– Ватанабэ, что с тобой? – удивилась Мидори. – Ты так похудел.
– Серьезно?
– Поди, перестарался… с той чужой женой?
Я рассмеялся и кивнул.
– С начала прошлого октября ни с кем не спал.
Мидори удивленно присвистнула.
– Полгода ни разу? Что, правда?
– Да.
– Тогда почему так похудел?
– Потому что повзрослел.
Мидори, взяв меня за руки, пристально посмотрела мне в глаза. Затем чуть сморщилась и улыбнулась:
– Ты прав. Что-то действительно чуточку изменилось. По сравнению с прошлым разом.
– Потому что повзрослел.
– Ну ты даешь… Думать о таких вещах… – восхищенно сказала Мидори. – Пойдем обедать. Есть хочется.
Мы пошли в небольшой ресторанчик за корпусом филфака. Я заказал комплексный обед, Мидори тоже.
– Сердишься на меня? – спросила Мидори.
– За что?
– За то, что я в отместку долго не отвечала? Наверное, считаешь, что так поступать нельзя? Ты ведь извинился передо мной.
– Я сам был виноват. И поделом.
– Сестра говорит, так нельзя – это недобросердечно и совсем по-детски…
– А теперь – отлегло? Отыгравшись-то?
– Ага.
– Ну и ладно.
– А ты и впрямь добрый, – сказала Мидори. – Слушай… ты что, правда полгода не занимался сексом?
– Правда, – ответил я.
– Наверное, когда укладывал меня спать в тот раз, хотелось?
– Не знаю… Наверное.
– Но не стал?
– Послушай, ты сейчас – самый дорогой мне человек. И я не хочу тебя терять.
– Если бы ты тогда поприставал, я бы не смогла отказать. Мне тогда было очень не по себе.
– А у меня твердый и толстый.
Она улыбнулась и тронула мое запястье.
– Я незадолго до того поверила тебе. На все сто. И уснула тогда, расслабившись, совершенно не боясь. Пока я с тобой, все в порядке. Можно не беспокоиться. Я крепко спала?
– Еще как, – ответил я.
– Поэтому если бы ты наоборот мне сказал: «Эй, Мидори, иди ко мне! Все будет нормально. Давай покувыркаемся!» – я бы, пожалуй, согласилась. Только не подумай, что я тебя соблазняю, или подтруниваю, или пытаюсь задеть. Я просто хотела честно признаться тебе.
– Я знаю.
За обедом мы показывали друг другу выбранные на семестр предметы, и обнаружили два общих курса лекций. Значит, я буду видеть ее дважды в неделю. Потом она рассказала о себе. Первое время они с сестрой никак не могли привыкнуть к жизни в квартире. Почему? Слишком вольготно по сравнению с прошлой.
– Мы просто глубоко увязли: за больными ухаживай, по магазину хлопочи. Каждый день суета, – сказала Мидори. – Но постепенно мы начали понимать, что можно жить иначе. Причем, должны были так жить с самого начала. Никого не стесняясь, можно делать, что вздумается. Однако успокоения не было. Будто тело парит в двух-трех сантиметрах над землей. Казалось, все это – блеф, такой вольготной жизни на самом деле быть не может. Тряслись, не придется ли за это расплачиваться.
– Бедные сестрички, – рассмеялся я.
– Да уж, досталось… – сказала Мидори. – Но… ладно. Мы свое еще наверстаем.
– Думаю, за вами не заржавеет. А чем занимается сестра?
– Ее подруга открыла недавно магазинчик аксессуаров в районе Омотэ-Сандо, и сестра помогает ей три раза в неделю. В остальное время учится готовить, ходит на свидания, смотрит кино и просто бездельничает. Короче, наслаждается жизнью.
Она поинтересовалась, как живу я, и я рассказал о планировке дома, просторном саде, котенке по имени Чайка и старичке-хозяине.
– Как, нравится?
– Вполне.
– Хотя сам ты – как неживой…
– Так весна же…
– И на тебе красивый свитер, который связала она.
Я удивился и посмотрел на свитер.
– Откуда ты знаешь?
– А ты – честный. Что ж тут еще можно подумать? – удивилась Мидори. – Но ты не в духе.
– Пытаюсь воспрянуть…
– Думай, что жизнь – коробка с печеньем.
Я несколько раз кивнул – а затем посмотрел в лицо Мидори.
– Наверное, у меня не все в порядке с головой, но иногда я тебя совершенно не понимаю.
– В коробке с печеньем есть печенюшки любимые, и не очень. Съешь первым делом самые вкусные – останутся лишь те, что особо не любишь. Когда мне горько, я всегда думаю об этой коробке. Потерпишь сейчас – проще будет потом. Вот и выходит, что жизнь – коробка с печеньем.
– Прямо целая философия.
– Но это – правда. По своему опыту знаю.
Пока мы пили кофе, в ресторан вошли две подружки-однокашницы Мидори. Втроем они поболтали о выбранных предметах, обсудили прошлогодние успехи по немецкому и травму подруги во время институтской потасовки, похвалили ее новые туфли и еще немного потрещали. Я невольно слушал все эти разговоры, и мне стало казаться, что они доносятся с обратной стороны Земли. Я пил кофе и разглядывал пейзаж за окном – обычный весенний пейзаж студгородка. Подернулось дымкой небо, цвела сакура, шагали первокурсники, прижимая к груди новенькие учебники. Мысли мои куда-то отлетели. Я подумал о Наоко, которая и в этом году не смогла вернуться в институт. На подоконнике стоял стаканчик с цветами ветреницы.
