ГРЕНЛАНДИЯ
ОТКРЫТИЕ И ЗАСЕЛЕНИЕ
Начальная история Гренландии — это история жизни Эйрика Рыжего. Он первым исследовал остров и первым поселился на нем. Дал ему имя и вдохновил многих исландцев переселиться на эту землю. Он досконально описал западное побережье острова, невзирая на многочисленные ограничения норманнской географии конца X века. И все же не он первым увидел этот остров.
Норманнское заселение Исландии сопровождалось всевозможными случайностями и непредвиденными обстоятельствами. Корабли сбивались с курса и уносились штормами в неизвестные просторы океана, не позволяя морякам пристать к побережью Исландии. Так и была открыта Гренландия, В конце эпохи поселений (между 900-м и 930 годами) человек по имени Гуннбьёрн, плывущий из Норвегии в Исландию, был отнесен ветром далеко в океан и там увидел новую землю и подступающие к ней с запада острова. С тех пор эти острова, или шхеры, стали носить имя своего первооткрывателя — Гуннбьярнарскер, — но прошло немало времени, пока их наконец смогли идентифицировать. В середине XIV столетия Ивар Бардарсон заявил, что эти шхеры лежат на полпути между Исландией и Гренландией. Учитывая, что под Гренландией он подразумевал преимущественно норманнские поселения на ее западном берегу, представляется вполне обоснованным идентифицировать шхеры Гуннбьёрна с островами к востоку от Сермилигака, неподалеку от Ангмагссалика и прямо на запад от Снэфелльснеса{8}. В любом случае земля, которую видел Гуннбьёрн, была Гренландией. Он не сходил на ее берег и не исследовал новую территорию, но он вернулся с хорошими новостями в Исафьорд, в район под Снэфелльснесом, где немногим ранее поселились его брат и сыновья.
Эйрик Рыжий, рыжеволосый и рыжебородый человек (руки которого были к тому же обагрены кровью), родился на ферме в Йерене, примерно в 30 милях к югу от Ставангера в Норвегии, но, будучи еще подростком, был вынужден покинуть страну вместе со своим отцом Торвальдом — из-за кровной вражды, закончившейся убийством. Эпоха поселений уже завершилась, вся хорошая земля была разобрана, и отцу с сыном не оставалось ничего другого, как устроить ферму на скалистом побережье, отходящем к югу от Хорнбьярга — мыса Хорн. Эта область, открытая ледяным ветрам с моря, должна была казаться юному Эйрику плохой заменой зеленым полям его родины. Поэтому, когда его отец умер, а сам он успел жениться и в свою очередь стал отцом, он покинул Дрангар и расчистил себе участок на юге, в Хаукадале, где было много березовых лесов и летних пастбищ для скота. Но вскоре он оказался вовлечен в кровавую распрю и изгнан из Хаукадаля людьми, чьи кулаки оказались крепче его кулаков. На островах Брейдафьорда Эйрик вновь убил человека и в конце концов был изгнан из страны на срок в три года. Он обладал талантом в выборе друзей, и они мужественно отстаивали его во всех этих передрягах. Но даже друзья, видимо, с немалым облегчением узнали о том, что Эйрик собирается отплыть, чтобы заново открыть ту землю, которую видел в свое время Гуннбьёрн Ульф-Каракасон, занесенный штормовым ветром в западную часть океана. Решение это, скорее всего, не было внезапным: семья Гуннбьёрна жила в том же углу Исландии, что и Эйрик, и сведения о новой земле, ждущей своих завоевателей, постоянно циркулировали в Вестфиртире. К тому же в Исландии 982 года просто не было места для широко расставленных локтей Эйрика. На всех его владениях ему приходилось терпеть сильное давление со стороны более влиятельных соседей, так что в какой-то момент Эйрик ясно осознал: если он хочет развернуться во всю мощь, ему придется подыскивать для этого другое место. Но какое? В Норвегии, как и в Исландии, его поджидали люди, жаждавшие отомстить за кровь родственников. Для человека, рожденного управлять людьми, такого темперамента, решительности и амбиций, склонного к риску и при этом осмотрительного, оставался один путь: на запад — мимо островов, мимо Снэфелсйокула и далее — к сияющим ледяным вершинам Гренландии.
Из своего убежища в Брейдафьорде Эйрику необходимо было проплыть около 450 миль. Продвигаясь вдоль 65-й параллели и имея за собой попутный восточный ветер, дующий ранним летом, он должен был через четыре дня (учитывая кратковременные остановки по ночам) оказаться так близко от восточного побережья Гренландии, что позволило ему в полной мере оценить ее негостеприимный характер. Затем он должен был двигаться на юго-запад вдоль береговой линии острова, продолжая наблюдать безжизненный горный ландшафт и сияющие ледяные пустыни, пока наконец, после долгого плавания, не приблизился к южным фьордам, откуда через пролив Принс-Кристианс направился к западному побережью, а затем, следуя береговому изгибу, на северо-запад{9}. Вскоре он обнаружил, что предчувствия его не обманули и надеждам его суждено сбыться.
Продвигаясь все дальше и дальше к северу и миновав Хварв, он быстро достиг южной оконечности наиболее плодородного района Гренландии. Внутренняя территория острова скрывалась под плотным ледяным покровом, но здесь этот покров исчезал, и вместо искаженного облика восточного побережья, с его бесконечным чередованием скал и льда, Эйрик обнаружил целый архипелаг островов, изобилующих птицами, а по правому борту — побережье, изрезанное глубокими фьордами, кишащими разнообразной живностью. Для глаза моряка все эти фьорды и проливы между островами, с их бесчисленными бухтами, были куда привлекательнее, чем оголенные берега Исландии. А в том месте, где заканчивались фьорды и начиналась суша, Эйрик — не только искусный моряк, но и рачительный хозяин — обнаружил изумрудную траву, склоны холмов, поросшие цветами, карликовые ивы, березы и можжевельник. Там в изобилии росли съедобные ягоды и коренья, дягиль и всевозможные мхи. Помимо всего прочего, здесь не было местных жителей, хотя развалины домов, обломки лодок и каменные инструменты свидетельствовали о том, что прежде здесь было чье-то поселение (не европейцев, как решили новоприбывшие). В течение трех лет своего изгнания Эйрик исследовал фьорды и изучал острова, и впервые за свою жизнь он был свободен от ограничений, налагаемых влиятельными соседями. Вернувшись в Исландию, он непрестанно пел хвалы своей новообретенной земле, названной им не слишком претенциозно, если мы вспомним о роскошных пастбищах южных фьордов, — Грёналанд — Зеленая страна, Гренландия. Для людей, страдающих от нехватки земли, это название звучало счастливым предзнаменованием, напоминая им о новых пастбищах. Эйрик сразу же начал готовиться к колонизации острова. Он вернулся в Исландию с полным грузом медвежьих шкур, тюленьих и моржовых кож и прочих ценных вещей — в качестве убедительного доказательства природного богатства новой страны, а вся его команда готова была засвидетельствовать мягкость ее климата. За эти три года на его корабле не произошло ни одного несчастного случая, что является несомненным доказательством мудрости и твердости характера самого Эйрика. Надеясь на лучшее, он тем не менее готовился к худшему — и тем самым сумел избежать его.
Дома он обнаружил, что очень многие готовы прислушаться к его словам. Десятью годами раньше население Исландии пострадало от самого ужасного за всю историю страны голода — столь ужасного, что некоторые убивали беспомощных стариков и родственников, чтобы не тратить на них продукты, — очень много народу умерло тогда от голода.
В 976 году голод охватил также районы Северной и Северо-Западной Европы. После Исландии больше других пострадали Норвегия и Англия.
Так что многие уже ни на что не надеялись дома; для кого-то из крупных землевладельцев (как, например, для Торбьёрна Вифильссона) наступили плохие времена, а бедные фермеры постоянно отходили на задний план, вытесняемые такими выскочками, как всеми ненавидимый Хэн-Торир. Но даже с учетом всех этих обстоятельств ответ на его призыв удивил самого Эйрика. Когда он вновь направился в Гренландию ранним летом 986 года, за ним следовала армада из 25 кораблей, 14 из которых благополучно доплыли до острова. Некоторые корабли затонули, еще больше вернулось назад, однако успешная колонизация острова началась с прибытием туда почти четырех сотен людей, утвердивших свои права на землю по принятому в Исландии порядку. Они заняли территорию в районе фьордов, протянувшуюся на 120 миль от Херьольвснеса до Исафьорда{10}. Практически все эти люди были исландцами.
