– Получай, – сказала она.
Мэнкс прижал ко лбу костлявую ладонь. По выражению лица его можно было принять за человека, которого озарила внезапная ужасная мысль. Он отступил от нее на пару шагов. Один его каблук поскользнулся на траве. Она целилась отверткой ему в горло. Но он оказался вне зоны ее досягаемости, упав на капот своего «Призрака».
– Мама, мама! – прокричал откуда-то Вейн.
Ноги у Вик подгибались. Она не думала об этом. Она шла за Мэнксом. Теперь, стоя вертикально, Вик видела, что он был старым и дряхлым человеком. Казалось, ему место в доме престарелых, с одеялом на коленях и метамуциловым напитком в одной руке. Она могла одолеть его – прижать к капоту и бить по долбаным глазам маленькой острой отверткой.
Она почти добралась до него, когда он встал с большим молотом в правой руке. Мэнкс сделал широкий боковой замах – она услышала свист в воздухе – и ударил ее по боковой стороне шлема. Столкновение было таким жестким, что она повернулась на сто восемьдесят градусов и упала на одно колено. Вик услышала звон цимбал в своем черепе – очень похожий на звуковой эффект из мультфильма.
Мэнкс выглядел от восьмидесяти лет до тысячи. Но в его ударе чувствовалась силы бандита-тинейджера. Стеклянные куски мотоциклетного шлема полетели в траву. Если бы Вик не носила его, ее череп был бы раздроблен, а мозг стал бы месивом среди красных осколков.
– Господи! – закричал Чарли Мэнкс. – Меня освежевали, как говяжий бок!
Вик быстро встала. Вокруг нее сгущалась темнота. Кровь хлестала из ее головы. Она услышала, как хлопнула дверь машины.
Вик развернулась вокруг, держа голову – и шлем – руками. Она пыталась остановить ужасную вибрацию, звучавшую внутри. Мир прыгал у нее перед глазами, словно она вновь сидела на работавшем мотоцикле.
Мэнкс все еще корчился на капоте машины. Его поцарапанное глупое лицо блестело от крови. Но теперь около автомобиля стоял другой мужчина. Или, по крайней мере, кто-то, похожий на мужчину. Существо имело голову гигантского насекомого из черно-белого фильма пятидесятых годов – резиновое чудовище, с гротескным острым ртом и стеклянными пустыми глазами.
Человек-насекомое держал оружие. Вик посмотрела в поднявшийся черный ствол – удивительно маленькое отверстие, немного большее, чем человеческий зрачок.
– Банг, банг, – сказал человек-насекомое.
Когда Бинг увидел, что мистер Мэнкс распластался на капоте машины, он почувствовал нечто похожее на физический толчок – ощущение отдачи. То же самое пробежало вверх по его руке, когда он выстрелил из гвоздомета в висок отца. Только теперь эта отдача была нацелена в самый центр его бытия. Мистер Мэнкс – Хороший человек – получил удар в лицо. Сучка приближалась к нему. Она хотела убить его – мысль такая же невообразимая и ужасная, как угасание самого светила. Сучка подошла к мистеру Мэнксу, и тот нуждался в нем.
Бинг схватил баллончик Пряничного аромата, навел его на лицо мальчишки и выпустил шипящую струю белого дыма в рот и глаза подростка – что он мог бы сделать несколько минут назад, если бы не был таким глупым; если бы не решил, что ребенку следовало видеть расправу над матерью. Мальчик отшатнулся и попытался отвернуть лицо, но Бинг схватил его за волосы, продолжая распылять имбирный газ. Вейн Кармоди закрыл глаза и сжал губы.
– Бинг! – закричал Мэнкс. – Бинг, скорее!
Бинг и сам кричал, выбираясь из машины. Он ринулся на помощь своему хозяину, осознавая, что не дал парнишке хорошую дозу. Это не имело значения. Время поджимало, а мальчишка находился в машине. Он никуда не денется. Бинг бросил баллончик Пряничного аромата в карман своей куртки. Его правая рука достала из-за пояса большой пистолет.
Он вышел из «Роллса», захлопнул дверь и вытянул вперед смазанный маслом черный пистолет. На женщине был мотоциклетный шлем, который показывал только ее глаза – расширенные и удивленные. Похоже, последнее, что она увидит, будет оружие в его руке. В трех шагах от него… прямо в зоне поражения!
– Бинг, давай, – произнес он себе под нос, – работу начинай!
Он уже начал нажимать на спусковой крючок, когда мистер Мэнкс, поднявшись с капота, встал на линии огня. Оружие выстрелило, и левое ухо Мэнкса взорвалось в брызгах кожи и крови. Тот громко закричал и ударил рукой по стороне головы, где теперь висели искромсанные куски его уха.
Бинг тоже закричал и еще раз выстрелил в туман. Громкий звук раздался невовремя, когда он не был готов. Человек в противогазе испугался так сильно, что пукнул – звонкий писк в его штанах.
– Мистер Мэнкс! О господи! Мистер Мэнкс, вы в порядке?
Тот привалился к боку автомобиля, с трудом повернул голову и посмотрел на помощника. Большие немигающие глаза Мэнкса буквально буравили Бинга – негодующе и потрясенно.
– А ты как думаешь? Меня полоснули в лицо. Потом мое ухо разнесли на куски! Мне повезло, что мои мозги не стекают по рубашке, ты, тупой идиот!
