видеть коридор, который тянулся по всей длине дома. Там никого не было.
Однако он слышал стук, а не воображал его. Когда мальчик снова посмотрел в коридор, топот раздался опять – тук-тук-тук. Вейн понял, что это Хупер бил толстым хвостом по полу.
– Эй, приятель, – сказал Вейн, погрузив руку в мягкую шерсть за ухом Хупера. – Ты напугал меня. Зачем пришел?
Хупер продолжал смотреть на него. Если бы кто-то попросил Вейна описать выражение на большой глуповатой морде Хупера, то он сказал бы, что пес извинялся. Хотя, возможно, собака чувствовала голод.
– Я принесу тебе что-нибудь поесть. Хочешь перекусить?
Хупер издал шумный, с отдышкой, хрипящий звук отрицания – шум беззубой шестерни, бесполезно вращавшейся и не способной за что-то зацепиться.
Но нет! Вейн слышал этот звук раньше – несколько месяцев назад. Сначала он думал, что создает его сам. Но звук исходил не от него и не от Хупера. Он приходил снаружи – откуда-то из мглы раннего утра.
Хупер по-прежнему смотрел в лицо Вейна. Его взгляд был умоляющим и жалким. Извини, – говорил ему пес своими глазами. – Я хотел быть большой собакой. Твоей хорошей собакой. Вейн услышал эти фразы в своей голове, как будто Хупер разговаривал с ним – как будто он был говорящей собакой из комикса. Вейн оттолкнул его в сторону, встал и взглянул в окно, выходившее на передний двор. Поначалу было темно. Он ничего не видел, кроме своего отражения на оконном стекле.
Но затем, прямо по другую сторону окна – в шести футах от него – Циклоп открыл свой тусклый глаз. Кровь прихлынула к сердцу Вейна, и второй раз в течение трех минут он почувствовал, как крик формируется в его горле.
Глаз открылся, круглый и большой, словно Циклоп только что проснулся. Он светился грязным цветом, находившимся между оранжевым «Танго» и оттенком мочи. Вейн еще раз попытался закричать, но глаз начал бледнеть. От него осталась только горящая медная радужка, мерцающая в темноте. Затем она полностью исчезла.
Вейн прерывисто вздохнул. Фара. Это была фара мотоцикла.
Его мать поднялась с сиденья и смахнула волосы с лица. Сквозь старое потрескавшееся стекло она казалась не собой, а призраком. На ней были хлопчатобумажные шорты, белый топ и татуировки. В темноте они оставались неразборчивыми. Будто сама ночь задержалась на ее коже. Но Вейн всегда чувствовал – и не зря, – что его мать имела связь с какой-то личной тьмой.
Хупер носился вокруг нее, елозя под ногами. Вода капала с его меха. Похоже, он прибежал с озера. Вейну потребовалось мгновение на осознание того, что Хупер бегал во дворе. Это казалось бессмысленным, потому что пес стоял рядом с ним. Но когда мальчик осмотрелся, он был один.
Вейн не стал об этом долго думать. Он только что открыл глаза. Возможно, его разбудила собака. Возможно, он сходил с ума, как его мать.
Мальчик надел обрезанные джинсы и вышел в предрассветный холод. Его мать чинила мотоцикл, держа в одной руке тряпку, а в другой – забавный инструмент. Специальная отвертка походила больше на крюк или на изогнутый кинжал.
– Как я оказался в твоей постели? – спросил он.
– Из-за кошмара, – ответила она.
– Не помню, чтобы мне снился кошмар.
– А он тебе и не снился, – сказала она.
Темные птицы проносились через туман, поднимавшийся над поверхностью озера.
– Нашла сломанную звездочку? – спросил Вейн.
– Откуда ты знаешь о сломанной звездочке?
– Я не знал. Просто звук был таким, когда ты хотела завести его.
– Ты бываешь в гараже? Работаешь с папой?
– Иногда. Он говорит, что от меня много пользы из-за маленьких рук. Я могу забраться в узкие места и отвинтить болты, которые он не может. В отвинчивании мне нет равных. Но в сборке вещей я не так хорош.
– Вступай в мой клуб, – сказала она.
Они занялись починкой байка. Вейн не знал, как долго они крутились возле мотоцикла, но к тому времени, когда работа завершилась, жара усилилась и солнце поднялось выше линии деревьев. Они почти не говорили, пока занимались ремонтом. Это было нормально. Зачем нарушать сбивающие костяшки усилия пустыми разговорами о чувствах, папочке и девчонках?
В какой-то момент Вейн сел на пятки и посмотрел на мать. Ее нос и локти были измазаны маслом. На правой руке кровоточило несколько царапин. Вейн тер стальной шеткой по ржавой выхлопной трубе. Остановившись, мальчик посмотрел на себя. Он выглядел таким же грязным, как она.
– Не знаю, как мы соскребем с себя эту грязь, – сказал он.
– У нас имеется озеро, – сказала она, отбросив волосы и кивнув на воду. – Вот что, ребенок! Если ты обгонишь меня, добираясь до плота, мы позавтракаем в закусочной «Зеленая ветвь».
– А что тебе будет, если ты обгонишь меня?
– Удовольствие от того, что пожилая женщина может надрать задницу маленькому зазнайке.
– А кто такой зазнайка?
– Это…
Но он уже бежал, хватая себя за рубашку, стягивая ее через голову и бросая в морду Хупера. Ноги и руки Вейна быстро и плавно двигались, босые стопы сбивали яркую росу в высокой траве.
Но затем она стала догонять его, показав ему язык, когда поравнялась с ним. Они выбежали на пристань в одно и то же время. Их босые ноги застучали по доскам.