В конце концов на территории так называемого Восточного поселения, расположенного в современном округе Юлианехоб, образовалось не менее 190 ферм, а также были построены собор в Гардаре, на перешейке между Эйриксфьордом и Эйнарсфьордом, Августинский мужской монастырь и Бенедиктинский женский монастырь, а кроме того, двенадцать приходских церквей. Но некоторые поселенцы двинулись дальше на север, за три сотни миль, где основали Западное поселение — Вестрибиггд (в том самом округе, где сейчас находится Годхоб). Это поселение было меньше Восточного, но тоже достаточно крупным — с его девяноста фермами и четырьмя церквями. Из найденных в Гренландии 400 развалин, так или иначе связанных с норманнским поселением, почти 300 являются остатками ферм самых разных размеров. Достаточно сомнительной кажется точка зрения, согласно которой около двадцати ферм вокруг Ивигтута (без церкви) можно считать Центральным поселением. Скорее уж они относятся к Восточному поселению. Прибрежная полоса между Эйстрибиггдом и Вестрибиггдом (сегодня мы скорее назвали бы их Южным и Северным поселениями, поскольку они расположены по отношению друг к другу на оси северо-запад — юго-восток) была слишком узка для того, чтобы там можно было разводить животных, а в глубине острова, за горами, не было ничего, кроме льда.
«Люди, — замечает автор «Королевского зеркала» в своем (середины XIII века) описании Гренландии, — не раз пытались проникнуть внутрь страны и забирались на самые высокие горы в разных ее частях, чтобы высмотреть, не лежит ли за ними земля, свободная ото льда и пригодная для обитания. Но нигде они не нашли такого места, за исключением того, что уже было занято ими — узенькой полоски вдоль берега моря». Там же, где эта полоска кончалась, снова начиналась безжизненная пустыня.
Необитаемой и непригодной для жизни частью Гренландии был Обигдир, отдельные районы которого, однако, предоставляли обитателям двух поселений замечательные охотничьи и рыболовные угодья. Здесь же собирали плавник (прибитые течением к берегу стволы деревьев). В этих местах охотники и шкиперы, подобно Торхаллу из «Сказания об Эйрике» или Сигурду Ньялссону из «Истории об Эйнаре», собирали обильную жатву как на суше, так и на море. Прекрасные охотничьи угодья лежали к северу от Вестрибиггда. Остров Диско и его окрестности на 70-й северной широте стали излюбленным местом для тех охотников, чье искусство не уступало их отваге. Здесь они строили хижины, служившие им летом, а иногда и зимой — во время их экспедиций далеко на север.
К северу от современного Хольстейнсборга по направлению к полуострову Нугсуок находятся Северные Охотничьи угодья, и люди из поселений отправлялись туда за нарвалами, моржами и высоко ценимыми гренландцами белыми медведями. Но и это не было пределом их странствий на север. В 1824 году эскимос Пелимут обнаружил в одной из трех пирамид, расположенных на острове Кингигторссуак, прямо к северу от Апернавика и немного не доходя 73-й северной широты, маленький камень с рунической надписью, которая гласила: «Эрлинг Сигватссон, Бьярни Тордарсон и Эйндриди Йонссон сложили эти пирамиды в субботу накануне меньшего Дня Молебствия [25 апреля] и…» Надпись, конец которой невозможно прочесть, датируется началом XIV столетия. Предположительно, эти люди провели на острове всю зиму. В 1267 году еще одна экспедиция доплыла почти до 76-й параллели — прямо в залив Мелвилл, и в Кроксфьярдархейде (залив Диско) обнаружила следы скрэлингов (эскимосов), после чего благополучно вернулась домой, в Восточное поселение. Из сохранившихся до нашего времени доказательств становится очевидным, что все эти исследовательские экспедиции сопровождались гибелью людей от голода и холода, болезней и прочих несчастных случаев, неизбежных в столь высоких широтах. Примером этому может послужить судьба команды Армбьёрна, отправившегося в плавание в конце 1120-х годов, как о том рассказывается в «Эйнарс Таттр». Но были и другие случаи. В «Флоаманна сага» мы читаем о крушении корабля у восточного побережья Гренландии — крушении, сопровождавшемся отчаянным путешествием Торгильса Оррабейнсфостри на юго-запад, в обитаемые районы. Разумеется, описание этого путешествия не обошлось без эффектных сцен, дающих яркое описание магии, бунта команды и убийства явных отщепенцев и предателей. Но куда более правдоподобно выглядит изображение людей, выживших после крушения и тянущих свою лодку через ледники и плавучие льдины, а где это возможно — плывущих по открытой воде. Или же описание раненого медведя, попавшего в полынью, которого Торгильс пытается удержать за уши, чтобы он не утонул. Или же снег, засыпавший мертвых людей, — все это действительно могло произойти (и наверняка происходило) со многими. В конце путешествия у Торгильса произошла стычка с Эйриком Рыжим из Браттахлида. С самого начала их отношения были весьма прохладными, поскольку Торгильс был христианином, а его главный подвиг, совершенный этой зимой, также не прибавил им тепла. «И случилось этой зимой так: медведь стал нападать на фермерский скот, нанося многим хозяевам серьезный ущерб. Тогда люди собрались на сходку, чтобы обсудить, как им следует поступить. Они решили назначить награду за голову зверя. Жители обоих поселений с одобрением отнеслись к этому решению, один лишь Эйрик был против. Позже, когда зима уже близилась к концу, люди пришли торговать с Торгильсом и его приемным отцом Торстейном. В то время на складе, где они хранили свои товары, находилось много людей, и в числе прочих был малыш Торфинн Торгильссон. И вот что он сказал своему отцу:
— Отец, там снаружи сидит замечательная собака. Я никогда не видел такой прежде: она очень большая!
— Оставь ее в покое и не выходи на улицу, — ответил ему Торгильс.
И все-таки мальчик выбежал наружу. А это был медведь, который пришел сюда, спустившись с ледников. Он схватил мальчика, и тот громко закричал. Торгильс схватил меч и бросился на улицу. Медведь в это время играл с ребенком. Торгильс изо всех сил ударил зверя мечом между ушей и рассек ему череп, так что зверь замертво упал на землю. Торгильс схватил ребенка, который совсем почти не пострадал… Эйрик был не слишком обрадован этим поступком… Некоторые утверждали, что Эйрик был недоволен удачливостью Торгильса, позволившей ему убить медведя, тогда как сам Эйрик склонен был доверять злой удаче этого зверя». В сказании о Гудмунде Добром («Резенбок») излагается мрачная история команды корабля, сражающейся за провизию, а также тех трех человек, уцелевших в этих поединках, но все же умирающих в пути, совсем немного не дотянув до безопасного убежища.
В 1189 году корабль «Стангарфоли» со священником Ингимундом на борту потерпел крушение в Обигдире: тела семи человек были найдены четырнадцать лет спустя. Исходя из туманного свидетельства, можно заключить, что подобные инциденты в то время не были редкостью, так что один человек по имени Лика-Лодинн вменил себе в обязанность обследовать северный Обигдир в поисках тел погибших моряков, которых он затем отвозил на юг для церковного захоронения. Но вернемся к поселениям. Люди, продавшие свои дома в Исландии и перевезшие свои семьи и имущество в Гренландию, не принадлежали, за редким исключением, к кругу охотников или исследователей. Они были солидными поселенцами, консервативными во всем, кроме выбора новой родины. Они занимались разведением скота, а для этого, как и предвидел хитрый Эйрик, им требовались хорошие пастбища. А их они в изобилии нашли не только вдоль побережья, но и по внутреннему краю фьордов — иногда совсем близко от полосы вечных льдов. Именно в этой внутренней области они строили из камня и торфа свои дома и коровники. Дома эти своей структурой и внешним видом сильно напоминали исландские жилища, хотя со временем на острове выработался свой, особый, гренландский стиль.
Сердцем норманнской Гренландии был небольшой участок, протянувшийся на 30 миль от мыса Эйриксфьорда через Эйнарсфьорд до Ватнахверви. Именно здесь условия жизни были лучше всего. Лето, пусть и непродолжительное, было теплым и солнечным, и именно в месте расположения этих норманнских ферм до сих пор находятся самые лучшие в Гренландии травяные пастбища. Расположение фермы в Браттахлиде, зеленеющими пастбищами и искрящимися потоками под защитной стеной холмов, можно назвать просто идиллическим. «Рассказывают, — сообщает автор «Королевского зеркала», — что в Гренландии замечательные пастбища и что там немало больших, хорошо обустроенных ферм». И снова: «Земля растит хорошие, душистые травы».
