Заглянул в какие-то двери, осторожно приоткрывая их, но увидел только окованные сундуки и деревянное ложе, накрытое мехами, – похоже, неиспользуемое.
Дом был старым, мрачным, разделенным бревенчатыми стенами, как лабиринт, что хуже – доски под ногами скрипели. Вуко ставил стопы, как мог осторожно, на края досок, скользя между теней и мрачных уголков почти бесшумно, но ужасно медленно, прислушиваясь каждые несколько шагов.
Следующим помещением была кухня, временно превращенная, кажется, в бойню. Каменный пол и солидный, сколоченный из толстых досок, стол были забрызганы кровью, тут лежали пропитанные алым тряпки, казан с горячей еще водой, куча порванных тряпок, маленький узкий нож с костяной рукоятью, загнутая игла, оловянный кубок и небольшая металлическая бутылочка, покрытая гравированным орнаментом.
За столом сидел, упертый в стену, сломанный напополам большой сверток с пятнами крови, оплетенный ремнями и окутанный льняным полотном.
Драккайнен подошел и, чувствуя, что сердце его выскакивает из груди, разрезал ремень и медленно раздвинул полотно.
Увидел чужое плоское лицо, вытаращенные ореховые глаза, подведенные снизу полумесяцем белков, и раскрытый рот, полный мелких зубов, рыжих от крови.
На лбу мужчины кто-то начертил пальцем, смазанным кровью, круг и пересек его вертикальной линией.
Он осторожно осмотрел стол, разбросанные вокруг медицинские инструменты, стараясь не влезть в кровь, и зафиксировал: то, что он видит, это следы не пыток или убийства, но – поспешного осмотра ран. Как минимум три человека подлатывали себя тут на скорую руку, оставляя вокруг множество нервных следов, а одного, раненного тяжелее прочих, спасти не удалось, остальные наложили друг другу повязки, используя отвратительно и подозрительно пахнущие какими-то сложными алкалоидами растворы из кубка, и поспешно вышли. Остался только завернутый в тряпки труп.
Все произошло, может, минут десять назад.
Он выскользнул из кухни с ужасным ощущением, что впал в проклятую петлю, в которой он разминулся с остальными, и теперь блуждает на ощупь в тумане, встречая на своей дороге только пустые помещения, в то время как главное происходит где-то в другом месте и без его участия. Ситуация становилась все хуже, все сложнее и абсурдней.
В доме царила тишина, но в какой-то миг до Драккайнена донесся далекий, приглушенный звук, совершенно не понятный. Кто-то застонал? Крикнул, но издалека? Кто-то кого-то окликнул на улице?
Ему самому захотелось кого-нибудь окликнуть. Хоть кого-то.
Следующие двери, точно такие же, как и остальные, снабжены были железной скобой, прибитой солидными кузнечными гвоздями, и закрыты железным штифтом, воткнутым в ушко. Скоба внутри дома?
Он осторожно вынул штифт, а потом толкнул дверь кончиком меча. Чуть не задохнулся от тяжелой духоты благовоний, аммониака, грязных человеческих тел и застоявшегося воздуха. В коридоре было темно, но в помещении еще темнее. В полумраке он заметил сплетенных друг с другом людей, лежащих на сенниках. Несколько мужчин, две женщины, старая и молодая, прижавшиеся друг к другу, несколько детей разного возраста. Сплетенные в один клубок, полуживые и неподвижные. Внутри на полу стояла металлическая посудина, из которой тонкой струйкой сочился дым. Проникал наружу сквозь отверстия в крышке и наполнял комнату синим туманом до самого потолка.
Драккайнен заслонил лицо рукавом и вошел, следя, чтоб стена оставалась за спиной.
– Добрый тебе день, Улле, – пробормотал.
Купца сложно было узнать. Бледный, изможденный, со всклокоченной бородой, он раскачивался в куче грязных мехов, губы его были покрыты струпьями, а глаза – бледны и бессознательны. Были на нем короткие штаны и рубаха, что-то вроде теплого белья или пижамы из когда-то благородных тканей, вышитых, но превратившихся в испятнанные и порванные лохмотья в желтоватых затеках.
Драккайнен беспокойно выглянул в коридор, но дом казался совершенно пустым.
– Выходи, Улле, – сказал он. – Уже все нормально. Выходите все.
Он поднял купца, потянув того за руку, и поставил на ноги. Вяленый Улле качнулся и оперся о стену. Остальные смотрели на Драккайнена неподвижно или лежали на сенниках и ни на что не реагировали.
– Быстрее! – прошипел он. – Вставайте! Выходите, пока они не вернулись.
В конце концов ему пришлось их вытаскивать. Тянуть за руки, закинув себе на шею, выносить чуть ли не на руках. Когда ставил на ноги одного, другой оседал на сенник. Он выскользнул в коридор и несколько минут прислушивался, а потом отворил дверь во двор и вытолкал их одного за другим прямо на мороз и снег, кашляющих, раскачивающихся на неустойчивых ногах.
Последней была старшая женщина, которую он выволок вместе с сенником.
Молодая женщина обняла одного из детей, какой-то мужчина пополз в сторону деревянных дверей на противоположном конце двора, где, должно быть, находился тыльный выход в закоулок.
