Единственную инициативу предложил биомеханик Огу Урос, всемирно известный безумный профессор. Более всего этого фанатика занимал вопрос сохранения человеческой души в условиях невозможности сохранения тела. В идеале Урос мечтал о человеке, свободном от своей неуклюжей и громоздкой плоти, во всем величии интеллекта и духовности. С этой целью он создал полиморфный компьютер, в который и собирался путем довольно болезненного процесса «копирования» переместить бессмертную человеческую душу и не знающий пределов разум. Естественно, первая попытка продвинуть изобретение не увенчалась успехом. Мало того, в связи с определенными сомнениями, которые вызывало творение профессора с морально-этической точки зрения, власти всех восьмидесяти шести существовавших на тот момент на Саломаре гуманоидных сообществ строго-настрого запретили мастеру Уросу ставить эксперименты на людях, в том числе на приговоренных к смерти, добровольцах и себе самом.
Профессор в приступе благоразумия решил с законом не конфликтовать, а подождать, пока судьба сама бросит к его ногам золотую подкову счастливого случая. И случай выпал. Почти через десять лет. По иронии все той же судьбы, он совпал для профессора с годиной лихих бедствий всей его планеты. Престарелый Огу получил карт-бланш и принялся срочно тиражировать и подготавливать свое изобретение к акции спасения оставшихся жителей Саломары.
Однако выяснилось, что люди — существа на редкость разнообразные и друг на друга не похожие, а следовательно, и прохождение каждого через «копировальный» аппарат профессора заканчивалось совершенно по-разному. Большинство обретших новое полиморфное компьютерное тело в процессе перехода утратило от 60 до 90 процентов человеческого разума. Так спасение превратилось в Великую лотерею. Однако превращение в высокотехнологичный овощ ужасало людей значительно меньше, чем долгая и мучительная смерть, как сказали бы наши славянские предки, «на гноище», в зловонных язвах, среди других таких же зараженных, сходящих с ума от невыносимой боли.
Чуть более ста двенадцати миллионов саломарцев прошли через «копирование» Огу Уроса, и лишь около трехсот из них сохранили в полной мере все характеристики личности. И, осознав весь ужас сложившейся ситуации, последние люди на планете отправили себя и своих полубезумных товарищей в бессрочный спящий режим. Так появились на Саломаре пустоши, усеянные небольшими черными камешками, в которых едва теплилась жизнь отдавшей себя на волю рока цивилизации. Народу профессора Уроса повезло, что нашелся достаточно безумный ученый, сумевший создать для них хотя бы такое подобие жизни. Еще двенадцать рас Саломары, из которых семь были человекоподобны, восемьдесят шесть материковых колоний и островных общин исчезли без следа. Прекрасные дворцы опустевшей синей планеты заселили осмелевшие братья меньшие, за триста восемьдесят шесть лет «волшебного сна» своих более разумных братьев наскоро сколотившие убогую империю и сделавшие камешки хозяев главным предметом своего культа.
Каждый негуманоидный саломарец при рождении получал собственный камень, который носил на шее в течение всей жизни. Камень же, в свою очередь, «питаясь» электричеством, вырабатываемым организмом осьминогопаука, мог время от времени выходить из «сонного» состояния, наблюдать окружающий мир и накапливать информацию, а на несколько минут в сутки активизироваться и помогать носителю добрым и мудрым советом взамен убогого подобия утраченной человеческой жизни. Те, кому посчастливилось оказаться носителем более разумного камня, становились консулами. Остальные же мирно доживали свой век рядовыми негуманоидными неандертальцами, вяло плавая в бескрайних водах океана…
Риета с горечью признался, что именно он надоумил Раранну вступить в контакт с Землей. Без помощи Уроса консул ни за что не разобрался бы, как принимать и отправлять радиосигналы. Но постепенно Раранна освоился с техникой «богов» и стал все меньше советоваться с бывшим хозяином своих предков. Он начал собирать вокруг себя соратников, обещая им всяческие выгоды от общения с Землей.
У Раранны появился противник — консул Аграва, ратовавший за закрытость Саломары и призывавший уничтожить аппаратуру для межпланетной связи.
В самый разгар политической борьбы на планету прибыла делегация земных ученых. Раранна ожидал сопротивления со стороны противника, но Аграва, видимо, решил своими глазами взглянуть на пришельцев. А потом вдруг внезапно переменил свое отношение к контактам с Землей и даже согласился возглавить делегацию. Причины такого поворота событий Урос не знал. Его надежды на то, что земляне окажутся близки по разуму бывшим хозяева Саломары, рушились день ото дня. Люди нашли общий язык с новыми властями планеты и не торопились освободить из компьютерного плена мертвую цивилизацию, ведь нет ничего проще, чем, договорившись со злой собакой у ворот, вынести из дома все, оставив лишь голые стены.
Риета пытался растолковать Раранне, что земляне не так просты. Но консул загорелся идеей сотрудничества с Землей. А чтобы невидимый бог не лез со своими наставлениями, он все чаще стал надевать на полиморф мешочек, чтобы компьютер не получал энергии от его тела. Чтобы не погибнуть, Уросу пришлось отправить систему в бессрочную гибернацию…
«Так вот ты какой, невидимый бог, — подумал я, вспоминая рассказы Юлия. — Система защиты полиморфа с умалишенным внутри — лучшего бога для шитой белыми нитками цивилизации подводных пауков и придумать трудно».