На Северной и Речной фермах в Браттахлиде могло содержаться соответственно от двенадцати до двадцати восьми голов крупного рогатого скота, а в хозяйстве епископа в Гардаре — не менее семидесяти пяти. Кроме того, там были лошади, привезенные из Исландии, овцы, козы и множество свиней. «Фермеры, — сообщает все тот же автор, — разводят в большом количестве овец и крупный рогатый скот и производят много молока и сыра. Люди питаются в основном этими продуктами и говядиной; едят они также и всевозможную дичь: например, мясо карибу, китов, тюленей и медведей». И разумеется, рыба — самая разная и жадно хватающая приманку.
На солнечных склонах холмов росло и вызревало зерно. Позднее колонисты обнаружили небольшое количество железной руды и занялись ее обработкой. Но всего этого было слишком мало. Дерево тоже ценилось на вес золота, поскольку своего — пригодного для строительства — на острове не было и приходилось пользоваться тем скудным количеством, которое прибивалось к берегам Гренландии из далекой Сибири. Поэтому торговля являлась насущной необходимостью для норманнов, и в течение какого-то времени она развивалась успешно. Среди первых поселенцев были люди, располагавшие собственными кораблями и охотно шедшие на риск ради выгодной сделки. Из Гренландии они вывозили меха и шкуры, а также веревки и канаты столь прочные, что они могли выдержать вес шестидесяти человек, Вывозили моржовую кость и белых соколов, столь высоко ценимых, что в 1396 году «герцог Бургундский послал Баязиду двенадцать гренландских соколов в качестве выкупа за своего сына»{11}. Были там и медведи — белые гренландские медведи, которых в Европе дарили лишь прелатам и принцам (наиболее занимательный рассказ о них можно найти в исландской истории об Отуне Вестфиртере). Не меньшим спросом пользовались шерстяные изделия из Гренландии. Лейф Эйриксон, первый европеец, ступивший на Американский континент, считал, что шерстяной плащ, вкупе с поясом, отделанным моржовой костью, кольцом на ее руку и ребенком для ее колыбели будут подходящим подарком на случай разлуки с его возлюбленной Торгунной. Кроме того, гренландцы вывозили в другие земли тюлений жир и разные другие товары. Взамен им требовалось строительное дерево, железо, готовое оружие, зерно, континентальная одежда, а также солод, вино и церковное облачение. Но ни дерево, ни зерно, ни железо невозможно было достать в Исландии, поэтому их привозили прямо из Норвегии — и в течение какого-то времени привозили в достаточном количестве. Теоретически существование европейцев в Гренландии могло продлиться до бесконечности, если бы удалось сохранить этот торговый баланс. Так же как и эскимосы, они обеспечивали себя всем необходимым, охотясь и ловя рыбу в прибрежных водах. В дополнение к этому они получали от своих животных мясо, молоко и шерсть. Они жили в суровом мире, который, однако, был проникнут надеждой и верой в будущее. И потому этим солнечным утром их не пугала угроза плавучих льдов.
Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на дурные предзнаменования. Не успели еще люди полностью освоить земли Восточного поселения, как самые смелые из них двинулись дальше на север. И прежде чем в Западном поселении было возведено последнее жилище, в стране уже упрочилась новая религия{12}. Затем в течение еще четверти века люди только и говорили, что о благодатном Винланде. Наряду с устной традицией развивалась письменная литература — стихотворная и прозаическая, наиболее ярким примером которой являлись «Гренландские деяния Атли». Изобилие китового уса и моржовой кости стимулировало развитие ремесел. Обитателям Гренландии необходимо было создать конституцию, в рамках которой им следовало жить, и законодательную систему, позволяющую существовать как единое общество. Роль, которую играли во всем этом Эйрик Рыжий и его сыновья, была не просто значительной, но, возможно, и решающей. Нам не вполне ясно, какое именно место занимал в колонии Эйрик, но то, что он был ее патриархом и первым гражданином, не подлежит сомнению. Вероятно, должность его соответствовала должности священника, или же законодателя Исландии. Эйрику наследовал его сын Лейф, а Лейфу — его сын Торкель. И спустя еще сотню лет после смерти Эйрика Сокки Ториссон и его сын Эйнар, жившие на ферме Эйрика в Браттахлиде, «обладали наибольшей властью в Гренландии и на целую голову возвышались над другими людьми». Возможно, Сокки был одним из потомков Эйрика по крови или по браку. По словам Ивара Бардарсона, высшее гренландское должностное лицо всегда проживало в Браттахлиде. Но у нас нет более надежных сведений, подтверждающих, что главная должность в стране была наследственной. Подобно многому другому, конституция Гренландии была создана по исландскому образцу — с национальной ассамблеей, проводившей в жизнь новые законы страны. Таким образом, республика в Гренландии тоже могла существовать вечно. На деле же она прекратила свое существование уже в 1261 году, когда гренландцы признали над собой власть норвежского короля. Фактически они утратили свою независимость на год раньше своих сородичей в Исландии.
УПАДОК И ГИБЕЛЬ
Колония в Гренландии просуществовала вплоть до начала XVI столетия, и характер этого существования весьма занимал умы людей в позднейшее время. Гренландские поселения являлись северным форпостом европейской цивилизации, и их медленное вымирание в полузабытой стране, в условиях усилившегося холода, казалось людям, изучавшим историю этих поселений, наиболее ужасной трагедией норманнских народов. Исчезновение этих поселений так и осталось одной из неразгаданных тайн истории.
Ныне — по прошествии стольких лет — мы понимаем, что все в истории гренландских поселений находилось на грани возможного и допустимого. Они могли выжить лишь в том случае, если бы все оставалось как в самом начале, ни на йоту не изменяясь к худшему. В Исландии средневековый европеец оказался в экстремальных условиях, но все-таки эти условия допускали сохранение привычного им скандинавского образа жизни. Исландия лежала на грани обитаемого мира. Гренландия лежала за этой гранью. «Церковь в Гардаре, — писал в 1492 году папа Александр VII, — расположена на краю света», а путь туда лежит «по морю столь же бурному, сколь и необъятному». Поэтому одним из первых условий, необходимых гренландцам для выживания, было иметь свои собственные корабли, способные перевозить их через моря и океаны. Но вскоре в их распоряжении не оказалось ни денег на их постройку, ни подходящих материалов. А после того как они подчинились Норвегии, им просто запретили пользоваться ими. И с этого момента одно из главных условий выживания гренландцев вышло из-под их контроля. Теперь их могли уничтожить любые политические и экономические изменения за границами их государства, а забвение было для них столь же опасно, как и прямое нападение. Кроме того, число гренландских колонистов было ничтожно мало и даже в лучшие годы не превышало 3 тысяч человек. Население Исландии к 1100 году достигало примерно 80 тысяч человек. Огонь, лед, болезни и забвение со стороны внешнего мира снизили эту цифру до 47 тысяч к 1800 году. В Гренландии же не было такого количества человеческих жизней. Наконец, из всех европейских сообществ именно гренландцы были наиболее чувствительны к любым климатическим изменениям. Если для прочих европейцев чередование холодных зим и ненастных лет давало лишь повод для недовольства, то для гренландцев это было не чем иным, как предвестием их грядущей гибели.
По всей Северной Атлантике период с IX по XII век был относительно теплым временем{13}. Если бы не это, вряд ли бы нам довелось узнать о гренландских экспедициях Гуннбьёрна и Эйрика Рыжего и еще в меньшей степени — о путешествиях к Винланду Бьярни Герьольфсона, Лейфа Эйриксона и Торфинна Карлсефни. В частности, при нынешней протяженности ледяных полей Эйрик Рыжий не смог бы совершить свое знаменитое путешествие (во всяком случае, именно тогда и в том направлении, в каком он плыл от берегов Исландии). В настоящее время он неизбежно встретился бы со льдом — будь то у восточного побережья Гренландии или на западе, возле Эйстрибиггда. Он же, судя по всему, плыл совершенно свободно. И хотя из 25 кораблей поселенцев лишь 14 достигли берегов Гренландии в 986 году, нет никаких сведений о том, что именно лед заставил их вернуться назад. В Исландских анналах «Конунгсанналл» за 1126 год имеется небольшая вставка «Стейнгрим во льдах». Нет никаких сомнений, что исландец, о котором идет речь, — это тот самый Иса-Стейнгрим, что в 1130 году связал свою участь с норвежскими купцами в Западном поселении. В «Эйнарс Таттр» также имеется запись о том, что летом 1130 года лед заполнил юго-западные фьорды и помешал норвежцам отплыть на родину. Но такое положение сохранялось недолго, лед вскоре снова отступил. За исключением этого случая в сказаниях о путешествиях в Гренландию и Винланд не содержится никаких упоминаний о льдах в море. Что же касается крушения у восточного побережья Гренландии Торгильса Оррабейнсфостри, то оно произошло непосредственно у берега и всего за неделю до прихода зимы. В целом, исходя из свидетельств северных сказаний, можно утверждать, что около 1000 года широта к западу от Снэфелльснеса до Ангмагссалика не представляла никаких проблем для мореплавателей либо потому, что в начале лета у восточного побережья Гренландии не было дрейфующего льда, либо (что более верно) количество этого льда было слишком незначительно. Иными словами, к востоку от Гренландии не было ничего, даже отдаленно похожего на дрейфующие льды позднейших столетий. Это подтверждается и тем руководством по плаванию, которое сохранилось в «Ланднамабок», а также сведениями навигационной карты епископа Гудбрандура Вигфуссона.
