– А с ним был мальчик? Кто-нибудь сидел с ним в задней части машины?
– Откуда мне знать? – спросил мужчина.
Он поднес свои пальцы к губам и посмотрел в небо с почти комическим взглядом на лице.
– Да. Думаю, кто-то был. На заднем сиденье. Да-да. Могу поспорить, что в машине находился мальчик!
Он посмотрел на нее.
– С вами все нормально?
– Нет.
Она покачнулась, словно встала слишком быстро. Он был здесь и уехал. С ним находился Вейн. Они умчались полчаса назад.
Мост привел ее не туда. Мост, который переносил Вик через расстояние между потерянным и найденным, отправил ее в неправильное место. Возможно, эта брошенная церковь и была Домом сна – эта груда обугленных балок и битого стекла. Она изо всех сил хотела найти его, но только потому, что Вейну полагалось находиться здесь… здесь, а не на дороге с Чарли Мэнксом.
Вот в чем дело, подумала она. Как «Скраббл» Мэгги Ли не мог дать верные имена – Вик наряду со многими другими деталями вспомнила об этом сегодняшним утром, – мост не закрепился бы без двух событий, заякоренных на твердой почве. Если Мэнкс был где-то на трассе, мост не мог соединиться. Это походило на толчок маленького камня палкой в воздухе (у Вик мелькнуло воспоминание о свинцовой пуле, пробурившей тоннель в глубине озера). Самый Короткий Путь не знал, как унести ее к месту, не привязанному к одной точке. Поэтому он сделал лучшее, что мог. Вместо соединения с участком, где был Вейн, он привел ее туда, где мальчик недавно был.
Вдоль фундамента клубничного дома росли огненно-красные цветы. Он стоял в начале улицы, вдали от других домов – в месте таком же уединенном, как коттедж ведьмы в сказке… или фантастичном, словно пряничный домик. За травой аккуратно ухаживали.
Неприятный маленький мужчина подвел ее к сетчатой двери, которая вела на кухню.
– Хотел бы я, чтобы имелся второй шанс, – сказал он.
– Для чего?
Ему потребовалось время, чтобы обдумать ответ.
– Шанс переделать вещи. Я мог бы помешать им уехать. Тому человеку и вашему сыну.
– Откуда вы могли знать? – спросила она.
Мужчина пожал плечами.
– Вы проехали долгий путь? – спросил он своим тонким писклявым голоском.
– Да, типа того, – сказала она. – Хотя не совсем реально.
– О. Теперь я понимаю, – произнес он без всякого сарказма.
Мужчина придержал дверь для нее, и она прошла на кухню. Кондиционер принес такое же облегчение, как стакан холодной воды с веточкой мяты.
Это была кухня для старушки, умевшей готовить домашние бисквиты и пряничных человечков. В доме даже немного пахло пряничными человечками. На стенах висели жеманные кухонные плакаты со стишками.
НА КОЛЕНИ СТАВШИ, ТАК МОЛЮ Я БОГА –
НЕ ДАВАЙ МАМУЛЕ ПЕРСИКАМИ КОРМИТЬ МЕНЯ МНОГО.
Вик увидела мятый зеленый баллон, подпертый к креслу. Он напомнил ей кислородные баллоны, которые еженедельно доставляли в дом ее матери, – особенно в последние месяцы жизни умиравшей Линды. Она предположила, что маленький мужчина имел где-то больную жену.
– Мой телефон – ваш телефон, – сказал человек нестройным голосом.
Гром снаружи гремел так сильно, что содрогался пол.
Она прошла мимо стола к старому черному телефону, привинченному к стене рядом с открытой дверью в подвал. Ее взгляд переместился на кучу вещей. На столе располагался чемодан, демонстрировавший безумную свалку трусов и маек, зимних шапок и рукавиц. Почта со стола была сброшена вниз, но Вик не видела ее, пока та не зашелетела под ногами. Она быстро сошла с нее на чистый участок пола.
– Извините, – сказала она.
– Не волнуйтесь! – ответил мужчина. – Мой хаос, мне и заботиться о нем.
Он нагнулся и начал собирать конверты в большие мозолистые ладони.
– Бинг, с тобой не сравнятся никакие тучи. Ля-ля-ля! Оставляешь за собой мусора кучи!
Песенка получилась отвратительная, и Вик хотела, чтобы он не пел ее. Казалось, мужчина придумал ее во сне и вытащил в реальность как раз в тот момент, когда она начала гнить по краям.
Макквин повернулась к телефону – большой громоздкой вещи с вращающимся диском. Вик хотела позвонить, но, уперев руку о стену, закрыла глаза. Она ужасно устала. И потом ее чертов левый глаз болел неимоверно сильно. Она, как и хотела, оказалась здесь. Но куда теперь звонить? Было бы неплохо, если бы Табита Хаттер узнала о церкви на холме – о сгоревшем доме Божьем (БОГ ПОГРЕБЕН ЗАЖИВО. ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО ДЬЯВОЛ), где Мэнкс и ее сын провели целую ночь. Пусть Табита Хаттер приедет сюда и поговорит со стариком, который видел их, – со стариком по имени Бинг. Бинг? Однако Вик не знала точного места и не была уверена, что в ее интересах звонить в полицию, пока она находилась здесь.
Бинг. Имя смущало ее.
– Как, вы сказали, вас зовут? – спросила она, думая, что, возможно, услышала его не так.
– Бинг.
– Как Поисковый Движок?
– Верно. Только я использую Гугл.
