— Отто Юльевич, я, собственно, к вам. — Пал Саныч бережно потряс руку Отто. — Но я вижу, вы заняты. Я могу зайти в другой раз.
Как любой вежливый человек, Отто заверил профессора в том, что не слишком занят и готов уделить ему минуту-другую. Насяев морщился, извинялся и с каждой минутой нравился мне все меньше, и к тому моменту, когда Павел Александрович наконец решился перейти к делу, я окончательно уверился, что он убийца, потому что люди, способные уничтожать человеческую жизнь по минутам, не задумываясь покусятся на нее в полном объеме.
— Отто Юльевич, — мурлыкал Насяев, — мы тут на кафедре «Физический вестничек» собираем к ноябрю. Может быть, вы найдете возможность опубликовать у нас что-нибудь? Это было бы очень кстати. У меня есть один аспирант, хороший, способный мальчик. Так вот, если бы вы согласились взять его в соавторы… Мальчик подает большие надежды, и ваше имя могло бы открыть ему двери, которые не по силам открыть никому другому. Ну, вы понимаете, о чем я говорю…
Отто упрямо смотрел в пол. Он не умел отказывать, поэтому и ушел в свое время с кафедры. Но у академической науки оказались длинные руки.
Насяев пробормотал еще что-то о том, что если Отто не желает, то вовсе не обязан, но уж очень талантливый и хороший мальчик, — и, раскланявшись, удалился.
— Не верю ни единому слову, — злорадно прошептал я.
— Аналогично, — констатировала Анна, двумя пальцами стягивая с руки обмусоленную профессором перчатку. — Что ему было нужно, в общем-то, не наша забота. Но если что — ему никуда не деться.
Я посмотрел на ее ровные розовые ногти и почувствовал уверенность в том, что, «если что», профессору крышка.
Отто пробормотал что-то о том, что забыл отдать профессору какие-то минералы, которые он привез для него с Нереиды для опытов по поиску «суперсверхпроводника», но Анна невозмутимо заперла дверь.
— Ну что, посмотрим, кто там у нас гобеленами интересуется. Отто Юльевич, если что, я оценщик, бюро «Малахитовая шкатулка». А господин Шатов — ваш личный юрист. Пройтись бы по нему щеткой, ну да ладно…
Она вынула из сумки платочек и, уже направляясь к дверям кабинета, с мойдодыровой настойчивостью оттерла сиреневые пятна с моего лица.
— Так значительно лучше, — объявила она.
— Спасибо, мамуля, — шепотом съязвил я, вытаскивая из сумки чистую рубашку, и начал расстегивать перепачканную, со злорадным удовольствием заметив, что Анна отвела глаза. Через считаные секунды я был почти похож на юриста, и мы вошли в кабинет.
Предполагаемый маньяк смирно стоял у стены, с абсолютно невинным видом ценителя держа в пальцах краешек одного из гобеленов великого Суо, из чего можно было сделать вывод, что все это время он занимался чем-то предосудительным. Наверняка набивал карманы расчетами из сейфа или насовал во все дырки жучков.
— Павел Смирнов, — учтиво представил Отто и эффектным жестом указал на гостя.
Словно повинуясь движению его руки, верхняя часть тела любителя искусства поехала в сторону, и несостоявшийся покупатель рухнул на пол. Тяжелые наручные часы звонко лязгнули по паркету, а из обеих половинок тела быстро растеклась ярко-красная лужа.
Мы бросились к телу.
— Как шашкой, — выдохнул Отто.
— Да уж, был маньяк и сплыл, — поддакнул я, разглядывая верхнюю половину безвременно почившего — голову, половину грудной клетки и правую руку. Анна с невозмутимым видом достала из сумочки свежие перчатки, надела и осторожно развернула полы пиджака покойного Смирнова.
Нагрудный карман был чисто разрезан надвое. Поэтому, пока моя прекрасная воительница осматривала его нижнюю часть, я извлек из верхней уже заляпанную кровью регистрационную карточку. И очень пожалел, что оставил Юлия внизу.
— Андроид, граждане, и, нужно сказать, дорогой. Новейшая разработка. — Я помахал карточкой перед лицом Анны, но она не попыталась выхватить улику, а просто подняла голову и выжидающе посмотрела на меня. — Со мной работает на правах друга представитель той же модели. SAMSUM. Super Adaptive Mechanical Self Upgrading Man. Если в голову не лезть, почти неотличим от человека, все ткани воссозданы идеально… Кое-что в лабораториях из человеческих клеток выращивается, остальное синтетика, но какая… Износу нет.
Анна заглянула во внутренности нашего нового посмертного знакомца и покачала головой.
— И не подумала бы…
Но вдруг лицо ее стало тревожным, глаза расширились. Она вскочила и бросилась к стене.
— Снимаем гобелены, собираем ценные вещи и быстро уходим.
Мы с Отто удивленно уставились на нее, не двигаясь с места. Анна пыталась снять со стены крайний голубой гобелен с видом на какой-то сад.
— Бодрее, мальчики, тикает ваш андроид…
И тут я расслышал мерное пощелкивание в голове несчастного Смирнова.
— У этой модели на самоликвидацию полторы минуты таймер. А тиканье означает, что механизм самоликвидации нарушен. Так что — бегом! — мгновенно вспомнив всю информацию об андроидах, полученную в разное время от Юла, заорал я, но было поздно.