Это подтверждается и современными исследованиями по истории европейского климата. Существует немало свидетельств, позволяющих современным ученым заключить, что во время климатического оптимума (1000–1200) средняя температура в Западной и Центральной Европе превышала современную по меньшей мере на один градус, а в южной Гренландии среднегодовая температура была выше современной на 2–4 градуса. Соответственно этому повышалась и температура Северной Атлантики. Область постоянных льдов лежала к северу от 80-й широты, а дрейфующий лед редко опускается южнее 70 градусов северной широты. Поэтому нет никаких оснований не верить в путешествия норманнов к Гренландии и к материку Северной Америки, исходя лишь из современных климатических показателей.
Но для гренландского поселения важно было не то, что тогдашний климатический оптимум превышал наши средние температуры, а то, что за ним последовал период куща более холодный. Литературные, исторические, археологические и (в самом широком смысле слова) метеорологические свидетельства позволяют сделать однозначный вывод: после 1200 года климат в Северном полушарии ухудшается по меньшей мере в течение двух столетий, так что около 1430 года Европа пережила малый ледниковый период. По всей Европе началось продвижение ледников, полоса лесов отступила, урожаи значительно уменьшились из-за холода. И что оказалось хуже всего для гренландцев (хотя и Исландия пострадала в значительной степени), на морских широтах температура тоже стала снижаться, что немедленно привело к значительному увеличению дрейфующего льда, который Восточным гренландским течением относило на юг и далее — на запад, закрывая выходы из фьордов в Восточном и Западном поселениях. О ледяном покрове середины XIII столетия мы можем судить по свидетельству «Королевского зеркала»:
«Как только вы минуете самое глубокое место в океане, вы столкнетесь с таким количеством льда в море, равного которому просто нет на всей земле. Иногда эти ледяные поля совершенно ровные, как если бы они замерзли прямо в море. Толщина их достигает четырех-пяти метров, протяженность же их такова, что из одного края в другой вы можете путешествовать не менее четырех дней. К северо-востоку и к северу страны льда больше, чем к югу, юго-западу и западу. Поэтому тот, кто желает высадиться на землю, должен плыть вокруг — на юго-запад и запад, пока он не минует все те места, где еще можно встретить лед. Нередко случалось так, что люди хотели подойти к земле слишком рано и в результате оказывались в плену ледяных полей. Некоторые из этих людей погибли, другие же смогли выбраться, так что мы встречались с некоторыми из них и слышали их рассказы об этих трагических событиях. Но все, кто попадал в плен таких ледяных полей, придумывали одинаковый план спасения: они брали свои маленькие лодки и волокли их по льду до тех пор, пока не добирались до земли. Но корабль и все, что было на нем ценного, приходилось бросать во льдах, и все это оказывалось утерянным для них навсегда. Некоторые из них шли через льды четыре или пять дней, пока не достигли земли, другие же еще дольше.
У плавучих льдов есть свои особенности. Иногда они лежат спокойно, в другое же время плывут с такой скоростью, что корабль под всеми парусами не может обогнать их. Передвигаются же эти льды как вместе с ветром, так и (как это ни покажется странным) против него. Существуют также льды совершенно иного вида, которые гренландцы называют айсбергами. Они похожи на огромные горы, возвышающиеся в море. И они никогда не смешиваются с другими льдами, но остаются сами по себе».
Какие последствия имели для моряков изменившиеся таким образом климатические условия, мы можем судить по навигационным указаниям, составленным Иваром Бардарсоном сто лет спустя (около 1360 года): «От Снэфелльснеса в Исландии, откуда идет кратчайший путь на Гренландию, надо плыть два дня и две ночи прямо на запад, и там, на половине пути между Исландией и Гренландией, лежат шхеры Гуннбьёрна. Так плавали в старину, но сегодня лед с северо-восточных просторов океана{14} подошел так близко к этим шхерам, что никто без риска для жизни не может плавать прежним путем… Поэтому если вы плывете из Исландии, вам следует отправиться из Снэфелльснеса… а затем плыть прямо на запад один день и одну ночь, затем немного повернуть на юго-запад [вариант: затем круто свернуть на юго-запад], чтобы избежать вышеупомянутого льда, лежащего возле шхер Гуннбьёрна. Затем еще день и еще ночь плыть прямо на северо-запад, так что в итоге приплывешь к вышеупомянутой возвышенности — Храфну в Гренландии, под которой лежат Херьольвснес и Сандхавн».
Не следует думать, однако, что в хорошие (более теплые) столетия погода никогда не портилась и что позднее, в период похолодания, совсем не бывало теплых лет. Но, возвращаясь к поселению в Гренландии, следует заметить, что его существование могли в корне изменить и даже совсем свести на нет и менее сильные холода. В северных широтах образование плавучих льдов в период падения температур — процесс неизбежный и неостановимый. Удалось подсчитать, что в эпоху малого ледникового периода температура в областях, лежащих выше 50-го градуса северной широты, была ниже, чем сейчас, на 1–3 градуса и соответственно на 3–7 градусов ниже той, которая была типична для двух предшествовавших столетий. Это вполне объясняет появление большого количества дрейфующего льда на восточном побережье Гренландии, как о том сказано в «Королевском зеркале», а также последующее заполнение льдом фьордов Восточного поселения и прибытие на западное побережье острова эскимосов, или скрэлингов{15}.
Когда Эйрик Рыжий и другие колонисты организовали в конце X столетия Восточное и Западное поселения, в обоих этих местах они обнаружили следы прежних обитателей острова. Это были эскимосы дорсетской культуры, которые к тому моменту либо вымерли, либо мигрировали куда-то еще. Когда же во второй половине XIII столетия норманны непосредственно столкнулись со скрэлингами к северу от Западного поселения, это были уже другие эскимосы — представители культуры Туле, прошедшие из Аляски через Канаду и достигшие Гренландии около 1200 года. Вскоре они стали расселяться по всем пригодным для жизни районам страны. Некоторые племена двинулись на юг вдоль западного побережья. Они достигли Вестрибиггда в начале XIV столетия и были возле морских границ Эйстрибиггда около 1350–1400 годов. Основные исследования этих передвижений были проведены Теркелем Матиассеном, Эриком Хольтведом и Лауге Кохом в разные годы (начиная с 1927-го). Матиассен и Хольтвед считают, что новое вторжение эскимосов в Гренландию произошло на два столетия раньше, тогда как Кох полагает, что 1350 год — слишком ранняя дата для проникновения эскимосов на территорию Восточного поселения, и, скорее всего, это событие произошло на сто лет позже. Затем они двинулись дальше на юг, оставив в стороне Восточное поселение с его норманнскими обитателями. Другие племена, отправившиеся на север из района Туле, спустя несколько поколений достигли территорий, ныне известных как Земля Нансена и Земля Пири, откуда затем двинулись на юг в направлении залива Скорсби. Но истории этого двойного похода мы коснулись лишь постольку, поскольку он мог повлиять на норманнские поселения на западном побережье Гренландии. Что же касается эскимосских племен, занявших восточное побережье, то их пути так и не пересеклись с путями норманнских завоевателей{16}.
По-видимому, надвигающийся холод и общее ухудшение погодных условий после 1200 года способствовали продвижению эскимосов на юг. По мере того как лед продвигался все дальше и дальше по западному побережью Гренландии, тюлени следовали за ним, а за тюленями в свою очередь следовали эскимосы, поскольку все устои их жизни напрямую зависели от этих животных. Разумеется, они охотились также и на моржей, китов, карибу, медведей, белых куропаток и прочую живность, но с тюленями скрэлинги были словно связаны пуповиной. И поскольку норманны продвигались на север в поисках плавучего леса и хороших охотничьих угодий, а эскимосы продвигались за тюленями на юг, встреча их была неизбежной. Мы не знаем, скольким из них эта встреча стоила жизни, но опасность грозила в равной степени и норманнам и эскимосам. Ухудшение климата с несомненной ясностью говорило о том, что будущее лежало за тем народом, который лучше сумеет приспособиться к изменившимся условиям. Эскимосы, обеспечивающие себя практически всем необходимым благодаря охоте на тюленя, надежно защищенные от холода теплой удобной одеждой, легко передвигались с места на место, были хорошо подготовлены для выживания в трудных условиях. Норманны, до самого конца одевавшиеся как европейцы, были привязаны к своим стадам и пустеющим пастбищам. И они не могли пережить эту долгую и мрачную зиму, чей натиск, хотя они и не подозревали об этом, возвещал конец их мира.