Моей фантазии всегда достаточно было лишь крошечного толчка, чтобы нарисовать картину. Печальное и трагическое полотно гибели саломарской Атлантиды стояло у меня перед глазами, отодвигая на задний план мышиную возню вокруг политических и шпионских интриг Насяева и Раранны.
В конце концов, консул оказался всего лишь очень умным псом или наглым, как все кошки, инопланетным котом, который в отсутствие хозяина умудрился воцариться в его маленьком мирке, прицепив бывшего господина и кормильца в виде брелка на свой ошейник.
А сейчас этот хозяин и вовсе сидит в теле недалекой российской псины, чтобы хоть как-то наладить общение с представителями земной цивилизации — не настолько развитой, как некогда была саломарская, но достаточно жестокой, чтобы найти общий язык с инопланетным псом Раранной.
— Остального я не знаю, — проговорил саломарец. Пес уже устало лег на подушку и только время от времени тряс ухом и почесывался. — Когда Раранна умер, я спал. Я не знаю, кто убил.
— Но вы знаете, как выглядели люди, с которыми общался консул? — спросил Санек.
— Да.
Жалея, что мы, люди, часто крепки исключительно задним умом, я обругал себя за то, что не удосужился сделать фото Насяева и Муравьева. Санек вынул планшет, но не успел задать в поисковике параметры поиска, как Урос остановил его коротким и совершенно негуманоидным возгласом. Ниточки полиморфа вновь поползли изо рта Экзи толстым пучком, и уже через пару секунд на меня смотрел… дядя Брутя, собранный, серьезный, застегнутый на все пуговицы дипломат Брут Шатов, только в две трети от стандартного дяди-Брутиного размера. Я невольно фыркнул, пытаясь сдержать смех, и пожалел, что не могу это сфотографировать. Из моего дядюшки в исполнении Риеты Уроса получился бы неплохой хоббит.
— Этот прибыл первым, — проговорил Урос устами дяди. Видимо, он постепенно пытался освоиться с обстановкой и искал более эффективные способы общения с нами. — Умный человек. Раранне он не понравился. Мало обещал.
Дядино лицо заколыхалось и поплыло. На его месте показалась пряничная рожица профессора Насяева.
— Этот позже, — в ровном монотонном голосе Уроса, звучавшем в моей голове, не было и отзвука неприятия. Однако достаточно было посмотреть на заискивающую, лакейскую гримасу профессора, чтобы отношение Риеты к Насяеву стало очевидно без слов. Дядя Брутя, созданный полиморфом, выглядел достойно и строго, земляничный профессор скорее походил на собственную карикатуру. — Он много обещал. Очень туманно. Все время смеялся. — Урос сделал паузу. А потом его голос зазвучал не в наших головах, а наяву. Видимо, Риета и его компьютер нашли наконец путь к связкам Экзи. А может, гостю просто гадко было воспользоваться обликом профессора для продолжения разговора. — Он обещал межпланетный транспорт.
— Но на Саломару к тому времени уже шли беспилотники, — удивилась Анна.
— Обещал не на Саломару. Саломаре. Рар-ранне. Секр-р-ретно, — ответил ей Урос. Привычные к другим звукам связки Экзи не слишком хорошо справлялись с новыми задачами, и «р» то и дело превращалось в утробное сердитое песье рычание.
— А взамен он просил ваши полиморфы? — Вопрос Анны был риторическим. Мы все прекрасно знали ответ. И Риета не стал отвечать. Он свернул изображение профессора и втянул нити в пса.
— Значит, все-таки Насяев, — подытожил Санек. — Что и требовалось доказать. И Раранна согласился?
— Радовался, — ответил Урос. — Полимор-рфов много. Очень много — пустые. Хозяин исчез, уже не пр-роснется. Другие — сошли с ума. Консулу и другим они не нужны. Нужны корабли. Лететь в космос.
— Думаю, и профессор был рад не меньше, — заметил я.
— Но как он догадался, что в камнях можно найти такого помощника, как вы? Как он догадался о полиморфах? Раранна показывал ему вас? — снова перехватил допрос Санек.
— Нет, — отозвался Урос. — Уже знал о камнях. Не спрашивал. Не видел меня.
— Я знаю, — встрял я. Но Санек не зыркнул на меня, как прежде, а приготовился внимательно слушать. — Во всяком случае, предполагаю, — поправился я. — Минутку, звякну дяде.
Я набрал номер дяди Брути и, не тратя времени на приветствия, задал свой вопрос. Дядя был серьезен и лаконичен, что означало одно — Брут Шатов идет на поправку.
Все четырнадцать секунд разговора Анна, Санек и даже Экзи не сводили с меня внимательных взглядов.
— Все просто, — заявил я. — Насяев напросился на Саломару, уже зная о камнях. Во время визита моего дяди с ним были еще два дипломата. Один из них — приятель Насяева. Все, кто знает о том, что профессор ищет суперсверхпроводник, тащат ему изо всех уголков вселенной образцы неземных материалов. Даже Отто говорил мне, что привез для профессора из командировки какой-то сувенир для опытов. Друг вполне мог притащить Павлу Александровичу саломарский презент, а тот первым делом пропустил через него ток. Видимо, ему повезло, камешек проснулся и оказался не пустышкой. Хотя едва ли ему повезло, как нам с господином Уросом. А уж из собственной поездки профессор наверняка привез полные карманы камешков.