Теперь-то и началось то глобальное движение, которое затронуло всю Европу и главенствующая роль в котором принадлежала норманнам. Подтолкнуло к этому в первую очередь само разнообразие причин: некоторые из них были политическими, некоторые — психологическими, а некоторые, наиболее строгие, — церковными, но все они были взаимосвязанными, и в каждой из них норманны имели свой непосредственный интерес. Главным здесь было то, что в результате войн предшествующего периода усилилось давление на границы христианского мира, и с наступлением XI века здесь уже не чувствовали себя в безопасности. В первой четверти XI века, например, ослабло и изменило свой характер влияние Скандинавии на западе, а с 1000 года христианским государством можно считать Венгрию. Принятие христианства на севере и обращение Венгрии в христианство в самом деле имели огромное политическое значение, и символами перемен в XI веке стало в Норвегии появление канонизированного короля Олафа (в лоно Церкви его принял архиепископ Руанский), а в Венгрии — правление св. Стефана[220]. Образцом новой политики стал визит Кнута Великого в 1027 году к храмам Рима, визит прошел в условиях успешного противостояния на юге со стороны македонских императоров исламу, во власти которого все еще находились Сицилия и часть Испании. То есть теперь Западная Европа освободилась от постоянной угрозы нападения и любые возможные в будущем религиозные войны носили бы скорее наступательный характер, нежели оборонительный. Велись бы эти войны скорее в надежде расширить границы христианского мира, нежели с целью отстоять существующие.
Этот процесс ускорил растущее осознание единства и единой воинственной цели западного христианского мира. Благодаря распространению церковных реформ бургундским монастырем Клюни и его ответвлениями, к началу XI века западная церковь уже ощущала прилив новых сил, в тот же период начала появляться и феодальная аристократия, чье привилегированное место в обществе зависело от исполнения определенных военных обязанностей. Это — два различных процесса, но иногда они вступали во взаимодействие. Их взаимное влияние заметно уже на ранних этапах развития Нормандии, и подобный факт наблюдался не только в герцогстве Нормандия. Кое-где у клюнийских домов появились новые щедрые магнаты, и Клюни скоро обратился к ним за вооруженной поддержкой. Подобные настроения заметны и в появившейся страсти к паломничеству, которое стало знаком этой эпохи[221]. Показательно, возможно, и то, что Клюни не только выступал в защиту паломничества в святые земли, но и контролировал многие маршруты паломников. Во всяком случае, поток проходящих через Европу паломников постоянно рос, и шли они в основном в трех направлениях: к базилике в Риме, к гробнице св. Иакова в Компостелла и к святым местам в Палестине.
Паломничество — это акт Веры, иногда к нему относились как к последнему путешествию. Вера в то, что паломничество будет духовно благотворным и, возможно, даже поможет искупить грехи, в XI веке вдохновила не одного пилигрима. Но в некотором смысле паломничества были также и совместной работой ради простого спасения христиан, паломничества способствовали вере в единство католического христианского мира, и без них этого чувства могло не быть. Это явление оказало воздействие на все классы общества. Среди самых «известных» грешников той эпохи были Фульк Нерра, граф Анжу, он совершил три путешествия в Святую землю, и Жоффруа, граф Бретани, он отправился туда же в 1008 году. В 1034 году викинга Харальда Сурового, позже ставшего королем Норвегии и погибшего в битве при Стэмфорд-Бридж, можно было встретить на берегах реки Иордан. Едва успели в 1052 году остыть тела убитых и едва пришла в себя изнасилованная аббатиса, как свершивший все это Свейн Годвинсон уже отправился босиком в Иерусалим, в путешествие, во время которого и умер[222]. Таковы были выдающиеся люди, откликнувшиеся на этот порыв, но сила этого призыва никоим образом не ограничивалась кругом важных лиц. О «бесчисленных толпах» паломников пишет летописец Родульф Глабер[223], и факты свидетельствуют, что едва ли он преувеличивал. Рим, хранилище стольких реликвий, никогда не почитали больше, чем в тот период, в те же годы огромное количество паломников из всех уголков стекалось в Компостеллу. А из Германии в Палестину под предводительством своих епископов отправилась группа численностью не менее 7 тысяч человек[224].