Улле старался что-то сказать, но лишь кашлял и бормотал неразборчиво:
– Бахра… Баргх… Багрян… у… убил Унфагра… и моего старшего… желтые глаза… ежедневно… золото в глазах… золотое бельмо… при… привезли духов… дым… лучше, чем цепь… Багр… эта красная… тварь… убей… ждали тебя… золотое бельмо… нет никого… нет друзей… никто не пришел… боялись болезни…
– Все нормально, – прервал его Драккайнен. – Вяленый, сосредоточься. Где вход в подвал? В подвал, где сокровищница. Мы должны ее открыть. Понимаешь, что я говорю?
Купец раскашлялся снова, а потом его стошнило на снег.
– Где вход в подвал? – тормошил его Драккайнен с ужасным чувством, что все идет не так как нужно и распадается в хаос. Ему казалось, что он должен быть в нескольких местах одновременно. Вытягивать Грюнальди из сокровищницы, искать Сильфану и Спалле, проверять в порту подле корабля, выслеживать Варфнира и его таинственного информатора. Найти Багрянца и его людей прежде, чем те найдут его. Все сразу. Полное поражение.
Он тряхнул купца за плечи, а потом потер ему лицо снегом:
– Где вход в подвал?! Где у тебя оружие?!
– Духи выходят из лампы, – сказал Вяленый Улле совершенно отчетливо. – Слушают. Следят. Много дней и много ночей. Темнота. Духи.
– Perkele, – только и ответил Вуко.
Он снова вошел внутрь и решил прикинуть, как идет коридор в подвале, принимая за исходную точку помост и укрытый там выход.
В результате нашел вход в подвал – люк в деревянном полу рядом с кухней. Нашел его в тот самый момент, когда тот начал отворяться.
Квадратный, старательно сколоченный из толстых досок, безупречно вписанный в пол, в другом случае он так и остался бы незаметным. Люк едва приподнялся, открыв чью-то голову, и не было времени на что-то сложное. Он просто в два прыжка достиг крышки и прыгнул на нее, втыкая назад в пол. Где-то внизу нечто свалилось со страшным грохотом и треском. Железное ухо, за которое люк можно было поднять, простой выгнутый прут, продетый в два отверстия, вошел на свое место и был теперь едва заметен на темных бревнах. Он поддел его кончиком ножа, дернул крышку вверх и, не раздумывая, прыгнул в темноту.
Попал на широкие доски, что были ступенями лестницы, отвесной, почти как приставная, оттолкнулся от них и прыгнул вперед, в бархатную тьму. Перекатился, что-то со свистом промелькнуло сверху, он встал на согнутых ногах и выпустил кусок цепи, все еще окрученной вокруг запястья, а потом крутанул лампой. Попал по кому-то в темноте, раздалось звяканье, хлюпанье драконьего масла в емкости и сдавленный крик. Он снова крутанул цепью, выписывая в воздухе сложную фигуру, попал снова, сбоку, раз повыше и раз пониже, примерно на высоте колена. Дернул цепью, схватил лампу в ладонь и вынул пробку, а потом плеснул перед собой в темноту, вывернулся, уходя от удара, раскрутил лампу снова и отпустил цепь, посылая ее в темноту. Услышал, как она с лязгом отскакивает от камня, а потом его противник вдруг загорелся, наполняя подвальный коридор неровным светом. У него горела рука, пола мехового плаща и несколько мест на груди и лице, куда попали капли. В неровном свете было видно, что это тоже не Багрянец.
Мужчина издал безумный вопль, дернул пряжку, сбрасывая мех на пол, и принялся хлопать себя по лицу. Случилось лишь то, что загорелась его ладонь. Он оскалился в дикой гримасе, а потом внезапно бросился вперед, горя и размахивая одним из палашей, которые еще этим утром были собственностью Драккайнена.
Разведчик сделал короткое движение опущенной рукой; кривое, ощетинившееся отростками лезвие кувыркнулось в воздухе и воткнулось мужчине в грудь. Тот замер, будто натолкнувшись на стену, издал хриплый вопль, прозвучавший как «Ифри-йя!», и упал вперед, хватая Драккайнена за плечи: похоже, желая притянуть его к своей груди и надеть на торчащие вперед клинки. Вуко крутанулся вокруг выставленной вперед ноги, перехватил запястья нападающего и бросил его в темноту с грохотом, ревом пламени и блеском искр. Придержал руку падающего и, используя ее как рычаг, вывернул – уже лежащего – клинком, торчащим из груди, вниз, а потом наступил на спину. Все вместе продолжалось не более пары секунд. Мех на полу и кафтан нападавшего продолжали коптеть с жутким смрадом горелой кожи и шерсти.
Драккайнен поднял свой палаш и открыл первую дверь, но нашел только кладовку, наполненную инструментами, корзинами и висящими на колышках лохмотьями.
Он выругался, отворил следующую и скользнул внутрь, плоско поднимая меч, – и вдруг замер. Перед ним стоял Спалле, белый как мел, с вывернутыми назад руками, связанными толстой веревкой, оплетавшей и его шею и проходившей через раскрытый рот. Мореход, желая что-то сказать, лишь давился кляпом, воткнутым между зубами, да хрипел. За ним стояла одетая в черное фигура, рука в чем-то, что напоминало лоснящуюся шкуру ящера, обнимала Спалле спереди, прижимая ему к глотке поблескивавший, будто лед, предмет. Стилет со стеклянным клинком, острый, как шип, в котором переливалась масляная жидкость неприятно желтоватого цвета. Игла странного клинка упиралась в шею Спалле.