– О господи! Какая я задница! Это все ошибка! Я не хотел. Мистер Мэнкс, простите! Я скорее умру, чем нанесу вам вред! Какое несчастье! О боже! Лучше бы я себя пристрелил!
– Ты должен был убить ее! – закричал Мэнкс, убирая руку с раны. – Вот что тебе следовало делать!
Красные полоски уха покачались по краям кровавого сгустка.
– Давай, стреляй в нее! Уложи ее! Уложи ее в грязь и покончи с этим!
Бинг отвел взгляд от Хорошего человека. Его сердце колотилось в груди, ка-бам-бам, как фортепьяно, которое столкнули вниз по пролету лестницы. Он буквально слышал грохот нестройных звуков и деревянных хлопков. Бинг осмотрел двор и увидел Макквин, убегавшую от него на длинных загорелых ногах. В ушах звенело так громко, что он едва слышал, как его оружие выстрелило вновь, выбросив пламя в призрачный шелк тумана.
Луи Кармоди прошел контроль. Но ему все равно нужно было убить целый час, поэтому он направился в буфет за «МиккиДис». Луи решил ограничить себя жареным цыпленком, салатом и водой. Однако в воздухе пахло создающими голод запахами французского картофеля-фри, и, подойдя к кассе, он услышал, что говорит пухлому юноше крамольные речи… Короче, он заказал два бигмака, большую коробку фри и ванильный молочный коктейль суперразмера. То же самое, что брал себе в девятнадцать лет.
Ожидая заказ, он посмотрел направо и увидел маленького мальчика не больше восьми лет, с темными глазами, как у Вейна, стоявшего с матерью у следующей кассы. Мальчик смотрел на Луи – точнее, на его два подбородка и мужские сиськи – не с отвращением, а со странной печалью. Отец Луи, скончавшись, был таким толстым, что ему купили особый гроб на два долбаных размера шире обычного. Он выглядел, как обеденный стол с закрытой крышкой.
– Сделайте мне небольшой молочный коктейль, – сказал он официанту.
Луи не смог посмотреть на мальчика снова, боясь, что тот его разглядывает.
Он стыдился не из-за того, что страдал, как говорил его врач, патологическим ожирением (что за определение «патологическое», как будто иметь избыточный вес было морально схоже с некрофилией). Чего он не терпел – ощущая, как внутри него все корчилось и болело, – так это собственной неспособности изменить свои привычки. Он действительно не мог выразить то, что должен был сказать. Не мог заказать себе салат, когда чувствовал запах французских фри. В последний год его жизни с Вик он знал, что она нуждалась в помощи, что она тайно пила и отвечала на воображаемые телефонные звонки. Но Луи не мог выдержать с ней линию поведения – не мог предъявить свои требования и выставить ультиматумы. Если она распалялась и хотела с ним спать, он молчал о своих тревогах и просто шлепал ее по заду или проводил рукой по голой груди. Он был соучастником Вик, пока она не заполнила духовку телефонами и не спалила дом до основания. Только спичку зажег он сам.
Он устроился за столиком, предназначенным для карлика, страдающего анорексией, в кресле, пригодном для задницы десятилетнего ребенка. Неужели Макдоналдс не разбирался в своей клиентуре? О чем они думали, выставляя такие кресла для мужчин его размера? Он вытащил лэптоп и воспользовался бесплатным вайфаем.
Луи проверил почту и посмотрел на косплейных посетительниц в костюмах от «Пауэр Гёрл»[6]. Он задержался на доске сообщений «Милларуорлда». Несколько участников обсуждали, какой цвет Халк будет носить в следующий раз. Простаки, говорившие о комиксах, смущали его. Они спорили о сущей ерунде. Ведь было очевидно: серый или зеленый. Другие цвета смотрелись бы глупо.
Луи прикидывал, сможет ли он посмотреть на «Девушек-самоубийц» таким образом, чтобы никто из проходивших мимо людей не заметил этого. Внезапно в кармане его шорт начал звонить телефон. Он приподнял свой зад и принялся его искать.
Он взял телефон в руку, когда услышал музыку, игравшую через звуковую систему аэропорта. То была старая песня Джонни Мэтиса «Поездка на санях». Невероятно, потому что температура в Бостоне этим июльским утром была такой же, как на Венере. Луи потел, просто глядя наружу. Мало того – по звуковой системе аэропорта звучало что-то другое – вплоть до того момента, как зазвонил телефон. Леди Гага, Аманда Палмер или кто-то еще. Какая милая сумасшедшая дама с пианино.
Луи вытащил телефон, но сделал паузу, чтобы посмотреть на женщину за соседним столиком. Грудастая леди напоминала Сару Пэлин.
– Привет, красавица, – сказал Луи. – Вы слышите это?
Указав на потолок, он добавил:
– Они играют рождественскую музыку! В середине лета!
Она замерла с полной вилкой капустного салата на полпути к накачанным ботоксом губам и посмотрела на него со смесью смущения и беспокойства.
– Песня, – пояснил Луи. – Вы слышите эту песню?
Она нахмурились и взглянула на него так, как смотрят на лужу блевотины – как на что-то такое, чего нужно избегать.
Луи перевел взгляд на телефон и увидел номер Вейна. Это было странно. Они обменялись сообщениями несколько минут назад. Возможно, Вик вернулась из своей поездки на «Триумфе» и хотела рассказать, как тот ведет себя на дороге.