Грохнуло и полыхнуло так, что на несколько секунд мы все перестали видеть и слышать, а когда мы с Отто пришли в себя, вокруг бушевал огонь. Анна лежала на полу под стеной, накрытая сорвавшимся гобеленом.
Я бросился к ней, призывая на помощь все более-менее добрые силы, а Отто принялся прокладывать дорогу к двери. Я подхватил Анну на руки. И тут краем глаза заметил, что риммианские гобелены один за другим сворачиваются в маленькие черные комочки и падают на пол.
Кажется, я потерял сознание уже на улице. Возможно, даже на лестнице, но идею, что из подъезда меня вытащила Анна, я отмел как явно нелепую, а Отто утверждал, что к спасению непричастен и честно вынес из дома только себя, после чего лег на газон и не мог подняться до приезда «Скорой».
Во всяком случае, я очнулся на асфальте, рядом на коленях сидела моя фея и хлестала меня перчаткой по лицу. Где-то рядом матерились пожарные.
— Носферату, слава богу, ты жив, — прошептала она и бросилась меня обнимать. Контузия, подумал я, только у кого из нас? Если это галлюцинации, я буду чудовищно разочарован.
— А мы давно на «ты»? — поинтересовался я, садясь. Из-за угла появилась «Скорая», затормозила над телом Отто. Из машины повыскакивали санитары и, ощупав моего друга, принялись укладывать его на носилки.
— Шатов, помолчите, пожалуйста. Судя по тому, что к вам вернулось чувство юмора, вашему здоровью ничто не угрожает. Просто вы стали чуть грязнее, чем были до этого. — Она смахнула сажу с волос и досадливо поморщилась. — Значит, это все-таки работа нашего маньяка. Гобелены уничтожены. Я на нуле.
— А вот и нет. Может быть, маньяк и ушел, да только и гобелены при пожаре не погибли, потому что их там не было.
Анна вцепилась в меня, как кошка в ковер. Вопросы посыпались градом. Такая разговорчивость, вообще не свойственная «органам» что в женском, что в мужском лице, говорила о состоянии шока, поэтому я сперва усадил ее в машину «Скорой помощи». Запретив себе даже думать о том, чтобы прыгнуть следом и притвориться больным, я заверил врача в том, что хоть и помят, но совершенно здоров, клятвенно обещал на этой неделе сделать все необходимые исследования головы. Потом самостоятельно, как настоящий мачо, побрел на подгибающихся ногах в сторону проулка, где предполагал обнаружить Юлия вместе с «Фольксвагеном» и курящим как паровоз Экзи. В педагогических талантах Юла я не сомневался. А зря.
Он был так занят псом, что даже не заметил взрыва. В машине царил дикий верезг и такая брань на полутора десятках языков, что большую часть я даже не пытался перевести — настолько вульгарной латыни в моей семье не поощряли.
— Вернулся, нежить? — зло бросил Юлий, выбираясь из машины. — Забирай псину. Одну он выкурил. А потом этому волкодаву полегчало. Сам видишь, отбивается, гад. Кусается, как Хлоя. А с тобой-то что? Ты вроде был чище, когда уходил?
Юлий наконец отвлекся от кудрявого чудовища, запер пса в машине и теперь разглядывал меня с неподдельным удивлением:
— Тебя не было пятнадцать минут, а уже успел куда-то вляпаться. Ты там что-то взорвал?
— Нет, он сам взорвался. — Голова закружилась, и мне пришлось опереться о капот. Юлий подхватил меня под руки и помог сесть в машину.
— Кто? — встревоженно спросил он, с видом заправского доктора оттягивая пальцем мне веко, чтобы осмотреть глаза.
— Андроид, — отозвался я, не в силах отмахнуться от его назойливого присутствия. — Взорвался, квартиру всю разворотил. Но перед этим его на две половинки разрезало.
— Опять ты с шутками своими дурацкими, — фыркнул Юлий, мгновенно потеряв желание обо мне заботиться. — Не хочешь говорить, пес с тобой, не говори. Только ерунды не придумывай. Если бы я взорвался, ты бы даже не услышал. Думаешь, Марь добилась бы контроля над целым материком, если бы делала хреновых андроидов? Хотя… в ухо ему перед этим ничем не ткнули? Глубоко?
— Может быть. — Я попытался поднять руку, но все силы, видимо, ушли на то, чтобы уболтать врача и доковылять до машины. — Слушай, раскури сигаретку, а?
Юлий пробормотал что-то про галерное рабство и настоящую мужскую дружбу, но все же через минуту протянул мне зажженную сигарету. Заметив, что я даже не сделал попытки ее взять, небрежно вложил ее мне в рот. Уже через пару затяжек я почувствовал себя живым и способным думать. Но подумать мне не позволили.
Юл протянул руку, чтобы повернуть ключ в замке зажигания, и в этот момент в моем окне появилась рука в белоснежной перчатке.
— Шатов, уедешь — и я тебя посажу, — громко и возбужденно пригрозила Анна, стуча в стекло.
Юлий вопросительно посмотрел на меня. Я приоткрыл дверцу. На меня глянули совершенно сумасшедшие серые глаза следовательницы.
— О, уважаемые органы! Анна Моисеевна! Прыгайте к собаке на заднее сиденье.
Она не оценила моего юмора, но все же приняла приглашение. Экзи, лохматый и суровый, неприветливо зарычал, от чего стало заметно, что в зубах у него зажат изгрызенный окурок.