Кедрен и Зонарас пишут о сем походе как о таком происшествии, которое вскоре за тем воспоследовало, когда император Михаил III дядю своего Бардаса сделал себе помощником, то есть кесарем. Но сие произошло уже в 858 году. Никита Пафлогонский означает время нападения от обращения булгар в веру христианскую, что однако происходило в исходе 859 года. Фаций писал в 863 году послание свое к восточному высокому духовенству, где упоминает он о нападении россов. Байеровы доказательства о времени сего нападения служат только ко второму походу, который в российских летописях приписывается Оскольду, и о сем, конечно, писали и некоторые греческие историки.
Но двух сих годами столь разнствующих походов для того еще одного с другим смешивать не должно, что оные под одним, может быть, происходили предводителем. Вероятно, что Оскольд за долго пред Рюриком правительствовал над Киевом. Нестор, забыв первый поход, при втором только нашел случай об Оскольде упомянуть и кажется, что он более по собственной своей догадке, нежели из подлинных каких известий заключил, якобы Оскольд в одно время с Рюриком в Новгород прибыл и после того уже ушел с варягами своими в Киев.
Если же хотеть второй поход, воспоследовавший якобы в 864 году, почесть за первый, то со следующими будут затруднения: если Оскольд 862 года только прибыл в Новгород, то нельзя было ему прежде как в 863 году (что весьма умеренно еще полагается) предпринять путешествие свое в Киев. Если ему от смоленских кривичей, яко соглашавшихся на избрание Рюриково, никакого сопротивления, может быть, опасаться было не должно, то, по крайней мере, надлежало ему победить хазар, утвердить державу свою над градом и областью киевскою и собрать войска для дальнейшого похода, что все необходимо требовало времени. Возможно, он также осведомлялся прежде о обстоятельствах той земли, которую завоевать хотел. Однако, по летописи Никоновой, сын Оскольдов убит от булгар еще в 864 году. Все сие, кажется мне, предполагает, что Оскольд еще долее в Киеве до Рюрика правительствовал. И сколь давно пред тем еще были, может быть, в Киеве варяги, о которых мы ничего более не знаем, как только что в Бертинских летописях об них сказано?
Таким точно образом прежде Рюрика происходили и дела варяг новгородских. Они не знали никакой грамоты, следовательно, не имели они у себя и никакой истории. Не прежде как по обращении сей страны в веру христианскую, завелись в ней писатели. Однако сие воспоследовало еще гораздо прежде, нежели у шведов и поляков.
За всем тем шведы, датчане и норвежцы имели словесные свои предания или сказки, песни скальдов своих; и как то, так и сие от отцов к детям, внукам и правнукам, а от сих к дальнейшим их потомкам распространено. Таковые Саксонский Грамматик и исландец Торфей собрали и несколько в порядок привели. Правда, что находится в них много бесполезного, гнусного и баснословного, а особливо, что нельзя оттуда выбрать никакого согласного летосчисления; однако по сему не должно еще опровергать всего, что там ни упомянуто.
Повесть о варягах получает себе чрез то сколько-нибудь приращения, когда видно, сколь часто и в тогдашнее еще время, когда гунны распространили оружие свое даже до Финского залива (смотри в главе о гуннах), а большею частью после падения гуннской силы, северная часть России от северных народов, в истории российской варягами называемых, была побеждаема, а нередко и порабощаема; так как напротив того, по тем же самым свидетельствам, и тогдашние российские государи нередко тем народам отмщевали храбрым своим сопротивлением и нападениями на земли неприятельские, то есть на Швецию, Финляндию и Эстландию.
Сим беспрестанно почти происходившим войнам, поскольку описание всех было бы весьма пространно, могут служить примером те только похождения, кои непосредственно предследовали изгнанию варяг из Новгорода, в чем славный датский король Регнер Лодброк, бывший также государем в Швеции, и сын его Гвитсерк наибольшее имели участие. По Далинову счислению, Регнер царствовал от 825 года. Он был счастлив в войне против Дияна, короля лифляндского, который в сражении убил. Сыновья Дияновы, из коих один также Дияном, а другой Даксом назывались, имели у себя русских жен. С Саксонским Грамматиком и Торфеем я не смею тестя сих принцов назвать королем, поскольку неизвестно, какое было тогда в Новгороде правление. В последующия времена не редко бургомистерские (посадничьи) дочери выдавались за князей.
Принцы просили тестя о вспомогательном войске, которое от него и получили для отмщения смерти отца своего. Но Регнер, обратив их в бег, наполнил войсками своими Россию, Финляндию и Биармию, то есть Новгород, и северные провинции, близ оного лежащие. Потом возвратился он в Данию по причине других важных предприятий, оставив сына своего Гвитсерка России. Сие, кажется, было последним периодом варяжского в Новгороде правления. Гвитсерк, попавшись лестию во власть Даксову, кончил жизнь свою на срубе, из голов человеческих составленном, так как он сам того желал.
