Линда кивнула, указывая на другую сторону комнаты. Вик повернула голову, на этот раз заметив то, что лежало на столе: пачка сигарет, банка «Алтоидс», содержавшая в себе нечто похожее на красные и оранжевые леденцы для Дня Валентина; несколько бутылочек-пробников джина; два презерватива с банановым запахом в пурпурных обертках. Одна упаковка была разорванной и пустой.
Вик купила презервативы в торговом аппарате у отеля «Говард Джонсон». Она открыла один пакетик, чтобы сделать из резинки шар с рисунком, накачав ее воздухом. Нарисовав на презервативе лицо и назвав его Членоголовым, она забавляла одноклассников – двигала им по парте, когда учитель выходил из класса. Когда мистер Джеффи вернулся из туалета, в помещении так сильно пахло бананами, что он спросил, кто принес в класс пирог. Естественно, это вызвало у ребят безудержный хохот.
Сигареты забыл Крейг, когда заходил однажды вечером. Вик оставила их себе. Она не курила, но ей нравилось вынимать сигарету из пачки и класть ее на подушку, чтобы потом постель пахла сладким табаком – запахом Крейга.
Таблетки экстези она принимала в те ночи, когда не могла заснуть – когда ее мысли крутились и пищали в голове, как стая сошедших с ума летучих мышей. В некоторые ночи Вик закрывала глаза и видела мост Самого Короткого Пути – кривобокий прямоугольник, ведущий в темноту. Она чувствовала его запах: аммиачную вонь испражнений летучих мышей и запах полусгнившего дерева. На дальнем конце моста мигали в темноте две фары: два светлых круга, размещенных близко друг к другу. Эти фары были яркими и ужасными. Иногда она могла видеть их даже с открытыми глазами. При виде этих фар ей хотелось кричать.
Маленькая таблетка всегда сглаживала впечатления. Таблетки экстези давали ей чувство, что она летала в воздухе и ветер обдувал ее лицо. Они приводили мир в состояние плавного движения, словно она находилась на заднем сиденье мотоцикла, а ее отец выполнял крутой вираж. Ей не требовался сон, когда она принимала экстези. При такой любви к миру не нужно было спать. Вместо этого она звонила подругам и рассказывала им, как любит их. Вик оставалась на ногах допоздна и рисовала эскизы татуировок, которые сокращали брешь между ее добродетелью и затраханными до смерти стриптизершами. Девушка хотела, чтобы над грудью у нее красовался мотоциклетный двигатель – пусть парни знают, какую великолепную поездку она даст, и не беда, что в свои семнадцать лет – ой, как ни трогательно – Вик была последней девственницей в классе.
Маленькие пробнички были вообще ерундой. Джин являлся напитком, которым она запивала экстези.
– Думай, что хочешь, – сказала Вик. – Меня это мало волнует.
– Спасибо тебе за то, что ты, по крайней мере, используешь контрацептивы. Если у тебя будет внебрачный ребенок, рассчитывай только на саму себя. Я такого ребенка не приму. Как и тебя.
То, что Вик хотела сказать, было бы хорошим аргументом для беременной девушки, но это время еще не пришло.
– Я не спала с ним.
– Не лги мне! Четвертого сентября. Я думала, ты спала у Виллы. А в твоем дневнике говорится…
– Ты смотрела мой гребаный дневник? – закричала Вик.
Она даже заплакала.
– Ты спала с Крейгом. В первый раз. Думаешь, я не знаю, что это значит?
Да, они спали вместе… в одежде, под тонким одеялом, на полу в подвале Виллы, вместе с шестью другими подростками. Когда Вик проснулась, Крейг обнимал ее, дыша в затылок, – одна рука на ее поясе. И она думала: пожалуйста, не просыпайся. Это было такое счастье, что она не помнила, как выдержала его.
– Да, мы трахались, мама, – тихо сказала Вик. – Потому что мне надоело сосать его член. Не вижу в этом ничего особенного.
Тот жалкий цвет, что оставался на лице матери, угас совсем.
– Я буду держать твои личные вещи под замком, – произнесла она. – Но если ты подчинишься новой программе…
– Это так ты поступала, когда папа разочаровывал тебя? Не позволяла ему барахтаться с тобой по несколько месяцев, желая посмотреть, как он справится с новой программой?
– Поверь, если бы в нашем доме имелся пояс верности, то я заставила бы тебя носить его, – закричала мать. – Ты, маленькая шалава с грязным языком.
Вик рассмеялась, дико и ужасно.
– Какое дерьмо у тебя внутри, – сказала она самую злую фразу, которую только могла придумать. – Я ухожу от тебя.
– Если уйдешь, имей в виду, – сказала мать, – ты найдешь дверь запертой, когда вернешься.
Но Вик не слушала ее. Она уже выбегала из спальни.
Она шла пешком.
Дождь, смешанный с мокрым снегом, просачивался через ее армейскую куртку и покрывал волосы хрустящей корочкой льда.
Ее отец с подругой жили в Дархеме, штат Нью-Гэмпшир. К ним можно было попасть с помощью ветки МБТА (транспортного управления залива Массачусетс) – доехать до Северной станции и взять билет на Амтрак. Это стоило денег, которых у Вик не имелось.
