– Какой, к черту, Фрейд, если ты говоришь о нем, как о реальном факте, – сказал Луи.
Он вгляделся в ночь, затем сделал медленный глубокий вдох.
– Это так?
Да, – с мучительной настойчивостью подумала Вик.
– Нет, – сказала она. – Мост не может быть реальным. Мне нужно, чтобы было наоборот. Луи, ты помнишь того парня, который застрелил женщину-конгрессмена в Аризоне? Логнера? Он думал, что правительство пытается поработить человечество, контролируя грамматику. Он не сомневался, что это происходит. Доказательств для него хватало. Глядя в окно и видя человека с собакой, он знал, что это шпион – кто-то из ЦРУ, посланный следить за ним. Шизоид все время придумывал вопоминания: встречи с известными людьми, похищения, героические триумфы. Такова природа иллюзии – химия тела дурачит чувство реальности. Возьми, к примеру, ту ночь, когда я сунула все телефоны в духовку и сожгла наш дом? Мне казалось, что я получаю звонки от мертвых детей из Страны Рождества. Я воспринимала их, хотя никто другой не слышал. Я говорила с теми, кого уже не существовало.
– Но, Вик, Мэгги Ли была в твоем доме. Библиотекарша. Ты не воображала ее. Вейн тоже видел эту женщину.
Вик попыталась выдавить из себя улыбку.
– Ладно. Я скажу, как это понимаю. Все проще, чем ты думаешь. Ничего магического тут не будет. У меня были воспоминания о мосте Самого Короткого Пути и о детском велосипеде, которые помогали мне искать потерянные вещи. Только они были не воспоминаниями, а иллюзиями, верно? В госпитале мы проводили групповые сессии – сидели и говорили о наших безумных идеях. Многие пациентки слышали мою историю о Чарли Мэнксе и мосте Самого Короткого Пути. Я думаю, Мэгги Ли была одной из них – коллегой-сумасшедшей. Используя мою фантазию, она построила свою.
– Ты думаешь, что она была другой пациенткой? Она участвовала в твоих групповых сессиях?
– У меня отсутствует память о ней на этих сессиях. Я помню только встречу с Мэгги в маленькой городской библиотеке в Айове. Но так работает иллюзия. Я всегда что-то «вспоминаю».
Подняв пальцы, она изобразила воображаемые кавычки в воздухе, указывая на каверзную природу таких воспоминаний.
– Эти впечатления приходят ко мне маленькими главами безумной истории, которую я написала в своем воображении. Но ничего правдивого там не существует. Все эти куски придуманы мной. Их создает мое воображение, и в тот миг, когда они приходят, какая-то часть меня решает принимать их как факт. Мэгги Ли сказала мне, что я встречала ее, когда была ребенком, и моя иллюзия тут же создала историю в ответ на ее слова. Я помню аквариум в ее офисе. В нем плавает карп, а вместо камней на дне лежат костяшки «Скраббла». Подумай, как безумно это звучит.
– Я думал, ты принимаешь лекарства. Думал, что ты теперь в порядке.
– Пилюли, которые я глотаю, – это пресс-папье. Они прижимают вниз мои фантазии. Но эти идеи все еще живы, и самые сильные из них проступают наверх. Я чувствую, как они трепещут, пытаясь выскользнуть.
Она встретила его взгляд и продолжила:
– Луи, ты можешь доверять мне. Я буду заботиться о своем здоровье. Не только ради себя и Вейна. Я в порядке.
Вик не стала говорить, что абилифай закончился у нее неделю назад, а последние несколько таблеток ей пришлось растягивать почти месяц. Она не хотела тревожить его больше, чем требовалось, и кроме того, планировала пополнить запас лекарства на следующее утро.
– Скажу тебе одно. Я не помню, что встречалась с Мэгги Ли в психиатрическом госпитале, но понимаю причины этого. Они давали мне тогда наркотики. Я могла бы встретить там Барака Обаму и не запомнить нашей беседы. А Мэгги Ли, благослави ее Господь, она безумная. Я знала это в первый же момент, как увидела ее. Она пропахла лежбищами для бездомных и изрезала себе руки, пока защищала свой мусор или жгла себя сигаретами. Хотя возможны оба варианта. Да, оба варианта.
Луи сидел рядом с ней и, склонив голову, хмурился своим мыслям.
– Что, если она вернется? Вейн поверил газетным статьям.
– Завтра мы поедем в Нью-Гэмпшир. Она нас там не найдет.
– Можешь подумать о Колорадо. Тебе не придется оставаться со мной. Мы будем жить раздельно. Я ничего не прошу. Найдем тебе место, где ты будешь работать над «Поисковым Движком». Мальчик сможет проводить дни со мной, а ночи – с тобой. Знаешь, у нас в Колорадо имеются деревья и вода.
Она откинулась на спинку кресла. Небо выглядело низким и дымным. Облака отражали огни города и светились тусклым оттенком розового цвета. В горах выше Ганбаррела, где был зачат Вейн, небо по ночам заполнялось до самых заветных глубин яркими звездами – куда большим количеством, чем вы надеялись увидеть с уровня моря. Над горами существовали другие миры. Другие дороги.
– Думаю, мне это нравится, Луи, – сказала она. – В сентябре Вейн вернется в Колорадо и пойдет в школу. Я приеду вместе с ним… если все будет нормально.
– Ты сошла с ума? Конечно, все будет нормально.