И во всем этом норманнам принадлежала заметная роль. В большинстве крупных паломничеств как минимум были их представители, а в герцогстве рвение к паломничеству усердно поощрялось[225]. У норманнов было и свое собственное место паломничества — гробница св. Михаила «в пучине морской», и, как мы уже видели, особый интерес они проявляли к известной усыпальнице в монастыре Монте-Горгано в Абруцци. Кроме того, герцог Нормандии организовал великое паломничество в Палестину, которое прошло под руководством Ричарда, аббата монастыря св. Ванна в Вердене, а девятью годами позже отец Вильгельма Завоевателя герцог Роберт I покинул свое герцогство и отправился в паломничество в Иерусалим, откуда ему так и не суждено было вернуться[226]. Церковное возрождение в провинции Руан теперь было полностью подготовлено, и как раз в тот период, когда норманны всячески поощряли воспламеняющийся в Западной Европе религиозный энтузиазм, новую аристократию готовили к военной службе. К 1050 году два этих разных, но взаимосвязанных процесса скомбинировались таким образом, что атмосфера, сложившаяся на территории всего западного христианского мира, а не только в Нормандии, была более благоприятной для ведения религиозных войн, чем когда-либо.
Изменения нашли свое отражение даже в формах народного почитания. Умножалось, например, количество случаев благословления мечей, росло количество литургических богослужений о победе[227]. Одновременно шло развитие культа святых воинов[228]. Безусловно, продолжали почитать и традиционных святых, в чью честь в Риме воздвигались соборы, например св. Себастьяна и св. Лаврентия, и тех, кто предпочел мученическую смерть служению в римской армии. Еще лучше настроения XI века отражает растущий интерес к столь любимому норманнами святому Михаилу, архангелу-воину, и к святому Гавриилу, «главе ангельской стражи». Возможно, что в Испании существовал ранний культ св. Иакова как миролюбивого человека, но в XI веке за этим святым полностью закрепилось имя Santiago Matamoros, убийца мавров. Разве в IX веке он не привел христиан к победе в битве при Клавихо и разве не мог он вступить в бой от лица христианского мира еще раз?[229]. Конечно, здесь очень легко впасть в преувеличение. Увлечения той эпохи были слишком разнообразными, чтобы попытаться свести их к единой формуле. Но общая тенденция очевидна: появившееся таким образом воодушевление становилось всепроникающим.
Наиболее яркое литературное выражение распространяющаяся идея священной войны получила в Chansons de Geste, некоторые из них совершенно четко повествуют об эпизодах норманнских завоеваний[230]. Однако здесь будет достаточно упомянуть две поэмы, одна из них датируется началом, а другая концом XI века. Первая написана на латинском языке и рассказывает о легендарных подвигах некоего норманнского герцога, а вторая — это не что иное, как известная «Песнь о Роланде», оба этих произведения имеют непосредственное отношение к характеру норманнских достижений 1050–1100 годов. Итак, примерно в первой четверти XI века появилась Lament, она была написана на латыни по случаю смерти Вильгельма Длинного Меча, второго герцога Нормандии, убитого на острове Сены в 942 году врагами Людовика Заморского, короля Франции. В поэме норманнский герцог, безусловно, наделен христианскими и феодальными добродетелями, которыми он никогда не обладал, но все же, благодаря теме повествования и дате появления, это произведение представляет особый интерес как раннее выражение идеалов священной войны. Согласно этим идеалам, теперь сын Рольфа Викинга предстает перед нами воином-христианином, который расстается с жизнью за Веру и ради христианского императора. Вот как описывается этот герой-христианин:
Moriente infideles suo patre
Surrexerunt contra eum bellicose
Quos,confisus Deo valde, sibi i pse
Subjugavit dextra forte.
Когда его отец погиб, тогда неверные
Поднялись против него, подняли вооруженный мятеж.
Их он победил, доверившись Божьей помощи,
Их он покорил своей собственной правой рукой.
После этого на горе всем добродетельным людям он был предательски убит, но на небесах его сразу же приняли в число Блаженных.
Cuncti flete pro Willelmo
Innocente interfecto.
Теперь пусть все оплакивают Вильгельма —
Невинного, но все же преданного смерти.
Из этого видно, что понятие священной войны укоренилось в провинции викингов Галлии очень рано.
Ей равна по значимости более известная «Песнь о Роланде». Ниже мы еще вернемся к главной теме поэмы: поражению арьергардного отряда армии Карла Великого в 778 году в битве с сарацинами в ущелье Ронсеваль в Пиренеях. Самая ранняя дошедшая до нас полная версия поэмы — это сохранившаяся в Бодлианской библиотеке Оксфордского университета рукопись