Но вряд ли европейские гренландцы сразу осознали это: Их реакция на маленьких, темнолицых, закутанных в мех представителей человечества вряд ли чем отличалась от той, которую выказали гренландские исследователи Америки при встрече со скрэлингами Винланда, Норманны считали себя неизмеримо выше этих «аборигенов» и видели в них лишь возможную рабочую силу. Им казалось вполне естественным домогаться маленьких, послушных женщин этого чуждого племени (при этом, однако, до нас не дошло никаких свидетельств о существовании потомства, явившегося на свет от подобных связей между норманнами и эскимосами). Здесь, как и во многих других странах, норманны считали себя хозяевами положения, но с пришествием затяжных холодов им предстояло либо научиться у своих соседей искусству выживания, либо полностью вымереть.
К 1342 году прекратило свое существование Западное поселение. Сообщения о том, как это произошло, не отличаются особенной ясностью. Хроники епископа Гисли Оддссона содержат сообщение о том, что «жители Гренландии по своей собственной воле отвергли истинную веру и христианскую религию, отказались также от всех истинных добродетелей и присоединились к обитателям Америки. Говорят также, что Гренландия слишком близко примыкает к западным регионам мира и потому христиане перестали плавать на этот остров»{17}. Под «обитателями Америки» епископ наверняка подразумевал эскимосов — тех самых скрэлингов, с которыми гренландцы задолго до этого столкнулись в Маркланде и Винланде. Его суждение нам, видимо, следует понимать так, что к 1342 году о норманнских обитателях Гренландии сложилось превратное мнение, что они, слившись с аборигенами, переняли их веру и обычаи. Вероятно, для того, чтобы оценить степень этого вероотступничества, годом раньше (в 1341 году) бергенский епископ Хакон отправил на остров священника Ивара Бардарсона.
К сожалению, отчет Ивара о его посещении Западного поселения сохранился лишь в позднейших рукописях, и сведения эти были получены из вторых и третьих рук. Кроме того, отчет этот представляет собой перевод и составлен он в таких выражениях (иногда двусмысленных, неясных), которые и поныне служат источником бесконечных споров:
«Западное поселение от Восточного отделяют двенадцать морских лиг, совершенно необитаемых. В Западном поселении находится большая церковь, называемая церковью Стенснеса [=Песчаного мыса]. В течение какого-то времени эта церковь была собором и епископским престолом. В настоящее время все Западное поселение перешло под власть скрэлингов. И хотя там остались лошади, козы, коровы и овцы, но все они одичали, а людей вовсе не осталось — ни христиан, ни язычников.
Все записанное выше сообщено нам Иваром Бардарсоном, гренландцем. Он в течение долгих лет управлял епископским хозяйством в Гардаре в Гренландии. Ивар Бардарсон утверждал, что сам видел все это и был одним из тех, кого главные должностные лица их страны направили в Западное поселение с приказом изгнать прочь скрэлингов из поселения. Но когда они прибыли туда, там не было ни одного человека — ни христианина, ни язычника, только одичавшие коровы и овцы. Этих коров и овец они забрали на корабль (сколько он мог принять) и вместе с ними отправились назад, и среди этих людей был вышеупомянутый Ивар».
Эти кажущиеся очень простыми фразы интерпретировалось в самых разных вариантах: и что Западное поселение было насильственно истреблено скрэлингами, и что все белое население (мужчины, женщины, дети) отправилось на рыбный промысел или на охоту, а горе-спасатели из Восточного поселения увезли в это время их домашний скот, обрекая тем самым всех на голодную смерть в ближайшую зиму; и что европейцы к тому времени настолько смешались с эскимосами, что забросили и животноводство, и постоянное место обитания и — либо сами по себе, либо вместе с эскимосами — мигрировали на Баффинову Землю или на Лабрадор, тем самым дав буквальное подтверждение тому{18}, что Ивар Бардарсон был трусом, лжецом или просто недалеким человеком, который бросил мимолетный взгляд на один лишь западный фьорд (или даже на единственную ферму), а затем поспешил домой, в безопасное окружение Восточного поселения, где с согласия других членов экспедиции в течение двадцати лет отстаивал свою совершенно недостоверную историю.
Некоторые детали действительно вызывают сомнение. Так, нигде больше мы не встречаем сообщения о том, что церковь Стенснеса была епископским престолом. И именно это представляется нам наиболее неправдоподобным обстоятельством. Многие исследователи считали совершенно необъяснимым тот факт, что в поселении, при полном отсутствии людей, находились домашние животные (хотя они вполне могли выжить без человеческого присмотра в течение года или двух). Но если мы допустим, что в этот поздний пересказ об экспедиции Ивара Бардарсона вполне могли вкрасться неточности и искажения, становится очевидным, что само по себе это сообщение весьма достоверно и что к моменту их визита все Западное поселение уже полностью опустело. Это тем более вероятно, что незадолго до этого пастбища Западного поселения были поражены болезнью, из-за которой сильно уменьшились в объеме (не говоря уже об их качественном ухудшении). Все это еще более усложнило процесс разведения животных. Наконец, увеличение в начале XIV столетия экспорта мехов и кож из России нанесло серьезный ущерб торговле Гренландии. Английские и датские тканые изделия также начали вытеснять с рынка шерстяные изделия гренландцев. А изделия из моржовой кости оказались неспособны конкурировать с теми, что изготовляли французские ремесленники из слоновой кости, привозимой из Азии и Африки. Западное поселение перестало быть жизнеспособным хозяйством, и потому наступившее похолодание нанесло ему более серьезный урон, чем Эйстрибиггду. Без сомнения, колония значительно ослабела за десятилетия, предшествовавшие ее концу, а с приходом скрэлингов этот конец стал неминуемым. Вначале опустели фермы, расположенные на границах поселения. Небольшие группы его обитателей переселились в Эйстрибиггд, принеся с собою не только ценное имущество, но и мрачные новости о неумолимом продвижении на юг маленьких людей, сделавших вначале невыносимой жизнь обитателей северных охотничьих угодий, а затем — всех фермеров от Лодинсфьорда до Лисуфьорда. Часть этих слухов, порой неверно понятых или неверно истолкованных, передавалась из уст в уста дальше — в Исландию, Норвегию и в самые отдаленные уголки Европы. У слушателей складывалось впечатление, что в Гренландии происходит нечто темное и малопонятное. Проживающие там норманны будто бы «перекинулись» к эскимосам и отреклись от христианской веры, и с этим необходимо что-то делать. Но к моменту прибытия в Гренландию Ивара Бардарсона случилось одно из двух: либо последние обитатели Западного поселения перебрались на юг, в безопасный Эйстрибиггд, либо же они были полностью истреблены скрэлингами. В любом случае экспедиции Ивара Бардарсона удалось лишь констатировать факт, что «в настоящее время все Западное поселение находится в руках скрэлингов». Скандинавская культура прекратила свое существование во всех областях, расположенных выше 62-го градуса северной широты. После 1350 года все упоминания о норманнских колонистах в Гренландии относятся лишь к району Эйстрибиггда.