Вскоре подружки попрощались и вернулись за свой столик, а мы вышли на улицу. Заглянули в букинистические магазинчики, купили там несколько книг, выпили кофе в кафетерии, сыграли в игровом центре в пинбол, затем уселись в парке и болтали. Точнее, болтала Мидори, а я только временами вставлял «ага». Мидори сказала, что хочет пить, и я сбегал в кондитерскую поблизости и купил две банки колы. Пока я ходил, Мидори что-то усердно строчила в блокноте.
– Что это? – поинтересовался я и получил в ответ:
– Так, ничего.
В полчетвертого она засобиралась уходить – сказала, что должна встретиться с сестрой на Гиндзе. Мы дошли до станции метро и там расстались. Прощаясь, Мидори засунула мне в карман пальто сложенный вчетверо листок.
– Прочти дома, – сказала она, но я прочел в электричке.
Сейчас ты пошел за колой, а я тем временем пишу это письмо. Впервые пишу человеку, сидящему рядом со мной на скамейке. Не сделай я этого, похоже, ты вряд ли вообще поймешь, о чем я. Еще бы – ты же меня совсем не слышишь. Ведь так?
Знаешь, что ты меня сегодня очень обидел? Ты совсем не заметил, что я поменяла прическу. Я изо всех сил отращивала волосы и в конце прошлой недели наконец-то смогла вернуть себе женский облик. Но ты не обратил ни малейшего внимания. Мне казалось, что я стала еще симпатичней, думала, встречусь с тобой, спустя время, удивлю. А ты даже не заметил. Знаешь ли, это уже слишком. Ты, наверное, сейчас и не припомнишь, во что я была одета. А я, между прочим, девушка. Как ты ни занят своими думами, иногда мог бы обращать на меня внимание. Скажи мне хоть раз: «Какая симпатичная прическа», а потом думай и делай, что хочешь, – я бы тебя и так простила.
Поэтому я тебе вру. Встреча с сестрой на Гиндзе – ложь. Я собиралась сегодня остаться у тебя и даже взяла с собой пижаму. Да-да. В моей сумке лежат пижама и зубная щетка. Ха-ха-ха. Как дура! А от тебя приглашения не дождешься. Ладно, чего уж, тебе не до меня, ты хочешь быть один. Ну и оставайся. Думай, сколько влезет.
Я на тебя не обижаюсь. Просто мне грустно. Ведь ты так много для меня сделал, а я ничем тебе ответить не могу. Ты вечно погружен в свой мир. Я пытаюсь достучаться: «Эй, Ватанабэ, тук-тук!» Ты приподнимешь взгляд и сразу же затворяешься в себе.
Вот ты вернулся с колой. Идешь с задумчивым видом. Я подумала: чтоб ты упал, – но ты не падаешь. Сидишь рядом со мной и отхлебываешь из банки. Я надеялась, ты купишь колу, вернешься и наконец-то заметишь: «Ты что – сменила прическу?» Но… увы. Если бы заметил, я разорвала бы это письмо в клочки и сказала: «Давай пойдем к тебе. Приготовлю тебе вкусный ужин. Вместе уляжемся спать». Но ты – неотесанный чурбан. Прощай.
P.S.:
И больше не пытайся со мной заговаривать.
Я попробовал позвонить Мидори домой со станции Кичидзёдзи, но никто не отвечал. Делать было нечего и я бродил по городку, пытаясь найти себе такую работу, чтобы можно было совмещать с учебой. Свободным у меня был один из двух дней: суббота или воскресенье, к тому же я мог работать с пяти вечера по понедельникам, средам и четвергам, но найти подходящее место оказалось непросто. И я вернулся домой. Покупая что-то себе на ужин, еще раз позвонил Мидори. Ответила сестра:
– Мидори еще не вернулась. Когда вернется – даже не знаю.
Я извинился и положил трубку.
После ужина собирался написать Мидори письмо, но сколько ни переписывал, ничего не вышло, поэтому, в конечном итоге, решил написать Наоко.
Наступила весна, начался новый семестр, – писал я. – Очень жаль, что не могу с тобой встретиться. Я бы очень хотел при любых обстоятельствах встретиться и поговорить с тобой. Однако в любом случае я решил стать сильнее. Потому что кажется, что другого пути у меня нет.
И вот еще. Это, конечно, сугубо моя проблема, и тебе, пожалуй, все равно, только я больше ни с кем не сплю. Потому что не хочу забыть твое прикосновение. Оно для меня намного важнее, чем ты думаешь. Я постоянно вспоминаю те мгновенья.
Я вложил письмо в конверт, наклеил марку и, сев за стол, какое-то время пристально смотрел на него. Куда короче обычного письма, но так, пожалуй, ей будет понятнее. Я налил в стакан виски сантиметра на три, в два глотка выпил и лег спать.
На следующий день я нашел подработку по субботам и воскресеньям поблизости от станции Кичидзёдзи – официантом в сравнительно небольшом итальянском ресторане. Неплохие условия, питание и даже оплата транспортных расходов. Если работающие в вечернюю смену по понедельникам, средам и четвергам брали отгул (а они, признаться, делали это довольно часто), можно было их подменять, что меня более чем устраивало.
– Через три месяца прибавка к зарплате, выходи уже в эту субботу, – сказал менеджер – куда более собранный и серьезный человек, нежели управляющий магазином пластинок на Синдзюку.