— То есть вы намерены насмехаться? — грозно спросил я. — Человеку чуть башку взрывом не оторвало, а они развлекаются…
Мама вздрогнула и со звоном поставила чашку на блюдце.
— Каким взрывом? — сдавленно прошептала она.
— Саломея Ясоновна, не волнуйтесь, — похлопала ее по руке Анна. — Чадо ваше живо и здорово. Андроид взорвался. Случайно…
Но по голосу Анны я понял, что про случайность с андроидом ей известно несколько больше, чем мне.
— И? — жестом останавливая собравшуюся заохать маму, поинтересовался я. — Что такого в этой случайности, если при упоминании о ней у тебя такой виноватый вид?
Анна попыталась было уверить меня, что ничего особенного не имела в виду, но по моим грозно сдвинутым бровям поняла, что запираться бесполезно.
— Да ладно, Шатов, — отмахнулась она, устало склонив голову. — Ничего такого… Ну, предположим, мне известно, кто послал андроида к Отто. Вот только в тот момент я не знала, что это андроид, да еще и взрывоопасный.
Я недоверчиво хмыкнул.
— Честно, Носферату! — извинялась Анна. — Я думала — просто агент. У меня хватило бы полномочий выволочь его незаметно наружу, чтобы дров не наломал…
— А он чуть было не наломал нас, — заметил я саркастически. — И кто же это чудо природы, которое послало дяденьку-бомбу в квартиру Штоффе? Могу я плюнуть этому недоумку в глаз?
Анна с сомнением покачала головой. Я заметил, что мама, выбравшись из-за стола, обходит меня со спины, стараясь ненавязчиво рассмотреть, не потерял ли при взрыве ее драгоценный отпрыск каких-нибудь значимых частей тела.
— Аня Моисеевна, — помолчав, проговорила мама. — А я могу плюнуть ему в глаз? Ведь он же не станет бить пожилую женщину?
— Скорее всего, не сможете, — ответила Анна, едва прикасаясь губами к чашке с остывающим кофе. — Потому что он не только не угробил вашего сына, но и приложил все усилия к спасению брата. Ваше дорогое чадо ворвалось в дело о гобеленах, как фокстерьер с прогулки. Натопал, наследил, все, что мог, перевернул с ног на уши. Так что, когда он позвонил одному знакомому академика Штоффе и предложил свою помощь в обмен на спасение дяди от разлагающейся туши саломарца — тот решил отозвать агента из квартиры Отто. Но, как видите, не успел — не было связи, а когда я предложила сама тихо забрать агента, то подоспела только к шапочному разбору и взрыву.
Анна говорила быстро, видимо, втайне надеясь, что нестыковки в ее рассказе не бросятся мне в глаза. Она ошибалась. Однако сил у отравленного, сотрясенного, влюбленного и перегруженного мозга хватило только на то, чтобы пропищать «аларм, недостаточно информации», после чего он отключился, и я почувствовал, что не в силах открыть слипающиеся глаза.
— Ладно. Я тебе верю. — Я пытался выговаривать слова как можно более внятно, однако вышло что-то нечленораздельное и малопонятное. — Но ровно в полночь моя уверенность в твоей правоте превратится в тыкву. Поэтому я иду спать. Звони своему знакомому. Сообщи, что с ним жаждет встретиться Носферату Шатов, ценный свидетель в деле Мертвого Саломарца. И если он не расскажет мне всех самых страшных тайн и секретных секретов, то я буду приходить к нему по ночам и пить кровь. Или я соблазню тебя. — Я, едва держась на ногах от усталости, ткнул пальцем в Анну. — И выпытаю все тайны недостойным для мужчины способом.
— А пороху хватит? — парировала Анна.
— А фен? — почти безнадежно спросила мама. — Он, между прочим, твою престарелую мать током бьет…
— Спать, — решительно отрезал я. — Если хотите, я уступлю любой из вас правую половину кровати…
— Иди уж, Джакомо Казанова, — мама вытолкнула меня за дверь кухни. Поднимаясь по лестнице, я услышал тихий шепот и взрыв смеха.
Что ж, как утверждал один очень умный лорд по фамилии Честерфилд: хорошо воспитанный человек никогда не принимает шепот и смех на свой адрес. Хотя в данном случае можно было с определенной долей вероятности утверждать, что разговор на кухне вращался вокруг моей скромной персоны.
Я не нашел в себе сил даже на раздражение. Просто поднялся в комнату и рухнул на постель.
Никогда не тешил себя мыслью о сходстве с Наполеоном, но с гордостью могу сказать, что для восстановления сил мне достаточно три-четыре часа хорошего сна на достойной кровати. Я почувствовал, что снова жив, глубокой ночью. Мысли прояснились и выстроились. Руки и ноги слушались беспрекословно. Веселые красные пятна посветлели. Жизнь, что называется, налаживалась час от часу. Значит, наступило время реванша. Я точно знал, что мама никогда не возвращается с открытий раньше шести утра, звонить в больницу и узнавать о здоровье дяди Брути в столь ранний час было по меньшей мере неприлично. А следовательно, впереди меня ожидало сладкое время разгула моей гнусной и слегка садистской натуры.
Я нашел Анну мирно спящей на диване в кабинете. Но мое сердце было холодным, как уши чекиста. Я взял ее за плечи, встряхнул и посадил, прислонив к спинке дивана. Она попробовала открыть глаза, но не преуспела и сделала попытку упасть обратно на подушку.
— Подъем, пора следствие вести. — Все-таки где-то в глубине души я подонок. Но смягчающие обстоятельства все-таки есть — со мной не соскучишься.