Она все равно пошла на станцию и провела там какое-то время, скрываясь от дождя. Вик пыталась придумать, кому бы позвонить и попросить денег для проезда на поезде. Затем она решила послать всех подальше и просто позвонить отцу – попросить его приехать и забрать ее. Честно говоря, она не понимала, почему не додумалась до этого раньше.
В прошлом году Вик видела его однажды, и эта встреча закончилась плохо. Она поссорилась с его подругой и швырнула в нее пульт от телевизора, который по нелепой случайности поставил ей синяк под глазом. Отец в тот же вечер отправил дочь обратно, не поинтересовавшись даже ее точкой зрения на произошедшую историю. С тех пор Вик с ним не говорила.
Крис Макквин ответил на второй звонок и сказал, что оплатит разговор. Он не казался обрадованным. Его голос звучал хрипло и скрипуче. Последний раз, когда она видела отца, в его волосах блестело много серебра, которого не было год назад. Она слышала, что люди, заводившие молодых любовников, сами становились моложе. С ним это не работало.
– Короче, – сказала Вик и едва снова не заплакала. – Мама выставила меня, как раньше бросила тебя.
Конечно, все случилось не так, но ей показалось правильным начать подобным образом беседу.
– Привет, Проказница, – произнес отец. – Где ты? Твоя мама звонила и сказала мне, что ты ушла.
– Я на вокзале. Совсем без денег. Папа, ты можешь меня забрать?
– Я вызову тебе такси. Мама заплатит водителю, когда ты вернешься домой.
– Мне нельзя возвращаться домой.
– Вик. Мне потребуется час, чтобы добраться туда. А уже полночь. Мне нужно на работу завтра в пять утра. Я уже лежал в кровати, а теперь сижу у телефона и тревожусь за тебя.
Вик услышала на фоне голос его девушки – Тиффани:
– Она не должна приезжать сюда, Крисси!
– Договаривайся со своей матерью, – сказал он. – Я не могу становиться на чью-либо сторону. Ты знаешь это, Вик.
– Она не приедет сюда, – рявкнула Тиффани.
Ее голос был резким и сердитым.
– Вели этой сучке закрыть ее траханый рот! – закричала Вик.
Когда отец заговорил, его голос стал жестким и суровым.
– Замолчи! И подумай о том, что ты избила ее, когда приезжала сюда в прошлый раз…
– Проклятье!
– …а потом даже не извинилась…
– Я не трогала твою безмозглую дрянь.
– Ладно. Я закругляюсь. Наш разговор закончен. Что касается меня, ты проведешь эту чертову ночь под дождем.
– Значит, ты выбрал ее, а не меня, – произнесла Вик. – Ты выбрал ее! Пошел ты подальше, папа. Отдыхай! Оставь проблемы на завтра. Это то, что ты делаешь лучше всего.
Она повесила трубку.
Вик не знала, сможет ли спать на привокзальной лавке. Но к двум часам утра она поняла, что это ей не удастся. Было слишком холодно. Она хотела позвонить матери и попросить ее вызвать такси. Но мысль о ее помощи казалась невыносимой, поэтому она пошла домой.
Вик даже не пробовала толкать переднюю дверь, уверенная в том, что та была закрыта. Окна ее спальни, запертые на шпингалеты, находились в десяти футах над землей. Окна в задней части дома тоже были заперты, как и раздвижные стеклянные двери. Однако имелось подвальное окно, которое не запиралось и даже не закрывалось как следует. Оно оставалось открытым на четверть дюйма около шести лет.
Отыскав ржавые садовые ножницы, она отжала ими проволочную сетку, затем толкнула окно назад и протиснулась в широкое отверстие.
Подвал представлял собой большое помещение без мебели, с трубами, проходившими по потолку. Умывальник и сушилка находились в одном конце комнаты – у лестницы, а бойлер располагался в другом. Остальная обстановка состояла из массы коробок, клетчатого легкого кресла, мусорных мешков, наполненных старой одеждой, и акварелью в рамке, с Крытым Мостом. Вик смутно помнила, что рисовала его в начальной школе. Картина была страшненькая. Никакого чувства перспективы. Вик позабавилась, нарисовав на ней маркером стаю летащих пенисов, затем бросила ее в мусор и разложила кресло, которое превратилось в достаточно неплохую кровать. В сушилке она нашла себе смену белья. Вик хотела высушить кроссовки. Но стук и шипение привели бы в подвал ее мать. Поэтому она просто оставила их на нижней ступени.
Она нашла в пакете для мусора какие-то зимние куртки, раскатала их на кресле и натянула пару штук на себя. Кресло выгибалось углами, и Вик не представляла, что сможет спать на таком неровном месте. Но в какой-то момент она закрыла глаза, и, когда открыла их, небо стало синей лентой в длинной щели окна.
Девочка проснулась от возбужденного голоса матери и шагов, гремевших над ее головой. Та звонила по телефону на кухне. Вик поняла это по тому, как она ходила.
– Крис, я звонила в полицию, – говорила она. – Да, они сказали, что со временем она вернется домой.
Через какое-то время Линда продолжила.
– Нет-нет, они не будут заводить дело, потому что она не пропавшее лицо. Ей семнадцать лет, Крис. В таком возрасте они даже не назовут ее сбежавшей.
Вик хотела подняться с кресла и взбежать по лестнице. Но затем она подумала: