тся покорены первыми. Благодаря чему ван Дикен сможет хоть купаться в том свинстве, хотя что-то мне подсказывает, что, скорее, выкупает в нем тебя.
– А тебя нет? – он поднимает на меня застекленные льдом глазницы, и вся его ограниченная мимика не нужна, чтобы выказать удивление.
– Полагаю, нет. Если я не найду здесь способа помочь Людям Огня, то вернусь к ним. Могу оборонять Дом Огня и даже погибнуть при осаде, если понадобится, но не вижу причин вставать на стенах Ледяного Сада. Но если поможешь мне – я помогу тебе. Все очень просто. Придумай что-нибудь, чтобы спасти Людей Огня, и я придумаю, как спасти твой Сад и твою задницу, а к тому же ты получишь драконье масло. Я ухожу, вернемся к разговору утром. И еще одно: выколдуй себе какой-нибудь спортивный костюмчик.
– Что? Зачем?
– Мы идем в отдаленное место, чтобы вести там магические поединки. Спортивные. Без взаимного превращения в снежных баб и деревья. А… Молний тоже нельзя.
Я люблю ходить Ледяным Садом. В нем немало очарования средневековой старины, и есть в нем немного от парка развлечений: Диснейленд, Хогвартс, всякое такое. Я уже знаю расположение улиц и переулков, и обычно мне не нужна помощь моей птички-проводника. В свободные минуты я беру Ядрана за стены и галопирую по острову: сперва засыпанным снегом пляжем под клифом, потом зигзагообразной тропинкой, вырезанной в скале до плоскогорья, вокруг озера, по лесу и через луга в горах. Полагаю, в острове где-то тридцать на восемь-девять километров, но все обитатели сидят в крепости, и за ее стенами уже не встретишь и живой души. Есть еще несколько постов вдоль побережья с небольшими гарнизонами из Сада, но они редко покидают свою территорию.
Еще я хожу по городу и пытаюсь раскрыть его изнанку. Ту, что темна, скрыта и куда более таинственна; та, о которой Фьольсфинн не вспоминает. Чувствую, что есть тут нечто такое. Но прежде всего, я пытаюсь найти сам не знаю что: нечто, что окажется полезным против ван Дикена. Знаю, что норвежец имеет нечто такое за пазухой и что немало чего держит на подхвате. Потому я так на него давлю. Он знает куда больше, чем раскрывает. Он услужлив и вежлив, но что-то крутит, я это чувствую.
А может, я наконец-то становлюсь подозрительным?
Нынче в полдень я прохожусь главной улицей, среди сугробов снега, отброшенного от крылец, и заглядываю в таверну. Пытаюсь завязать разговор с местными, но они неболтливы. Когда я вхожу – умолкают. Потом обмениваются несколькими загадочными замечаниями, но если я пытаюсь узнать что-либо о том, как они сюда попали и как долго здесь живут – каменеют. «Ты пришлец, – говорят. – Ты оказался здесь случайно. Никто, кто не искал такого места, не поймет». То, где они обитали ранее, к какому народу принадлежали, были ли у них семьи – представляет собой табу. Исключением являются те пришельцы, что приплыли в Ледяной Сад недавно и по собственной воле, которые получили разрешение и были впущены, чтобы торговать или предлагать услуги. А такие тут есть, хотя обычно они не покидают небольшого района в порту и сидят в собственных тавернах на склоне. И не то чтобы кто-то на них тут нападал или выбрасывал из корчмы – просто не хотят. Боятся города, боятся его обитателей, а прежде всего боятся песен богов. «Тут аж смердит Песенниками и их работой», – сказал мне один из них. «А Люди Вулкана – странные. С ними хорошо торгуется, но я не останусь тут ни минутой дольше, чем будет необходимо. И не знаю, вернусь ли когда-либо. Всякий знает, что половина из них – это Разбуженные, которым Песенник придал человеческую форму». Еще один не в силах вынести сам город: «Это как жить в пещере. Человек должен иметь собственный дом, собственные деревья и земли, а с крыльца видеть море и свою ладью, как оно есть у нас. Тут же все сидят в каменных камерах, один рядом с другим, как червяки. А еще срут в какие-то дыры в камне, а рядом у каждого свой источник. От такого только болезни да зараза. Каждый заперт между камнями. У меня так кролики живут, как они тут обитают».
Я хожу улицами, осматриваюсь, слушаю разговоры и ищу потенциальных информаторов. Ищу запертые двери и охраняемые места.
И мне не нравится, как глядят на меня каменные горгульи, сидящие на крышах.
Мои люди ждут в условном месте, в таверне «У Кракена» над внутренним портом, в сердце Ластовни, купеческого района для приезжих. Делают то же самое, что и я – шпионят. А именно, ищут своих – Людей Огня из экипажа Грюнальди и его кузена. Пока что безрезультатно.
Сильфана скалится в драконьей ухмылке, которая несколько чрезмерна и означает, что она либо злится, что я не выказываю ей достаточно внимания, либо что-то крутит, либо что она уже напилась. У нее для обитателей Побережья крупные зубы, почти как у человека, белые и ровные. К тому же эти выразительные брови и узкий, будто клинок, нос. Решительно мой типаж, вот только я на работе. А потому обороняюсь остатками сил. Не хочу ухаживать, нежничать и вздыхать. Не во время операции, а не то погибну. И уже дважды снилась мне Дейрдре Маллиган. И не знаю, что оно значит. И у меня не хватит энергии на такие пляски. Мы пошли на Каменное Торжище, в торговые залы: это хорошее место, поскольку там охотней всего появляются привычные обитатели крепости. Входят через ворота башни, осматриваются среди заморских товаров и возвращаются к себе, воротами, через которые приезжие легко могут пройти, но отчего-то не желают.
