Вик рисовала пламя и оружие, голых девушек и гранаты, флаги Дикси и нацистские символы, Иисуса Христа и белых тигров, сгнивших духов и еще голых девушек. Она не считала себя художницей. Рисование удерживало ее от звонков из Страны Рождества и помогало оплачивать памперсы. Все остальные соображения мало что значили.
Но иногда заказы иссякали. Порою казалось, что она разрисовала все мотоциклы в Скалистых горах и другой работы больше не будет. Когда это случалось – когда Вик оставалась неделю или две без рисования, – она места себе не находила из-за мрачного ожидания. Она готовила себя.
И вот в один день зазвонил телефон.
Это случилось в сентябре, во вторник утром, – через четыре года после того, как Мэнкса посадили в тюрьму. Луи уехал до восхода солнца вытягивать кого-то из ямы. Она осталась с Вейном, который хотел на завтрак хотдогов. Все эти годы провоняли дымящимися хотдогами и детским дерьмом.
Припарковав Вейна перед телевизором, Вик поливала кетчупом дешевые булочки для хотдогов, когда зазвонил телефон. Она посмотрела на трубку. Было слишком рано для телефонных звонков, и ей было известно, кто это, потому что заказов на рисунки не поступало уже месяц.
Вик коснулась трубки. Та была холодной.
– Вейн, – сказала Виктория.
Мальчик посмотрел на нее: палец во рту, слюни на майке с людьми Х.
– Ты слышал телефонный звонок? – спросила она.
Вейн тупо посмотрел на нее, не понимая слов, затем покачал головой.
Снова звонок.
– Вот, – сказала Вик. – Ты слышишь? Ты слышишь, как он звонит?
– Нет, – ответил Вейн, энергично покачав головой из стороны в сторону.
Он снова перевел внимание на телевизор.
Вик подняла трубку.
Детский голос – не Брэда Макколи, другого ребенка, на этот раз девочки, – спросил:
– Когда папочка вернется в Страну Рождества? Что ты сделала с нашим папочкой?
– Ты ненастоящая, – сказала Вик.
На фоне она могла слышать других детей, поющих хором:
Они выступают в залах…
Но это вообще не Рождество…
– А вот и настоящая, – ответила девочка.
Белое морозное дыхание появилось из маленьких дырочек трубки.
– Мы такие же настоящие, как и то, что произошло в Нью-Йорке этим утром. Тебе нужно увидеть, что там случилось. Это прикольно! Люди прыгали в небо. Это было забавно смотреть. Почти так же забавно, как наблюдать происходящее в Стране Рождества.
– Ты ненастоящая, – вновь прошептала Вик.
– Ты лгала про папу, – сказала девочка. – Это очень плохо. Ты гадкая мать. Вейн должен быть с нами. Он играл бы весь день. Мы научили бы его новым забавам. Например, ножницам для бродяги.
Вик бросила трубку на рычаг. Она подняла и снова бросила ее. Вейн посмотрел на мать. Его глаза были широкими и встревоженными. Она помахала ему рукой – не волнуйся – и отвернулась, прерывисто дыша и пытаясь не заплакать.
Сосиски сварились. Вода булькала в кастрюльке и выплескивалась на синее пламя газовой конфорки. Игнорируя это, она села на кухонный пол и закрыла глаза. Для обуздания чувств ей понадобилась вся воля. Она не хотела пугать Вейна.
– Эм! – позвал мальчик.
Она посмотрела на него, моргая.
– Оскар пропал!
Оскаром он называл «Улицу Сезам».
– Оскар пошел бай-бай.
Вик вытерла слезившиеся глаза и, сделав судорожный вдох, выключила газ. Она, шатаясь, подошла к телевизору. «Улицу Сезам» сменили новости. Большой реактивный самолет врезался в одну из башен Мирового торгового центра в Нью-Йорке. Черный дым взвивался в голубое небо.
Через несколько недель Вик расчистила место во второй спальне – пространство размером со шкаф, – убрала там вещи и подмела. Она принесла туда мольберт и установила на него лист бристольского картона.
– Что собираешься делать? – спросил Луи, просунув голову в дверь на следующий день после того, как она там обустроилась.
– Хочу нарисовать книгу в картинках, – ответила Вик.
Она набросала первую страницу синим карандашом и приготовилась начать обводку тушью. Луи взглянул через ее плечо.
– Ты рисуешь мотоциклетный завод? – спросил он.
– Почти угадал, – ответила она. – Завод роботов. Мой герой – робот по имени Поисковый Движок. На каждой странице он будет пробираться через лабиринт, выискивая предметы особой важности. Силовые ячейки, секретные планы и детали.
– Я уже кончаю от твоей книги с картинками. Отличная вещь для Вейна. Он любит такие штуки.
Вик кивнула. Она с радостью позволяла Луи думать, что делала книгу для ребенка. Но у нее самой не было иллюзий. Она делала ее для себя. Книга с картинками казалась ей лучше, чем раскраска «Харлеев». Постоянная работа, в которую можно было погружаться каждый день.
После того как она начала рисовать «Поисковый Движок», телефон больше не звонил – если не считать напоминаний от кредитного агентства. А когда она продала книгу, то кредитное агентство тоже перестало звонить.
