приятнее этих слов я не слышал даже от родной матери, – с чувством произнес Ричард.
Эмма, с улыбкой чуть кивнув ему, обратила взгляд на герцога франков.
– Как вас теперь величать, Гуго? – спросила она, не проявляя ни волнения, ни интереса. – Не удивляйтесь, до нас уже дошли слухи о выборах в Компьене. Говорят, архиепископ в красноречии превзошел самого Демосфена[12], а Латро[13] впору брать у него уроки. Так как же? Вы уже государь?
– Для Церкви еще нет. Миропомазание через месяц.
– Значит, вы пока еще герцог?
– Не будет большой ошибкой называть меня как прежде. Но, думаю, было бы лучше, если бы ко мне обращались, как к королю. Так я быстрее привыкну к новой роли и не буду чувствовать себя скованным на коронации.
Не опуская головы, Эмма устремила взгляд вниз и застыла в молчании. Она подумала о сыне. Год тому назад он так же, с гордостью и волнением, говорил ей, что завтра сядет на трон…
Гуго догадался о ходе ее мыслей:
– Прошу простить, ваше величество, но я никого не хотел обидеть, тем более вас.
Эмма промолчала. Хотела уже уйти, но решила выяснить все до конца. Прямо сейчас, здесь, на людях, посреди этого двора. Ей стали ненавистны кабинеты и утомительные визиты с бесконечными поклонами и дежурными улыбками.
– А что вы скажете в отношении меня? – спросила она. – Кто я теперь и как меня величать? Где мне жить? Быть может, мне грозит изгнание, ведь я оказалась не у дел – мать без сына, королева без короля… Вот Вия, – Эмма взяла девушку за руку и тепло улыбнулась ей, – круглая сирота, родных никого, они все умерли. Но она везде желанна и у нее кругом друзья, куда ни кинь взор, потому что она из народа, проста и все любят ее. А я? Кому я тут нужна теперь в своем пурпуре, с болтающейся короной на голове и в траурных одеждах? Кто придет на помощь, если мне станет плохо? Кто захочет говорить со мной, когда я буду в одиночестве сходить с ума? Вспомнят ли на другой же день после вашей коронации, кто я такая, что я здесь делаю и кто такие вообще были Каролинги?..
Не глядя на нее, герцог молчал. Молчали все. И не знали, что сказать. Один Гуго знал, но ему как раз и было тяжелее всех говорить с королевой-матерью.
И тут обстановку разрядил Роберт, стоящий рядом с отцом. Сделав шаг вперед, он громко сказал:
– Мы все вас любим, ваше величество, как любили вашего сына, и всегда будем помнить, что вы – мать последнего короля из династии, которого звали Людовиком. А если вам будет плохо, то приходите ко мне, я всегда помогу вам.
Эмма, улыбаясь, подошла к Роберту и погладила его по голове:
– Спасибо тебе, мой мальчик, ты хорошо сказал. Когда вырастешь, станешь королем, как твой отец.
И отошла. Вновь встала рядом с Вией.
– Так что вы ответите, герцог? Не бойтесь, говорите смело, среди нас нет врагов, а о моей участи так или иначе всем будет известно. Говорите прямо здесь – без кабинетов, банальностей, визитов, факелов, слуг и кресел.
– Что ж, коли вам так угодно, извольте, – ответил Гуго. – Желание ваше вполне объяснимо, я сам не терплю неопределенности, хотя, видит бог, как не хотелось бы мне ставить вам какие-либо условия. Однако разговор этот неизбежен, и я не вижу причин откладывать его. Какая, в самом деле, разница, произойдет он до помазания или после него, во дворце либо за его пределами? Никто не вправе не считать вас матерью последнего короля великой династии, оборвавшейся столь трагично, однако вы не можете оставаться в статусе королевы, ибо ею станет супруга избранного на ассамблее главы монархического государства. Отныне вас будут величать «мадам». Таков ваш титул. За вами сохраняются все ваши привилегии и родовые земли во Франции, Бургундии и Италии. Они будут приносить надежный доход, который даст вам возможность безбедно жить в этом королевском дворце на правах его хозяйки, имея собственный двор и необходимый штат прислуги. Ваше положение в обществе и титулы герцогини Италийской и принцессы Французского и Германского домов, несомненно, будут привлекать к вам внимание и, поскольку вы еще молоды, не исключается брачный союз. Что касается меня, то после коронации я отбываю в Париж, который намереваюсь сделать столицей Франции. Лан станет королевской резиденцией, а вы – хозяйкой города и этого дворца. Надеюсь, мадам, вас вполне устраивает такое решение монарха, который всегда чувствовал к вам истинно дружеское расположение и надеется его сохранить.