– Я мог только расспрашивать, – рассказывает Спалле, придвигая мне кувшин. Мы сидим за боковым столиком вроде как кабинета, отделенного рядом толстых столбов от шумного зала. – Живу довольно далеко от Грюнальди и не знал их так хорошо, чтобы теперь опознать. Вот только никто не желает со мной разговаривать. Когда вспоминаю, где кто из них жил в Земле Огня и как звался, люди отделываются от меня и уходят.
– Я говорил с одной женой. Еще довольно молодая и симпатичная Грифонка. Та сказала, что если бы пришлось ей вернуться в свою завшивленную халупу на болотах, где она некогда обитала вместе с дурнем, что смердел, как нифлинг, то она лучше бы утопилась в море. И что некогда она была другой, но та, другая, умерла. И чтобы сказать это, она затянула меня куда-то в угол и нашептывала это на ухо, будто боясь, что кто-то услышит. Может, все дело в этом? Может, тут им живется лучше, и они не желают, чтобы кто-то их отсюда забрал?
– Но почему? – говорю я. – Должно ведь быть так, как рассказывал Грюнальди. Песенник туманит им головы и приводит к тому, что Сад кажется им наилучшим местом на земле. Тут неплохо и наверняка можно жить со всеми удобствами, и я не замечал, чтобы он как король слишком на них давил, а ведь у этих людей были семьи, дома, предки, родная земля. И они не желают об этом вспоминать. Полагаю, что все, кто обитает тут постоянно, прошли через то же, что и люди Грюнальди. Магический сад, угощение, все пронизано песнями богов. И после этого они остаются тут навсегда.
– Иначе никто не захотел бы здесь жить, – вмешивается Спалле. – Тут можно быть купцом или ремесленником. Ходить только вдоль каменных стен и вдыхать вонь других. Не знаю, как можно чувствовать себя свободным человеком в таком-то месте. Хорошо, когда приходит война. Тогда стоит иметь каменную стену, чтобы ссать с нее на осаждающих и смеяться над их усилиями. Но только тогда.
Я машу ладонью помощнику трактирщика. У него белая рубаха и кожаный жилет, но кроя, как в девятнадцатом веке, словно он шел в комплекте с сюртуком, однако одежда расшита местными сплетающимися узорами. Полный мишмаш.
Я делаю жест родом из фэнтези, который всегда хотел сделать: со звоном бросаю на стол два серебряных секанца и цитирую:
– Приноси нам пиво, пока я не скажу: «Хватит».
Это из какой-то игры об охотниках за чудовищами, не помню из какой.
На столе появляется еще один кувшин, под крышкой даже колышется слабая пена и появляется запах, немного напоминающий хмель, вот только более смолянистый. Это все еще не «Карловацкое» и не «Крушовицкое», но нужно признать, что пиво в городе норвежца куда лучше любого другого здешнего.
Я набиваю трубку и снова решаю поискать на Каменном Торжище некое подобие табака. Я просто не теряю надежду. Так уж меня обучили.
Грюнальди протискивается сквозь толпу и бредет к нашему столу, я вижу его сквозь ароматные клубы дыма, которые выпускаю с изрядным удовлетворением. Следом за ним вышагивает Варфнир, выделяющийся в своем расшитом плаще, серебряной повязке на ухоженных волосах и с выражением лица принца, пойманного в борделе.
– Тут есть какая-нибудь горячая юшка? – спрашивает Последнее Слово, садясь на лавку. – Мы замерзли до костей.
Я снова машу кельнеру, решив при первой же возможности сказать Фьольсфинну, чтобы он ввел своим декретом меню. Хорошо иметь доступ к власти.
– Есть новости, – заявляет Грюнальди невнятно, между одной и другой ложкой, зачерпнутой из глиняной миски. – Мы нашли одного. Третьего стирсмана нашего похода. Хорлейфа Дождевого Коня. Вот только теперь он зовется Полынь и, кажется, немного трехнутый. Носит кафтан с вышитым деревом и считает себя великим мудрецом. Задирает нос, но мы убедили его, он придет сюда. Но только после того, как на башнях ударит пять колоколов, поскольку до этого на его плечах судьбы всего мира.
– Чудесно, – хватаю я друга. – Может, мы наконец что-то узнаем. Спалле?
– Сейчас корабли уже не приплывают, – говорит он. – Наш был, пожалуй, последним. Только отдельные снеки еще рискуют выплывать на ловлю в такую погоду. Но в этом закрытом порту купцов немало. Множество кораблей, часть с товарами. Несколько раз в день отворяются ворота и очередные корабли вплывают в подземный канал внутрь горы. Главным образом везут зерно в бочках, живых коров, свиней, кованное железо и кожи. Всякое такое. И дерево. Очень много дерева в бревнах. Полагаю, что там, внутри, есть амбары, а может, и кузницы с верфями. Нельзя подойти к каналам, но изнутри слышны удары молотами, что разносятся эхом откуда-то далеко.
– Браво, Спалле, – говорю я. – Как ты об этом узнал?