Исторические и археологические факты свидетельствуют о том, что Восточное поселение отчаянно сражалось за свою жизнь. Там обитало большинство норманнского населения Гренландии и там же находились лучшие на острове земли. И все же потеря Западного поселения оказалась невосполнимой. Ведь помимо всего прочего это означало потерю Нордсеты — лучших охотничьих угодий во всей Гренландии. И хотя с уменьшением торгового экспорта снизилась и потребность на продукцию этого региона, все же утрата Нордсеты пробила серьезную брешь в ресурсах колонистов. Но еще хуже было предчувствие того, что подобная же участь грозила и самому Восточному поселению. Разумеется, эскимосам не могло понравиться присутствие на острове белого человека, и действительно, в Исландских анналах («Готтскальксанналл») мы читаем запись, относящуюся к 1379 году: «Скрэлинги атаковали гренландцев, убили восемнадцать человек и увели с собой двух мальчиков, которых сделали своими рабами». Мы не знаем, где именно произошло это столкновение. Скорее всего, где-то на окраине Восточного поселения, а может быть, эти норманны входили в состав той группы охотников, что решила попытать счастья в Нордсете. Упоминание о рабстве не имеет под собой реальной основы, поскольку речь идет об эскимосах, но норманны могли этого и не знать. Существует не так уж много прямых свидетельств — будь то литературных или археологических — о стычках между норманнами и эскимосами. Что же касается эскимосских историй, собранных Ринком, то одна из них, «Унгорток — глава Какортока» (см. приложение). Однако вполне допустимо предположить, что эскимосы периода Средневековья (будь то в Гренландии или на Лабрадоре) были столь же воинственны или, по крайней мере, готовы принять участие в битве, как pi все те народы, с которыми им приходилось встречаться. Как ни странно это прозвучит, но не было никаких особенных причин для прямого столкновения продвигающихся на юг эскимосов и фермеров-норманнов. Вне сомнения, норманны промышляли добычей тюленя, мясо которого входило в их пищевой рацион, и все-таки прежде всего они были фермерами, и усадьбы их располагались вдали от моря — там, где были самые лучшие пастбища для скота. Великолепная ферма Эйрика в Браттахлиде, окруженная многочисленными усадьбами, находилась в 60 милях от внешнего края фьордов. Поселение Эйнарсфьорда и многочисленные фермы Ватнахверви — в 40 или 50 милях. Но эта внутренняя часть фьордов не представляла особого интереса для эскимосов, так как воды здесь замерзали довольно поздно, а лед был тонок и ненадежен. Поэтому охотников куда больше привлекали выступы мысов, острова и лед, покрывавший морскую гладь. Ведь именно здесь в изобилии водились тюлени и другие морские животные. Невозможно было полностью избежать столкновений между двумя народами (обломки эскимосских скульптур того времени и вырезанные из дерева изображения показывают, с каким любопытством наблюдали скрэлинги за своими высокорослыми белыми соседями; а некоторые из историй, собранных Ринком, содержат упоминания не только о мирных встречах). Но до тех пор, пока норманны оставались в границах своих владений, двум этим народам вполне хватало жизненного пространства, чтобы не заступать другим их дорогу. В теории все так и было, но кто же станет сомневаться в том, насколько тревожной стала жизнь обитателей Восточного поселения после того, как Западное прекратило свое существование, находившиеся к северу от них усадьбы вокруг Ивигтута (Центральное поселение) постепенно пустели, а скрэлинги на каяках и умиаках проплывали мимо их фьордов все дальше на юг — к Херьольвснесу.
И они страшились не только за свое физическое существование. Теперь Восточное поселение было единственным оплотом христианской веры в этих отдаленных краях Западной Атлантики. Хеллуланд, Маркланд и Винланд продолжали томиться под пагубным влиянием язычества. А теперь и в самой Гренландии норманны, предки которых исповедовали христианство в течение трех с половиной столетий, попали под подозрение в том, что добровольно обрекли себя на вечные муки в загробной жизни. Надвигающуюся тьму лишь изредка пронизывали лучи неверного света. В 1355 году король Магнус Смек приказал Полю Кнудсону отправиться в Гренландию (нет никаких свидетельств того, что Поль выполнил этот приказ): «Мы сделаем это во славу Господа и ради спасения наших душ, а также ради тех наших предков, которые принесли христианскую веру в Гренландию и сохранили ее там до нынешних времен».
В 1407 году церковь и закон отправили на костер некоего Колгрима за то, что он, используя черную магию, склонил к связи с собой Стейнунн — дочь Храфна-исландца. По-видимому, за этим жестоким — и редким для Исландии и Гренландии — наказанием стояло что-то еще, помимо моральных и теологических причин. Несчастная Стейнунн сошла с ума и умерла вскоре после сожжения Колгрима.
Часто цитируемое письмо папы Николая V за 1448 год, обращенное к двум самозваным исландским епископам, Марцеллу и Матею, кажется подделкой, однако увещевания дерзких самозванцев вставлены туда явно для большего эффекта, само же письмо с грустью и тревогой говорит о бедственном положении гренландских христиан. XV столетие также не обошлось без благочестивых молитв и прочувствованных речей, обращенных к Гренландии; единственное, чего не хватало, — это каких-либо действий, призванных подкрепить эти речи. Участие церкви во всем этом было поистине плачевно: после смерти в 1377 году епископа Альфа ни один епископ не ступил больше на землю Гренландии.
Даже до 1261 года европейский и христианский образ жизни в гренландских колониях зависел от сохранности их пастбищ и торгового баланса. Что касается первого, то и исландцы, и гренландцы проявили в данном случае особенную непредусмотрительность и расточительность. Летом 1962 года в Браттахлиде были обнаружены остатки ирригационной системы, при помощи которой воду из озера подводили к пастбищам, которые обычно пересыхали после теплого лета. Эти сооружения служили как для Северной, так и для Речной ферм, построены же они были, очевидно, в XIV столетии. Сообщают, что подобная система, хотя и меньших размеров, была найдена в Западном поселении. Существует также очень длинный канал, подводящий воду к одной из ферм в Сермилике — Исафьорде. Дальнейшие находки такого же рода вполне могут послужить предлогом для пересмотра устоявшейся точки зрения на эффективность фермерского хозяйствования в Гренландии. Торговля же подразумевала прежде всего торговлю с Норвегией. Точные условия договора между двумя странами (если Гренландия когда-либо была суверенным государством: Гаагский суд определил ее средневековый статус всего лишь как «независимый») не сохранились, но мы можем предполагать, что в качестве компенсации за потерю своей независимости в 1261 году гренландцы ожидали гарантий регулярного торгового сообщения с Норвегией. Норвежско-исландское соглашение 1262 года установило порядок, согласно которому в течение следующих двух лет из Норвегии в Исландию должны были отправляться по шесть кораблей каждый год, после чего эти условия должны были быть пересмотрены заново, с соблюдением полной справедливости. Но, как мы знаем, исландцы по прошествии ряда лет все-таки оказались в убытке. То же самое произошло и с гренландцами. К концу XIII столетия королевский двор объявил торговлю с Гренландией монополией норвежских купцов из Бергена. Мы имеем возможность с большой точностью проследить, чем обернулось для Исландии ее соглашение с Норвегией: в 1326, 1350, 1355, 1374 и 1390 годах из Норвегии в Исландию не прибыло ни одного корабля, а в 1324, 1333, 1357, 1362, 1367 и 1392-м — только по одному кораблю.
Для Гренландии последствия должны были быть еще хуже, так как развитие торговли в Норвегии заставило местных купцов забыть о столь отдаленном и моловыгодном партнере. Берген оказался завален более дешевыми мехами, шкурами и моржовыми бивнями, привозимыми из менее отдаленных стран. Мартин IV в Риме и архиепископ Нидароса с грустью качали головой, отмечая последовавшее за этим уменьшение гренландской десятины. И все это еще в 1212 году, до окончательного выпадения Гренландии из общего рынка. Норвегию же в то время раздирали собственные политические и экономические проблемы. После 1261 года норвежская слава ведущей морской державы быстро пошла на убыль. Корабль викингов, доселе непобедимый, был решительно оттеснен с рынка более удобным и экономным кораблем из Германии. Норвежские кораблестроители так и не смогли ничего противопоставить своим более удачливым конкурентам. В то же время пошатнулась и мощь самого королевства. Иностранные правители приносили интересы государства в жертву своим собственным. А в 1349 году чума, завезенная из Англии, унесла жизни третьей части населения Норвегии, а затем перекинулась на Гебридские, Оркнейские, Шетландские и Фарерские острова. Берген же в Норвегии пострадал особенно. Город, опустошенный чумой, горел в 1393 году, а в 1428–1429 годах был захвачен и сожжен Бартоломеусом Возтом. Хуже всего было усиление немецких купцов Ганзы, могущество которых за XIII и XIV столетия возросло просто неимоверно. И до 1300 года они представляли серьезную проблему для Бергена, а в 1343 году открыли там свою контору. Ближе к концу столетия ганзейские купцы завладели всей морской торговлей Бергена, а к 1400 году они овладели торговлей не только Бергена, но и всей Норвегии. Как это ни странно, но в Гренландию не было отправлено ни одного корабля, равно как и в Исландию, — во всяком случае, до тех пор, пока в 1408–1409 годах там не появились англичане. Вероятно, они просто не стали утруждать себя, ведь вплоть до этого времени весь экспорт обеих стран попадал им в руки в Бергене.