Стоит того, чтоб упомянуть здесь, как Далин употребил в свою пользу эпоху варяжскую, дабы тем блистательнее учинить шведскую историю, чего однако оная не требует, и что историк всегда некстати делает, если он повести своей не основывает на точной истине и неоспоримых доказательствах. Никто не отнимает той чести у шведов, что они также под именем варяг разумелись. История потомков Рюриковых, особливо же Владимира Великого и преславного его сына Ярослава, доказывает, сколь много пользовались они при войнах своих варяжскими вспомогательными войсками, кои, вероятно, были из Швеции.
Владимир ушел от брата своего Ярополка за море к варягам, то есть в Швецию, ярославова супруга Ингиерда была варяжская принцесса, дочь короля шведского Олава Скотконунга. Однако из сего не следует, чтоб Гвитсерк, уже умерший, провожал киевского князя Оскольда при втором его походе к Константинополю; чтоб Оскольд был от колена шведских королей; чтоб посланники новгородские выпросили себе князя у шведских королей в Упсале; чтоб Рюрик не был иной кто, как шведской принц Эрик Биорнсон, который им для того дан был, чтоб он прежде уже принадлежавшие ему земли взял как наследник во владение, и через то Россию содержал в зависимости от Швеции; чтоб Синеус и Трувор, поскольку у Ерика не было никаких братьев, были не родные, но разве двоюродные братья, сродственники или полководцы Рюриковы; и чтоб Россия по причине такового коленопроисхождения была под шведскою державою и покровительством.
Сии и иныя многия тому подобныя Далиновы положения, основывающиеся на одних только вымыслах, или, скромнее сказать, на одних только недоказанных догадках, не заслуживали бы места в другой какой основательно писанной истории. К сему принадлежит еще и то, что леточисление в сей части варяжской истории непростительным образом назад положено, как будто бы шведская история может показать чистейшие источники, нежели каковые имеет российская история в беспорочном своем Несторе. Варяги, конечно, не прежде 860 года, но долго спустя после того из Новгорода прогнаны, и Рюрик не в 862 году туда прибыл, дабы Гвитсерку было время учинить с Оскольдом поход противу Греции. Рюрик, конечно, не прежде как в 900 году возведен на новгородский престол, ибо если бы он прибыл туда ранее 40 лет, то шведский принц Эрик для умысла Далинова был бы еще весьма молод.
Но не безрассудно ли, что вольный народ, недавно еще перед тем угнетение от чужой власти чувствовавший, добровольно избирает себе государя из самого того иностранного народа, который перед тем за несколько времени им из границ его прогнан, не имея к таковому своему предприятию иной причины, как прежде бывшего внутреннего в нем несогласия? Вероятно, что между варяжскими принцами и новгородцами сделаны были при том некоторые договоры, о чем, однако, летописцы ничего не говорят. Кажется, писатели опасались, чтоб таковыми известиями не нарушить должного князьям почтения.
Не инако как будто бы Рюрик вдруг на княжение новгородское призван и самодержавство получил; таким образом описывают нам его, однако сие ни мало невероятно. Внутреннее несогласие новгородских славян и союзников их было уже, как кажется, усмирено единогласным их намерением избрать себе князя. Искусные люди, из своего народа выбранные, натурально могли бы лучше управлять государством, нежели чужестранцы, незнавшие нравов и обычаев той земли. Но новгородцы были внешними неприятелями окружены, против которых помощь и защита им была потребна. Изгнанные варяги как раз и явились с укрепленною рукою. Народ, от Ладожского озера даже по ту сторону Двины далеко распространявшийся, то есть древние биармцы, были опасные для них соседи. Сверх того надобно было им от эстландцев и лифландцев опасаться грабительств и разорений, хотя то и не очень часто случалось.
Не было ли сие, может быть, причиною тому, что Рюрик не вдруг по прибытии своем стал в Новгороде жить, и что он и братья его в трех разных местах поселились? Ладожской замок был неспособен к защищению государства от варяг, Восточным морем туда приходивших. Рюрик выстроил его вновь, но только из дерева; каменный же замок, там ныне находящийся, сделан гораздо позже. Причем он, вероятно, помышлял и о собственной своей безопасности на случай, если бы новгородцы, как то вскоре после того и действительно воспоследовало, правительством его были недовольны.
Итак, некоторые ошибаются, объявляя Ладожской замок предревним городом и смешивая оной с старым Алдейгаборгом, а при том говоря, что Новгород имя свое получил в противоположение сему Ладожскому замку или Алдейгаборгу, значащему старый город. Рудбек умел тотчас сделать из Ладоги Алдогу, после чего недалеко уже ему было и до Алдейгаборга, который, однако, яко приморской город, где корабли приставали, не мог стоять у Ладожского озера.
Таким же образом, кажется, и Синеус построил свое Белоозеро против биармцев, а Трувор свой Изборск против лифляндцев. О Белоозере соблюдена и доныне словесная сказка, которая в том состоит, что Синеус выстроил оной город на северном берегу озера; Владимир же Великий, будучи еще князем новгородским, соорудил оной первее при Устье реки Шексны, а после на том самом месте, где оной ныне стоит.