Анна захлопала глазами и потерла их тыльной стороной ладони.
— Не три, у тебя и так весь макияж на щеках. Умываться надо перед сном. — Я целомудренно поцеловал ее в раскрасневшуюся от сна щеку, а потом в губы. Она по-прежнему недоуменно смаргивала, пытаясь сориентироваться на местности, вспомнить, где она и как сюда попала. — Проснитесь, Армстронг, луна, — заявил я, раздвигая занавески, хотя за окнами еще как минимуму часа три не предполагалось утра. — С вещами на выход. Маленький шаг одного человека…
— Кофе, — чуть слышно выговорила самая прекрасная из всех женщин и, рухнув на подушку, снова уснула.
Я существо хоть и гадкое, но не слишком злопамятное, даже отходчивое. К тому же мне самому жутко хотелось кофе. Руки приятно было занять какой-нибудь простенькой механической работой, вроде насыпания кофе в кофемолку. В это время можно было обдумать некоторые хитросплетения саломарского дела. Шахматная доска становилась все просторнее, фигур прибавлялось, и стоило как можно оперативнее выстроить в уме хотя бы приблизительный рисунок этой непростой партии.
Едва я поднес полную чашку к губам, в дверях появилась Анна. Это снова была она, женщина, которую я боготворил. Безупречный форменный костюм, умные серые глаза и с кажущейся небрежностью уложенные на затылке волосы.
— А у тебя на щеке след от подушки, — самым издевательски будничным тоном заметил я, в надежде еще хоть на мгновение вывести ее из равновесия. Но нет. Анна Моисеевна Берг вот уже пятнадцать минут как находилась при исполнении, поэтому она даже не потерла ладонью щеку, а только саркастически улыбнулась, села и подвинула к себе чашку.
— Ну что, поехали, напарник. — Она сделала глоток и достала из сумочки блокнот, ручку и запечатанный конверт. Я вытряхнул из пачки последнюю сигарету и с наслаждением затянулся. Анна вручила конверт мне. — Твоя мама просила передать тебе карту памяти из ее телефона.
— Мне позволено будет узнать, откуда вы так близко знакомы с моей родительницей? Она же вроде бы не привлекалась. Она твой шпион? Или это очередная тайна мадридского двора?
Анна снисходительно пожала плечами:
— Никакой тайны. Мы работаем в одной сфере. Твоя мать — автор концепций нескольких салонов искусств, прекрасный знаток живописи, неплохо разбирается во внеземных видах искусств, у нее абсолютный нюх на шедевры и безупречный стиль. А ты наверняка думал, что она на выставки ходит новые платья подружкам показывать?
— Ну, в общем-то, что-то вроде того, — виновато согласился я. — Тема исчерпана. Что проснулась, вижу. Теперь вопрос посерьезнее. Знакомому позвонила?
— Да, он согласен поговорить с тобой по душам. В семь утра приедет. Кстати, твоя мама настаивала, чтобы ты на свежую голову починил-таки ей фен, — и Анна положила передо мной на стол злосчастную пыточную принадлежность из бездонного женского арсенала моей матери. — А пока ты занят ремонтом, можешь ввести меня в курс дела с убитым саломарцем.
— Не меняй тему, — прервал я. — Кто этот твой знакомец — Санек?
— Да, — отмахнулась Анна, — но вернемся к нашим баранам. Насколько я знаю из газет, некто профессор Муравьев был вызван своим коллегой и другом профессором Насяевым в качестве подстраховки при конфиденциальной встрече с саломарским дипломатом. Муравьев, известный в научных кругах своим яростным неприятием негуманоидных рас, услышав предложение саломарца организовать покушение и убийство президента, пришел в состояние аффекта и застрелил инопланетного гостя из личного оружия своего друга Насяева. Тело, насколько я понимаю, обнаружил ты…
— Если быть точным, я и мой дядя, Брут Шатов, чье имя, по понятным соображениям, ни одна желтая газетка склонять не решилась. Тело было обнаружено в транспортном аквариуме, находившемся в багажном отделении космопорта в саломарском боксе. Саломарец протух, отвратительно выглядел, поэтому вывезти его в первоначальном виде не представлялось возможным. Поэтому твой покорный слуга, то есть я, расчленил тело консула и по частям доставил на квартиру Брута Шатова, откуда саломарец совершил только одно путешествие — в морг при отделе межпланетной разведки, где и находится по сей день.
— Насколько я понимаю, — кивнула Анна, — при тесном общении с телом саломарского дипломата и ты, и твой дядя, и эта жуткая собака получили сильное отравление. А от летального исхода вас спасла одна пренеприятнейшая для окружающих привычка, — и Анна недвусмысленно помахала ладонью в изрядно прокуренном воздухе.
Я растер сигарету в пепельнице.
— Да, по всей видимости, никотин, каждая капля которого уносит жизнь ни в чем не повинной, здоровой и полной сил пони, воскрешает гнусные существа вроде меня. С дядей Брутей дело несколько сложнее. Во-первых, он получил отравление не через соприкосновение с телом саломарца, а благодаря длительному нахождению в одном с ним помещении и вдыханию продуктов разложения нашего осклизлого друга. А во-вторых, мой дядя придерживается своих жестких правил курения: он курит три трубки в день, чаще всего, утром — свой любимый вересковый «эппл», днем — фарфоровую, а вечером после ужина набивает какую-нибудь из коллекционных. Из расчета «одна трубка — три сигареты», мой дядя курит значительно меньше меня, хотя и значительно дольше. Поэтому он в больнице, а я разыгрываю из себя Марлоу.