В свете исландского опыта мы можем предполагать, что после 1382 года норвежские правители ввели налог на все товары, ввозимые в Гренландию и вывозимые из нее; эти деньги уплачивались вперед, так что без королевского разрешения никто не мог отправиться туда покупать или продавать. Королевский двор имел своего представителя в Гренландии, который строго следил за соблюдением этих правил. И мы знаем, что королевское распоряжение соблюдалось столь строго, что несчастные моряки, выброшенные штормом на гренландский берег, навлекли на себя монарший гнев одним лишь тем, что приобрели себе на острове все необходимое. Подобная алчность не приносила пользы никому, жестоко изнуряя при этом саму колонию. А естественным следствием Кальмарской унии (1397) стало почти полное безразличие датских монархов к самой далекой из их колоний.
Свидетельства о сообщениях между Гренландией и внешним миром начиная с середины XIV столетия можно суммировать следующим образом: в течение первых десятилетий один корабль, охраняемый королевской монополией, совершал регулярные рейсы в Гренландию (хотя и не каждый год). Но после утраты этого корабля в 1367-м или 1369 году ему так и не нашлось замены. После этого сообщение между Гренландией и внешним миром почти полностью прекратилось. Отныне, как о том свидетельствуют записи, на острове стали появляться люди особого сорта. Бьёрн Эйнарссон Йорсалафари потерпел кораблекрушение у берегов Гренландии в 1385 году и оставался на острове в течение еще двух лет. В 1406 году сюда прибыла команда исландцев, сбившихся с курса. На острове они задержались на четыре года. Довольно-таки загадочная пара, Пининг и Поторст, совершила столь же загадочное плавание к берегам Гренландии (а возможно, и дальше на запад — вплоть до Лабрадора) вскоре после 1470 года, не столько прояснив, сколько затемнив представления людей XVI столетия о Крайнем Севере. Дидрик Пининг был весьма примечательным человеком — норвежский адмирал в датском военно-морском флоте, подданный Христиана I и короля Ханса, «непревзойденный флибустьер», выступавший против англичан и Ганзы и совершавший морские набеги на испанцев, португальцев и голландцев. Какое-то время он был правителем Исландии, а позднее — Вардёхуса, хотя не так-то легко отделить этапы его карьеры от карьеры его младшего родственника с таким же именем. Новый свет на деятельность этих людей пролило открытие в 1909 году в Копенгагене письма, датированного 3 марта 1551 года. Письмо это бургомистр Киля Грип отправил королю Христиану III: «Два адмирала (sceppere), Пининг и Поторст, которых дедушка вашего величества, король Христиан Первый, отправил с несколькими кораблями по просьбе его величества короля португальского для исследования новых земель и островов на севере, установили на скале Витсцерк [Хвитсерк], расположенной в море возле Гренландии и напротив Снифелдсикеля [Снэфеллсйокула], большой навигационный знак [большую пирамиду из камней] в качестве предупреждения гренландским пиратам, которые на своих маленьких кораблях без киля часто нападают на другие корабли».
Скорее всего, Пининг и Поторст встретились не с норманнами, а с гренландскими эскимосами, и спровоцировали их на столкновение. Это заставляет предположить, что они так и не добрались до западного побережья. В заключение мы можем добавить, что решительные и дерзкие английские моряки в течение всего XV столетия заплывали в гренландские воды для ловли рыбы и морских животных; там, где это было возможно, — для честной торговли, а то и просто с целью грабежа. В XV столетии воды Исландии просто кишели английскими кораблями: в год из Бристоля и других портов к «холодным берегам» прибывало до 100 судов. Капитаны и их команды были суровыми людьми, которые вели в те нелегкие времена весьма жесткую торговлю. Среди них были искатели приключений, а порой и мошенники, так что жителям островов приходилось опасаться дурного обращения, грабежей и даже убийств. Но ситуация ухудшилась еще более, когда шотландцы и немцы решили получить свою долю в северных прибылях. Без сомнения, какое-то количество исландцев, среди которых были и дети, оказалось в Англии. Но были ли они проданы, украдены или же просто перевезены с острова на остров — по-прежнему остается для нас загадкой. Но даже если мы примем наиболее мрачную версию англо-исландских отношений, все же не следует забывать, что нередко англичан обвиняли в злодеяниях, совершенных совсем другими людьми. Торговля с англичанами помогла исландцам пережить очень трудные времена. Что касается Бьёрна Йорсалафари, то ему покинуть пределы Гренландии ранее тех самых двух лет помешали именно полярные льды. И видимо, по этой же самой причине люди, оказавшиеся на острове в 1406 году, задержались в Эйстрибиггде на целых четыре года. Во время своего пребывания там они стали свидетелями двух христианских церемоний — сожжения Колгрима (о нем мы упоминали выше) и обручения в церкви Хвальсейфьорда, причем службу там вели сира Эйндриди Андрессон, готовившийся стать новым епископом Гренландии, и сира Пал Хальвардссон. Последнюю церемонию ни в коей мере нельзя было назвать сокращенной — напротив, в течение трех воскресений, предшествовавших бракосочетанию, в церкви оглашали имена будущих супругов, и все остальные обряды были соблюдены полностью. Описание этого события, равно как и другие сведения, сообщенные позже временными обитателями острова, позволяют утверждать, что христианство в поселении по-прежнему удерживало свои позиции. Это обстоятельство является очень важным, поскольку после того, как в 1410 году исландцы благополучно уплыли прочь, помахав на прощание рукой провожавшим их гренландцам, Восточное поселение окутали мрак и неизвестность, так что ни один свидетель из внешнего мира не присутствовал на последнем акте трагедии, разыгравшейся в Эйстрибиггде.
Что касается прямых свидетельств о пиратстве англичан в водах Гренландии, то количество их крайне невелико, однако некоторые статьи в последующих договорах между Данией и Англией заставляют предположить, что англичане время от времени все-таки вторгались в гренландские воды.
Восемьдесят лет спустя о Гренландии вспомнила Римская церковь. Однако тут все ограничилось письмом папы Александра VI, благословившего намерение Маттиаса, избранного епископом Гардара, лично отправиться в Гренландию и вернуть заблудшие души на путь истины и вечного спасения: «Как нам сообщили, церковь в Гардаре расположена на краю света, в стране под названием Гренландия. Жители этой страны из-за нехватки хлеба, вина и масла привыкли питаться сушеной рыбой и молоком, и по этой причине, а также из-за того, что плавание туда сильно затруднено замерзающим морем, ни один корабль за последние восемьдесят лет не плавал в эти края. А если кто и собирается туда плыть, то делать это надо только в августе месяце, когда лед там тает. Говорят также, что за последние восемьдесят лет или около этого ни один епископ или священник лично не руководил гренландской паствой. И по этой причине большая часть прихожан, некогда истинно верующих, ныне — увы! — отреклась от своих обетов, данных при крещении. К тому же у жителей этой страны нет никаких христианских реликвий, за исключением одной [маленький кусок льняной ткани, на котором во время мессы выставлялась гостия], представляемой на обозрение прихожан раз в год — по этим и другим соображениям…» Открывающаяся нам мрачная картина не совсем верна в ряде деталей (так, например, что касается питания поселенцев, то они, без сомнения, ели больше мяса, чем сушеной рыбы), а сообщения о духовной жизни в Эйстрибиггде противоречат свидетельствам исландцев, уплывших с острова в 1410 году. Скорее всего, письмо это базировалось не на каких-то новых данных, но на неясных слухах и смутных воспоминаниях, в которых черная магия Колгрима мрачной тучей нависала над радостной церемонией в церкви Хвальсейфьорда. Вдобавок молва об отступничестве в Гренландии к тому времени циркулировала по Европе по меньшей мере полтора столетия. А увеличение толщи полярного льда у берегов Гренландии было фактом, известным каждому моряку, плававшему по северным морям, и каждому купцу от Бергена до Бристоля и от Бристоля до Портингейла.