Какое-то время – достаточно долгое, чтобы еще один лепесток упал в ее волосы, – никто из них не говорил. Затем, после обоюдного взгляда, они рассмеялись. Вик хохотала так громко и так свободно, что едва не задохнулась, с трудом набирая в легкие воздух.
– Прости, – сказал Луи. – Не очень хорошо подобрал слова.
Вейн, в двадцати футах от них, повернулся на каменной стене и посмотрел в сторону родителей. Он держал в пальцах погасший бенгальский огонь, с кончика которого змеилась полоска черного дыма. Мальчик помахал им рукой.
– Ты вернешься в Колорадо и найдешь мне жилье, – сказала Вик.
Она помахала Вейну в ответ.
– В конце августа сын полетит назад, и я отправлюсь вместе с ним. Мы поехали бы прямо сейчас, но коттедж на озере арендован до начала сентября, а за дневной лагерь заплачено за три недели вперед.
– И ты успеешь починить мотоцикл, – произнес Луи.
– Вейн рассказал тебе о нем?
– Не просто рассказал. Он прислал мне снимки со своего телефона. Вот, смотри.
Луи прередал ей свою куртку.
Мотоциклетная куртка представляла собой большую тяжелую вещь, сделанную из черной, похожей на нейлон синтетики и вшитых в нее костяных пластин – тефлоновой брони. В первый раз, обхватив ее руками – а это было более десяти лет назад, – она сочла куртку самой крутой на свете. На передних клапанах читались потускневшие и потертые надписи: «ШОССЕ 66», «Душевность», «Щит Капитана Америки». От нее пахло, как от Луи, – уютным теплым домом, деревьями и потом, маслом и чистыми сладкими ветрами, которые свистели на горных перевалах.
– Может, она спасет тебя от гибели, – сказал Луи. – Носи ее.
В этот момент небо над гаванью запульсировало красными вспышками. Ракета взорвалась с раздирающим уши взрывом. Небеса окрасились алым и вспыхнули дождем из белых искр.
Начался огненный шквал фейерверков.
Через двадцать четыре часа Вик доставила Вейна и Хупера к озеру Уиннипесоки. Всю дорогу шел дождь. Сильный летний ливень грохотал по крыше машины и принуждал ее ехать со скоростью не больше пятидесяти миль в час.
Она пересекла границу и оказалась в Нью-Гэмпшире, когда вдруг вспомнила, что забыла реализовать рецепт с абилифаем.
Требовалась вся концентрация внимания, чтобы видеть дорогу и оставаться на своей полосе. Но даже если бы она смотрела в зеркало заднего вида, то все равно не заметила бы машины, следовавшей за ней на расстоянии двух сотен ярдов. Ночью один комплект фар был похож на другой.
Вейн проснулся в постели матери, еще не совсем готовый к пробуждению. Он не знал, что выбросило его из сна, пока это не возникло опять – мягкий топот тук-тук-тук о пол спальни.
Даже открыв глаза, он не чувствовал себя проснувшимся. Такое состояние ума у Вейна было и в течение дня, когда вещи, которые он видел и слышал, имели удивительное свойство того, что виделось и слышалось ему во сне. Все происходившее казалось гиперреальным и наделенным тайным смыслом.
Он не помнил, как заснул в постели матери, но не удивлялся, обнаружив себя там. Вик часто переносила его к себе на кровать, когда он начинал кивать головой. Вейн понимал, что иногда его компания необходима ей, как дополнительное одеяло холодной ночью. Теперь ее не было с ним в постели. Она всегда вставала раньше него.
– Привет, – сказал он, протирая кулаками глаза.
Шлепание остановилось, затем началось опять – с перерывами, почти вопросительным образом: тук? тук? тук?
– Кто тут? – спросил Вейн.
Топот прекратился. Дверь спальни с треском открылась на несколько дюймов. На стене выросла тень – профиль человека. Вейн видел большую изогнутую дугу носа и высокий плавный изгиб – как у Шерлока Холмса – лба, принадлежавший Чарли Мэнксу.
Он хотел закричать. Вейн попытался выкрикнуть имя матери. Но единственным звуком, который исходил из него, был забавный присвист – некий треск, как будто сломанная шестерня бесполезно крутилась в изношенной машине.
На смазанном снимке Чарли Мэнкс смотрел прямо в камеру. Его глаза выдавались вперед, кривые передние зубы впивались в нижнюю губу, придавая ему вид тупого придурка. Вейн не видел Мэнкса в профиль, однако он узнал его тень с первого взгляда.
Дверь подалась на дюйм вперед. Тук-тук-тук зазвучало снова. Вейн с трудом вдохнул в себя воздух. Он хотел что-то сказать – пожалуйста, помогите! – но топот заставлял его молчать, как рука, накрывшая рот.
Мальчик закрыл глаза, втянул отчаянную порцию воздуха и закричал:
– Уходи!
Он услышал, как дверь качнулась внутрь, заскрипев несмазанными петлями. На край кровати, рядом с его коленом, опустились большие лапы. Вейн тихо и почти неслышно взвизгнул. Он открыл глаза и посмотрел. Это был Хупер.
Большой светлый пес настойчиво смотрел Вейну в лицо, положив передние лапы на кровать. Его взгляд был несчастным и даже горестным.
Вейн посмотрел на приоткрытую дверь, но тени Мэнкса там больше не было. На каком-то уровне он понимал, что ее никогда и не существовало, – его воображение оформило образ извращенца из бессмысленной тени. Еще мгновение, и его подсознание нарисовало бы профиль настолько четким, что рисунок можно было бы изобразить на стене. Дверь оставалась открытой довольно широко. Вейн мог