По дороге шагала темная фигура. Туман разыгрывал трюки с оптикой, искажая и удлиняя силуэт. Иногда она казалась гротескным горбуном, толкавшим кресло-каталку.
– Мама! – снова закричал мальчик.
Передняя пассажирская дверь, которая находилась слева – там, где у американских автомобилей был руль, – открылась. Человек в противогазе забрался в салон, изогнулся на сиденье и ткнул пистолетом в лицо Вейна.
– Закрой свой рот, – сказал он, – или я продырявлю тебя. Всажу тебе заряд свинца. Как ты это оценишь? Могу поспорить, не очень хорошо!
Человек в противогазе посмотрел на правую руку. В том месте, где Вейн укусил его, находился бесформенный пурпурный синяк, покрытый пленкой свежей крови. Похоже, зубы мальчика прокусили его кожу.
Мэнкс скользнул за руль. Он поместил серебристый молот на сиденье между собой и Человеком в противогазе. Заведенная машина издавала низкое вибрирующее урчание, которое больше чувствовалось, чем слышалось.
Горбун с коляской шел через туман – затем, в одно мгновение, превратился в женщину, идущую с мотоциклом. Она усердно толкала байк за руль.
Вейн открыл рот для нового крика. Человек в противогазе покачал головой. Мальчик посмотрел в черное отверстие ствола. Это зрелище не было ужасным. Скорее, очаровательным. Как вид с высокого пика горы или края пропасти.
– Никаких больше шуток, – сказал Человек в противогазе. – Никаких прибауток. Не буди лихо и сиди тихо.
Чарли Мэнкс с тяжелым стуком свернул на подъездную дорожку. Затем он еще раз посмотрел через плечо.
– Не обращай на него внимания, – сказал старик. – Он тот еще зануда. А мы тем временем попробуем немного позабавиться. Я думаю, у нас получится. Собственно, я готов начать веселье прямо сейчас.
Байк не заводился. Он даже не издавал никаких обнадеживающих шумов. Она скакала на ножном стартере, пока у нее не устали ноги, но ни разу не добилась низкого и глубокого звука, который предполагал, что двигатель вскоре заведется. Вместо этого она слышала мягкое фуканье, похожее на пренебрежительный выдох через губу: пффф.
Не оставалось ничего другого, как идти пешком.
Склонившись к рулю, она начала толкать мотоцикл. Вик сделала три натруженных шага, затем постояла и обернулась через плечо. Никакого моста. Здесь его никогда и не было.
Она шла и представляла себе беседу с Вейном.
Эй, парень, плохие новости. Я что-то встряхнула на мотоцикле, и он сломался. И еще я что-то встряхула в своей голове, и она тоже сломалась. Пора пройти техосмотр. Когда меня отправят в психушку, я пришлю тебе открытку.
Вик засмеялась. Она понимала, что это больше походило на рыдание.
Вейн. Больше всего на свете я хотела стать мамой, которую ты заслуживаешь. Но не смогла. Не смогла это сделать.
При мысли о том, что она скажет сыну одну из этих фраз, ее тошнило. Даже если это правда, менее трусливой она себя от этого не почувствует.
Вейн. Надеюсь, ты знаешь, что я люблю тебя. Надеюсь, ты знаешь, что я пыталась быть хорошей мамой.
Туман дрейфовал через дорогу и, казалось, проходил как раз через нее. Вечер становился необъяснимо холодным для лета.
Другой голос – сильный ясный и мужской – заполнил ее мысли. Это был голос ее отца: Кого ты лечишь, милая? Тебе хотелось найти мост, и ты его нашла! Вот почему ты перестала принимать лекарства. Вот почему ты отремонтировала байк. Чего на самом деле ты боишься? Того, что сошла с ума? Или того, что не сошла?
Вик часто слышала, как отец говорил вещи, которые она не хотела знать, – хотя за прошлые десять лет они с ним общались только несколько раз. Она удивлялась, что в ее голове звучал голос мужчины, который бросил свою дочь, даже не посмотрев назад.
Она толкала мотоцикл через прохладу тумана. Капли воды собирались на странной восковой поверхности мотоциклетной куртки. Кто знает, из чего она была сделана? Из какого-то сочетания холстов, тефлона и, вероятно, драконьей шкуры.
Вик сняла шлем и повесила его на руль. Но он не остался там и с грохотом упал на дорогу. Она напялила его обратно на голову. Вик толкала байк, шагая по обочине дороги. Ее внутренний голос советовал оставить мотоцикл в канаве и вернуться за ним позже. Однако она не задумывалась серьезно над этой идеей. Однажды Вик уже ушла от своего велосипеда и оставила лучшую часть себя вместе с ним. Когда ты имеешь пару колес, они могут завезти тебя куда угодно, но только не уходи от них.
Впервые в жизни она пожалела о том, что у нее не было мобильного телефона. Иногда казалось, что Вик являлась последним человеком в Америке, который не имел его. Она притворялась, что подобным образом демонстрирует свою свободу от технологического прогресса XIX века. На самом деле ей претила идея носить телефон везде, куда бы она ни шла. И это было нелегко, зная, что она может получить звонок из Страны Рождества – от какого-нибудь мертвого ребенка: Эй, мисс Макквин, ты скучала о нас?
Она толкала байк и шла, толкала и шла. И что-то пела шепотом. Долгое время Вик не осознавала, что делала. Ей представлялось, что Вейн стоит у окна и смотрит на дождь… что он нервно переступает с ноги на ногу.
Вик осознавала – и пыталась подавить – нараставшую панику, совершенно непропорциональную ситуации. Она так далеко уехала. Ее тревожили слезы и гнев Вейна… В то же время, представляя их, она знала, что все было сделано правильно. Вик толкала байк. Она пела.