Она засмеялась – звук, который выражал больше усталости, чем юмора, – и посмотрела вскользь на него. Он повернулся к ней спиной и стаскивал что-то с крюка рядом с дверью. Предмет выглядел как бесформенная черная шапка. Она еще раз взглянула на старый зеленый баллон и поняла, что он вообще не кислородный. Надпись на боку гласила: «СЕВОФРЛЮРАН, ОГНЕОПАСНО».
Вик отвернулась обратно к телефону. Подняв большую трубку, она по-прежнему не знала, с кем поговорить.
– Забавно, – сказала она. – У меня имеется собственный Поисковый Движок. Я могу задать вам странный вопрос, мистер Бинг?
– Конечно, – ответил он.
Она скользнула пальцем по вращающемуся диску, не поворачивая его. Бинг. Не имя, а больше звук… который издает серебристый молот, разбивая стеклянный шар.
– Я немного перенапряглась, – сказала она. – Забыла название этого города. Вы можете сказать, где, черт возьми, я нахожусь?
Мэнкс был вооружен серебристым молотом, а у человека, сопровождавшего его, было огнестрельное оружие. Банг, сказал он. Банг! Прямо перед тем как выстрелить в нее. Только он говорил это слово напевным образом – не как угрозу, а как стишок под скакалку.
– Можешь погадать, – сказал Бинг за ее спиной.
Его голос был приглушен, словно он зажимал рукой нос. И тогда она узнала его. В прошлый раз этот голос тоже был приглушен. Вик повернулась на каблуках, уже зная, что увидит перед собой. Бинг успел надеть свой старомодный противогаз Второй мировой войны. В правой руке он держал садовые ножницы.
– Ты в Доме сна, – сказал мужчина. – Тебе пришел конец, болтливая сучка.
Он ударил ее в лицо садовыми ножницами и сломал ей нос.
Вик сделала три небольших шага назад, и ее каблуки ударились о порог двери. Единственная открытая дверь вела в подвал. У Макквин было время вспомнить это перед тем, как случилась следующее: ее ноги подогнулись, и она упала прямо назад, словно села на стул, которого не было. Но там не было и пола. Она падала и падала вниз.
Это будет больно, – подумала она. Идея пришла без тревоги: просто полное принятие факта.
Она испытала краткое чувство невесомости. Ее внутренности стали эластичными и странными. В ушах свистел ветер. Она мельком заметила голую лампочку, висевшую над головой, и фанерные листы между балками потолка.
Вик ударилась о лестницу – сначала задом с хрустом костей… потом были перевороты, словно у брошенной кем-то подушки. Ей представилась сигарета, которую отец выкидывал из окна движущейся машины, – то, как она падала на асфальт, разбрасывая искры при столкновении.
Потом она ударилась правым плечом, и ее снова подбросило. Левое колено зацепило какой-то предмет. В левую щеку что-то врезалось – такое ощущение, что ее ударили ногой по лицу.
Вик думала, что, упав на пол, она разобьется, как ваза. Вместо этого она опустилась на комковатый холмик того, что было завернуто в пластик. Макквин влетела в него лицом, но нижняя часть тела продолжила полет. Ее ноги безумно молотили по воздуху. Мамочка, смотри! Я делаю стойку на руках! – вспомнился ей крик на Четвертое июля. Она тогда увидела мир по-новому: небо стало травой, а земля – звездами.
Вик наконец остановилась, лежа спиной на оберточной пленке. Лестница теперь находилась за ее спиной. Она посмотрела назад – на крутой пролет ступеней, видя их снизу вверх. Макквин не чувствовала правую руку. В левом колене ощущалось давление, которое вскоре, как она знала, превратится в мучительную боль.
Человек в противогазе спускался по ступеням. Он нес в одной руке за вентиль зеленый металлический баллон. Мужчина оставил садовые ножницы наверху. Ужасно, как противогаз менял его лицо. Рот превратился в гротескный чужеродный узел, а глаза – в пустые пластиковые стекла. Вик хотела закричать, но ошеломление не позволяло ей создавать какой-либо шум.
Он сошел с нижней ступеньки и встал таким образом, что ее голова оказалась между его ботинками. До Вик слишком поздно дошло, что он снова собирается ударить ее. Бинг поднял баллон обеими руками и вонзил его в живот своей пленницы, выбив весь воздух из ее легких. Она громко закашляла и перекатилась на бок. Когда дыхание начало возращаться, ей показалось, что ее стошнит.
Баллон звякнул о бетон, когда мужчина поставил его на пол. Он схватил прядь ее волос и дернул на себя. Несмотря на решение оставаться безмолвной, разрывающая боль вынудила ее издать слабый крик. Он намеревался поставить ее на четвереньки, и Вик была вынуждена подчиниться, потому что только так она могла остановить невероятную боль. Его свободная рука скользнула под нее, схватила грудь Вик и безжалостно сжала ее, словно проверяла грейпфрут на твердость. Он захихикал.
Затем Бинг потащил ее. Она ползла как могла, потому что это было менее болезненно. Но его не волновало, какие муки она испытывала. И когда руки Вик отказали, он продолжил тащить ее за волосы. Она с ужасом поняла, что выкрикивает слово «пожалуйста».
Вик получила лишь смутное представление о подвале, который больше походил на длинный коридор, а не на комнату. Она мельком заметила стиральную машину и сушилку, голые женские манекены в противогазах, усмехавшийся бюст Иисуса в открытой робе, которая показывала его анатомически верно изображенное сердце. Одна сторона его лица была закопченной и покрытой буграми, как будто бюст держали над огнем. Она слышала приходивший откуда-то металлический гудящий звон. Он звучал беспрерывно.