И все же отдельные корабли доплывали до берегов Гренландии и после 1410 года, во всяком случае — до Херьольвснеса на юге Восточного поселения. Здесь в течение долгих столетий море постепенно размывало древнее норманнское погребение, и здесь же, в 1921 году, Пол Нёрлунд обнаружил могилы гренландцев, похороненных точно в такой же одежде, какую носили в Европе в XIV столетии, а также несколько более поздних образцов, типичных для второй половины XV столетия. Большинство одежд из Херьольвснеса, отмечает Нёрлунд, «можно без колебаний отнести ко второй половине XIV столетия и к периоду начала XV века». Предметы, относящиеся ко второй половине XV столетия, далеко не столь многочисленны. Нёрлунд говорит в этой связи о трех детских шапочках. «Две шапки очень простые — круглые, с плоским верхом и длинные по сторонам. Известно, что эти головные уборы были весьма популярны в XV столетии, тогда как шапки более ранних периодов отличаются большим разнообразием и у них обычно круглый или конический верх. Но если у нас и продолжают оставаться некоторые сомнения насчет датировки двух этих шапок, то существует еще и третья, относительно которой просто не может быть никаких споров. Она от 25 до 30 см высотой, скорее конической формы, круто поднимается ото лба и расширяется сзади, возле шеи. Это одна из тех высоких шапок, которые можно видеть на картинах Дирка Баута, Мемлинга и других фламандских художников. Их носили во времена Людовика XI и Карла Смелого — во второй половине XV столетия. Это делает данный головной убор очень важным документом средневековой истории Гренландии. Его обнаружение со всей очевидностью указывает на то, что еще в конце XV столетия корабли плавали из Европы в Гренландию. И это не единственное свидетельство подобного рода. Существуют также фрагменты одежды с узкими складками, сшитыми у пояса; а у одного из этих платьев к тому же V-образный ворот. Эти и многие другие детали указывают на принадлежность данной одежды ко второй половине XV столетия». «Среди других предметов, найденных во время раскопок, есть и такие, которые, скорее всего, были привезены в Гренландию в XV столетии, — нож из кухни епископа, фрагмент каменной плиты, лежавшей в основании пиршественного зала в Херьольвснесе». Но было бы неразумно строить на одном этом факте теорию регулярных визитов и постоянной торговли между Гренландией и внешним миром. Один-единственный корабль, вольно или невольно заплывший в гренландские воды, вполне мог быть ответственным за данный факт. Но, утверждая такое, мы, скорее всего, впадаем в другую крайность, и истина, вероятно, лежит где-то посередине.
Размытое морем кладбище Херьольвснеса открыло изумленным глазам датского археолога не только погребальные одеяния, но и закутанные в них скелеты, причем некоторые из них являли собою ужасную картину недоедания, уродства, болезней и ранней смерти. Эти потомки некогда высоких, сильных, полных энергии норманнов были все невысокого роста, тщедушными и болезненными людьми, с маленькими черепами. А у двух наиболее нарядно одетых женщин был искривлен позвоночник и заужены тазовые кости. Вряд ли им было по силам принести в этот кошмарный мир, в котором они влачили свое собственное жалкое существование, здоровое и жизнеспособное дитя. В своих нелепо-модных одеждах, послуживших им также и саваном, они казались патетическим символом угасающей культуры и обреченной расы.
Но они умерли христианами и были погребены по христианскому обычаю. Разумеется, мертвецы Херьольвснеса говорят только за себя, но не стоит забывать, что они представляли собой замкнутый норманнский круг на эскимосском субконтиненте. До сих пор ни в одной из могил не найдено ни малейшего следа ассимиляции с эскимосами — ни в одной из тех самых могил, которые становились все более и более мелкими по мере того, как земля на континенте оттаивала все меньше и меньше. Еще и потому говорят они только сами за себя, что другие скелеты, найденные в Эйстрибиггде и Вестрибиггде, красноречиво свидетельствуют против них. Все эти скелеты принадлежат норманнским мужчинам и женщинам, хорошо питавшимся и, хотя и страдавшим от ревматизма (а кто в средневековом мире избежал этой напасти?), но не изнуренным хроническими недугами и болезнями. Разумеется, эти останки относятся к более раннему периоду, чем те, что были найдены в Херьольвснесе. И все же вопрос о том, следует ли принимать ту мрачную интерпретацию, что была изложена выше, остается открытым. Число найденных в Херьольвснесе скелетов невелико, да и сохранились они достаточно плохо. Выводы Хансена, сделанные им после раскопок 1921 года, подвергались серьезной критике как у него на родине, так и в Норвегии. Считавшиеся маленькими черепные коробки на самом деле весьма сопоставимы с черепами обитателей Сона и Йерена, откуда произошла большая часть колонистов. Точно так же нельзя назвать бесспорными выводы Хансена относительно малого роста и тщедушности жителей Херьольвснеса. И наконец, что касается тазовых костей, легших в основу столь пессимистического прогноза относительно будущего гренландских колонистов, то они слишком фрагментарны для подобных далеко идущих выводов. Возможно, мы так никогда и не узнаем, каким образом и почему прекратило свое существование Восточное поселение. Скорее всего, это произошло около 1500 года. Видимо, колония со временем ослабевала все больше и больше, пока наконец жизнь в ней совсем не угасла, Может быть, это произошло в Херьольвснесе, но, скорее всего, в Унартоке, некогда опустошенном какой-то эпидемией (возможно, чумы), о чем свидетельствует большое количество массовых захоронений. Исходя из опыта Вестрибиггда, мы можем вообразить, как Восточное поселение постепенно сокращалось в размерах под натиском эскимосов. Семьи, жившие прежде на окраинах поселения, одна за другой переселялись ближе к центру, а некоторые из них (отнюдь не самые малодушные), воспользовавшись удобным случаем, уплывали в Исландию и Норвегию. Другие были насильно изгнаны мародерами из Европы, среди которых печальное первенство принадлежало англичанам. И вполне резонно предположить, что эта тягостная изоляция, вкупе с другими проблемами, привела к душевному и духовному оцепенению, которое, в свою очередь, значительно подорвало их волю к жизни. Поэтому и поныне гипотеза о том, что гренландская колония постепенно вымерла в полной изоляции от внешнего — безразличного к ней — мира, является основной в научных кругах.
Некоторые полагают, что люди из Восточного поселения переправились на Американский материк к своим соотечественникам из Западного поселения или же все они уплыли в Англию. Однако нет никаких серьезных свидетельств в пользу двух этих гипотез. Для жителей Вестрибиггда естественным прибежищем был Эйстрибиггд, а из Эйстрибиггда прямой путь вел в Исландию или Норвегию. Но смогли ли гренландцы доплыть на своих ненадежных кораблях до этих стран, погибли ли они по дороге и предпринималась ли вообще подобная попытка — это нам просто неизвестно. Археологические раскопки в Гренландии не обходятся порой без странных или, точнее сказать, причудливых находок. В 1950 году датчане раскопали в Ватнахверви развалины длинного дома, состоявшего из коровника и собственно жилого помещения в шесть или семь комнат. При доме были кухня и кладовая, а на полу кладовой стояли остатки трех деревянных бочек. Некогда их использовали для хранения молока. В одной из бочек нашли крохотные косточки почти сотни мышей — факт весьма примечательный, поскольку до этого никто и не подозревал о существовании мышей в гренландской колонии. Видимо, они забрались в бочку, когда хозяева покинули ферму, съели остатки пищи, но не смогли выбраться наружу и погибли. Неподалеку, на другой большой ферме в Ватнахверви, были найдены два небольших распятия, вырезанные из стеатита, различные предметы из железа, включая ножи, и в проходе дома — человеческие кости, в том числе и плохо сохранившийся череп. Антропологические исследования помогли установить, что кости эти принадлежали европейцу, и скорее всего норманну. Видимо, он был последним обитателем фермы и поэтому остался непогребенным. Возможно также, что именно он оставался последним живым человеком во всем поселении.
Трудно сказать, насколько мы можем доверять истории Йона Гренландца, который утверждал, что около 1540 года он заплыл на своем корабле в глубокий фьорд неподалеку от мыса Фарвель. Когда он плыл из Гамбурга в Исландию, то сбился с курса. Как на самом острове, так и на прилегающих к нему островках Йон и его товарищи видели человеческие жилища. На одном из таких островков они обнаружили многочисленные навесы, сараи и каменные здания для сушки рыбы. Здесь же они нашли «мертвого человека, лежащего на земле лицом вниз. На голове у него был капюшон, а одежда была изготовлена из грубой шерстяной ткани и тюленьих шкур. Возле него лежал нож — сильно погнутый и изношенный. Этот нож они взяли с собой «на память». Йон был прозван Гренландцем, поскольку его корабль относило к берегам этой страны по меньшей мере три раза. Здесь ли, в другом ли месте Гренландии — но где-то он лежал мертвым, последний норманнский поселенец, и железный век на острове также отошел в прошлое.
Когда в 1586 году англичанин Джон Дэвис благополучно миновал безжизненную пустошь юго-восточного побережья Гренландии и с облегчением добрался до «равнинной местности, с землей и травой» в районе западных фьордов, он не нашел там ни европейцев, ни каких-либо следов их пребывания — «не видно ничего, кроме воронов и малых пташек, таких, как жаворонки и коноплянки». Это были фьорды, относившиеся некогда к Западному поселению, но и на месте Восточного поселения было то же самое. Земля, вода и все, что было на острове, принадлежало теперь стойким и неунывающим эскимосам. Истории норманнской Гренландии пришел конец.