Мишель Деметр было двенадцать, когда отец впервые посадил ее за руль. В начале лета эта маленькая девочка повела «Роллс-Ройс» «Призрак» выпуска 1938 года через высокую траву. Окна были опущены, по радио играла рождественская музыка. Мишель громко пела счастливым пронзительным голосом… фальшиво и не в такт. Не зная многих слов, она выдумывала их сама.
– Все, кто верит, приходите! И от радости горите! Все, кто верит, приходите! Славу Господу несите!
Машина мчалась через траву – черная акула неслась через ревущий океан желтого и зеленого цвета. Птицы разлетались перед ней, удирая в лимонное небо. Колеса стучали и проглатывали невидимые колдобины.
Ее отец, вымотанный на работе, сидел на пассажирском месте и занимался настройкой приемника. Теплое пиво «Курс» было зажато между его ног. Только настройка ничего не давала. Радио прыгало с диапазона на диапазон, однако везде был белый шум. Единственная работавшая станция – далекая, шипевшая и трещавшая – играла эту дрянную праздничную музыку.
– Кто гоняет такое дерьмо в середине мая? – рявкнул он и громко рыгнул.
Мишель одобрительно хихикнула.
Не было никакой возможности выключить радио или хотя бы уменьшить звук. Регулятор громкости бесполезно крутился, ничего не настраивая.
– Эта машина похожа на твоего старика, – сказал Натан, вытаскивая новый «Курс» из шестибаночного пакета, который располагался у его ног. – Развалина былого.
Это было очередной его глупой болтовней. С ее отцом дело обстояло не так плохо. Он придумал какой-то клапан для «Боинга», и это позволило ему купить участок в триста акров в верховье Огайо. Теперь они по нему и ехали.
Автомобиль, напротив, оставил свои лучшие дни позади. Коврик отсутствовал, и там, где он когда-то лежал, находился лишь голый гудевший металл. Под педалями зияли дыры, и через них Мишель могла видеть траву, хлеставшую по днищу. Кожаное покрытие на приборной панели шелушилось. Одна из задних дверей, неокрашенная и покрытая ржавчиной, не соответствовала остальным. Заднего окна вообще не было – просто полукруглая открытая дыра. Заднего сиденья тоже не имелось, а пассажирский салон выглядел так, будто там однажды разводили костер.
Девочка умело нажимала правой ногой на сцепление, газ и тормоз, как учил ее отец. Переднее сиденье было полностью поднято, и все же она сидела на подушке, чтобы высокая приборная панель не мешала ей смотреть через ветровое стекло.
– На днях я выберу время и поработаю над этой зверюгой, – сказал ее отец. – Засучу рукава и верну старушку к жизни. Нужно восстановить ее хорошенько, чтобы ты могла поехать на ней на выпускной бал. Когда будешь достаточно взрослой для бала.
– Да, хорошая мысль, – ответила она, изогнув шею и посмотрев через плечо назад. – Там на сиденье будет много места, чтобы заниматься любовью.
– Прекрасно подойдет и для того, чтобы отвезти тебя в женский монастырь. Милая, ты смотришь на дорогу?
Он указал пивной банкой на поднимавшуюся и опускавшуюся местность – на путаницу травы, кустов и золотарника. Никакой дороги не было видно в любом направлении. Единственными признаками человеческого существования являлись далекий амбар в окне заднего вида и инверсионный след реактивного самолета над их головами.
Она ловко нажимала на педали. Они хрипели и ахали.
В этой машине Мишель не нравился только рисунок на капоте: жуткая серебристая леди со слепыми глазами и в развевающемся платье. Она склонялась в хлеставший бурьян и маниакально улыбалась, получая порку. Эта серебристая леди могла бы быть волшебной и милой, но все портила улыбка на ее лице. Она имела безумную усмешку сумасшедшей женщины, только что столкнувшей любимого с обрыва и готовившейся последовать в вечность за ним.
– Эта женщина ужасная, – сказала Мишель, кивая подбородком в направлении капота. – Она похожа на вампиршу.
– Фею, – произнес отец, вспомнив некогда прочитанную статью.
– На кого? Она не фея.
– Эта женщина называется Духом Экстаза, – сказал Натан. – Типовое изображение. Классическая часть классической машины.
– Экстаз – это экстези? – спросила Мишель. – Наркотик? Балдежно. Они уже тогда принимали его?
– Нет. Не наркотик, а забава. Она является символом бесконечной забавы. Мне кажется, она милая.
Он подумал, что женщина выглядела одной из жертв Джокера: богатая леди, которая умерла от безудержного смеха.
– Я поеду в Страну Рождества, в любимый день моей жизни, – тихо запела Мишель.
Радио ответило ревом статических помех, так что она могла петь без конкурентов.
– Я поеду в Страну Рождества и покатаюсь на санях Санты!
– Что за песня? – спросил отец. – Я не знаю ее.
– Вот куда мы отправимся, – сказала она. – В Страну Рождества. Я только что решила.
Небо примеряло разнообразные цитрусовые оттенки. Мишель чувствовала себя совершенно умиротворенно. Она могла бы ех