На полпути до края она вытянула руку и, схватив Вейна за плечо, толкнула его. Он потерял равновесие и по-пьяному замахал руками в воздухе. Услышав смех матери, он упал в воду и погрузился в темную зелень. Мгновением позже мальчик услышал низкий глубокий всплеск ее нырка с конца причала.
Он замолотил руками, всплыл, отплевываясь, и поплыл к плоту, который находился в двадцати футах от берега. Это была большая платформа из занозистых серых досок, плававшая на ржавых бочках из-под нефти. Она выглядела, как экологическая опасность. Хупер яростно гавкал на пристани. Он вообще не одобрял веселья, пока не становился одним из участников.
Вейн проплыл бо́льшую часть пути, когда понял, что находился в озере один. Вода казалась черной гладью стекла. Его мать отсутствовала. Ее не было видно ни в одном направлении.
– Мам? – позвал он.
Главное, никакого страха.
– Мама?
– Ты проиграл, – донесся ее голос.
Он звучал глуховато и наполненным эхом. Вейн нырнул, задержал дыхание, проплыл под водой и всплыл под плотом.
Она ждала его там, в темноте. Ее лицо блестело от капель воды, а волосы сияли. Когда он всплыл рядом, она усмехалась.
– Смотри, – сказала она. – Потерянное сокровище.
Она указала на дрожавшую паутину, по крайней мере в два фута шириной, украшенную тысячами блестящих шариков серебряного, опалового и алмазного цвета.
– Так мы поедем завтракать в закусочную?
– Да, – сказала она. – Конечно. Победа над зазнайкой много значит, но она не наполняет желудок.
Его мать работала над байком весь вечер.
Небо приняло цвет мигрени. Однажды даже прозвучал гром. Казалось, будто тяжелый грузовик проехал по железному мосту. Вейн ждал дождя. Но тот не пошел.
– Ты когда-нибудь хотела, чтобы вместо этой штуки был «Харлей-Дэвидсон»? – спросил он ее.
– Тогда бы мы сэкономили на бензине, – ответила она. – Передай мне ту тряпку.
Он протянул ей ее.
Она вытерла руки, поправила кожаное сиденье над новым аккумулятором и перебросила ногу через седло. В порванных джинсах и слишком больших мотоциклетных ботинках, в тату, которые покрывали ее руки и ноги, она выглядела кем угодно, только не мамой. Вик повернула ключ и щелкнула переключателем хода. Циклоп открыл свой глаз.
Она поставила каблук на ножной стартер, приподнялась и обрушила на педаль весь свой вес. Байк засопел.
– Гезундхайт, – сказал Вейн. – Всего хорошего.
Вик приподнялась и толкнула педаль. Двигатель вздохнул, выдув из труб пыль и листья. Вейну не нравилось, как она заводила мотоцикл. Он боялся, что сломается какая-нибудь деталь. Не обязательно у байка.
– Давай, – тихим голосом сказала она. – Мы оба знаем, почему Вейн нашел тебя. Поэтому смирись.
Она снова толкнула педаль и затем опять. Ее волосы упали на лицо. Стартер гремел, а двигатель издавал слабое, краткое урчащее пуканье.
– Жаль, что не работает, – сказал Вейн.
Ему вдруг перестало это нравиться. Внезапно вся ситуация показалась ему сумасшедшим делом… безумием, которое он не замечал за матерью с тех пор, как был маленьким мальчиком.
– Займешься им попозже, ладно?
Она не обращала на него внимания. Вик вновь приподнялась и поставила ботинок на педаль.
– Давай, поехали, сученыш, – рявкнула она и толкнула стартер. – Говори со мной!
Двигатель бабахнул. Из выхлопной трубы вырвался грязный синий дым. Вейн чуть не упал со столбика изгороди, на котором сидел. Хупер пригнулся, потом залаял от испуга.
Мать нажала на сцепление, и двигатель взревел. Этот шум пугал мальчишку. И одновременно возбуждал.
– ОН ЗАВЕЛСЯ, – завопил Вейн.
Она кивнула головой.
– ЧТО ОН ГОВОРИТ? – прокричал подросток.
Вик нахмурилась, не понимая его.
– ТЫ УТВЕРЖДАЛА, ЧТО ОН ГОВОРИТ С ТОБОЙ. ЧТО ОН СКАЗАЛ? Я НЕ ПОНИМАЮ НА МОТОЦИКЛЕТНОМ ЯЗЫКЕ?
– ПОЕХАЛИ, – ответила она.
– ПОДОЖДИ, Я НАДЕНУ СВОЙ ШЛЕМ, – крикнул Вейн.
– ТЫ НЕ ПОЕДЕШЬ.
Каждый из них повышал голос, чтобы быть услышанным на фоне рева двигателя.
– ПОЧЕМУ НЕТ?
– ЭТО ЕЩЕ НЕ БЕЗОПАСНО. Я НЕ ПОЕДУ ДАЛЕКО. ВЕРНУСЬ ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ.
– ПОДОЖДИ! – крикнул Вейн и, подняв один палец, побежал к дому.
Солнце выглядело холодным белым пятном, сиявшим через низкие клочья облаков.
Ей хотелось двигаться. Потребность оказаться на дороге стала видом безумной чесотки – такой же трудно преодолимой, как москитный укус. Она хотела выбраться на шоссе и посмотреть, на что способен мотоцикл. Что именно она могла найти.
Передняя дверь хлопнула. Ее сын прибежал назад, неся в руках шлем и куртку Луи.
– ВОЗВРАЩАЙСЯ ЖИВОЙ, ЛАДНО? – крикнул он.
– ХОРОШИЙ ПЛАН, – ответила Вик.