– Тихая ночь. Святая ночь.
Она услышала себя и перестала петь, но песня продолжилась в ее голове – жалостливая и фальшивая. Все хорошо. Все правильно.
Вик знобило даже в мотоциклетном шлеме. Ее ноги от тумана промокли и продрогли. Лицо было горячим и потным от усилий. Ей хотелось сесть – нет, лечь на траву, на спину, глядя вверх на низкое небо. Но она наконец могла видеть арендованный дом – темный прямоугольник слева, почти безликий в тумане.
Вечер был мрачным. Она удивилась, что в коттедже не горел свет. Только светилось бледное синее зарево телевизора. Ее поразило, что Вейн не стоял у окна, высматривая ее.
Но потом она услышала его.
– Мама, – кричал он.
Из-за надетого шлема его голос казался приглушенным и далеким.
Она опустила голову. С ним было все в порядке.
– Я иду, – ответила Вик.
Она почти достигла подъездной дорожки, когда услышала машину, работавшую на холостом ходу. Виктория приподняла голову. В тумане мерцали фары. Автомобиль, которому они принадлежали, стоял у дорожки. Но когда она заметила его, он начал двигаться по асфальту.
Вик стояла и смотрела на него. И когда машина двинулась вперед, сбрасывая с себя пелену тумана, она не могла сказать, что была очень удивлена. Она отправила его в тюрьму и затем прочитала некролог. Однако какая-то ее часть ожидала увидеть во взрослой жизни и Чарли Мэнкса, и его «Роллс-Ройс».
Призрак выскользнул из тумана – черные сани, пробивающиеся через облако и тащившие за собой хвосты декабрьского мороза. Декабрьский мороз в раннем июле! Клубящийся белый дым выбивался из-под номерного знака – старого, помятого и подернутого ржавчиной – NOS4A2.
Вик отпустила байк, и тот с грохотом упал. Левое зеркало разбилось, осыпав ее россыпью серебристых осколков. Она повернулась и побежала.
Изгородь была слева от нее. Одолев пару шагов, она прыгнула через нее. Перелетая верхнюю перекладину, она услышала, как автомобиль рванул на насыпь за ее спиной. Она успела приземлиться на лужайке, сделать шаг, и тут «Призрак» протаранил изгородь позади нее.
Бревно пронеслось в воздухе – вхуп-вхуп-вхуп – и ударило ее по плечам. Сбитая с ног и брошенная через край мира, она упала в бездонную пропасть – в холодный клубящийся дым, которому не было конца.
«Призрак» врезался в изгородь, и Вейн слетел с заднего сиденья на пол. Его зубы лязгнули, ударившись друг о друга. Бревна затрещали и взлетели на воздух. Одно из них издало дребезжащий звук, ударив по капоту. Вейн подумал, что машина сбила его мать. Он истерично закричал.
Мэнкс рывком остановил автомобиль и повернулся на сиденье к Человеку в противогазе.
– Я не хочу, чтобы мальчик видел остальное, – тихо произнес он. – Стать свидетелем того, что его собака умерла на дороге, – это уже достаточно плохо. Усыпи его, Бинг, хорошо? Любому видно, что ребенок устал.
– Я должен помочь вам с женщиной.
– Спасибо, Бинг. Звучит рассудительно. Но она полностью в моих руках.
Машина покачнулась, когда мужчины вышли. Вейн старался встать на колени и поднять голову, чтобы посмотреть в окно на двор.
Чарли Мэнкс, с серебристым молотом в одной руке, обходил машину спереди. Мать Вейна лежала на траве среди разбросанных бревен.
Задняя левая дверь открылась, и Человек в противогазе сел рядом с Вейном. Мальчик отпрянул вправо, пытаясь отдалиться от него. Но маленький человек поймал его за локоть и потянул к себе. В одной руке он держал маленький синий аэрозольный баллончик. Там было написано ПРЯНИЧНЫЙ АРОМАТ * ОСВЕЖИТЕЛЬ ВОЗДУХА. На боку изображалась женщина, вытаскивавшая из духовки противень с имбирными человечками.
– Я расскажу тебе об этом баллончике прямо сейчас, – произнес Человек в противогазе. – Тут говорится о Пряничном аромате, но на самом деле эта штука пахнет сном. Ты получаешь полный рот дыма и кемаришь до следующей среды.
– Нет, – заплакал Вейн. – Не надо.
Мальчик сопротивлялся, как птица, чье крыло прибито к деревянной доске. Он больше не мог летать.
– Я не причиню тебе вреда, – сказал Человек в противогазе. – Хотя ты укусил меня, маленькое чудовище. Откуда тебе известно, что я не болею СПИДом? А ты ведь мог получить его. Имел бы сейчас полный рот моего СПИДа.
Вейн посмотрел через ветровое стекло во двор. Мэнкс шел к его матери, а та по-прежнему не двигалась.
– Знаешь, я мог бы тоже укусить тебя, – продолжил Человек в противогазе. – Я укусил бы тебя дважды – один раз за то, что ты сделал, и еще один за твоего мерзкого пса. Цапнул бы тебя в твое симпатичное личико. Пока оно, как у милой девчушки, не стало бы не таким красивым, если бы я укусил тебя в щеку и выплюнул кусок мяса на пол. Но вместо этого мы просто сидим, болтаем и собираемся наблюдать интересное шоу. Ты увидишь, как мистер Мэнкс разбирается с грязными шлюхами, которые говорят в суде грязную ложь. Когда же он покончит с ней… когда выполнит свою месть, настанет моя очередь. А я и наполовину не такой милый, как мистер Мэнкс.