– Я тут довольно долго живу, – сказал парень и поднял с земли свою каску. – И умею пройти по этому району. Не нужно обо мне волноваться. Меня зовут Филар, сын Копейщика. Здесь называют меня Фьялар Каменный Огонь.
– Нужно. Ты ценный, – сказал Драккайнен твердо.
– Там, где я живу, у меня есть вещи. Я хочу их забрать, а потом охотно пойду с вами.
Они вошли вместе с ним в дом, где в довольно большом, освещенном газом зале, поделенном перегородками на клетушки, Филар нашел свою, с плетеным матом на полу и не то корзиной, не то рюкзаком. Они молча смотрели, пока он упаковывался методичными, экономными движениями, и только Сильфана помогла ему, свертывая мат и снимая сушащуюся на веревке одежду. Последнее, что он упаковал, – железный шар размером с крупную сливу. Юноша тщательно завернул его и положил наверх, под крышку.
Парень прекрасно понимает, что такое ванна, вентили тоже его не смущают. Спалле спускается вниз, в место, которое сложно назвать как-то по-другому, чем «рецепция», и заказывает ужин. Проносят тот через полчаса, но Филар все еще сидит в ванной и оттуда слышен плеск воды: похоже, что в Кавернах у него не было частого доступа к такой роскоши. Может, стоит добавить, что он едва ушел живым, а подобный опыт отчего-то изматывает человека.
Наконец он выходит, переодетый в потрепанную, но чистую одежду, и садится за стол, принеся собственные столовые приборы. Люди Огня используют только ножи, а едят обычно пальцами, разве что имеют дело с супом – тогда берут ложки. У Филара же есть специальный ножик с раздвоенным кончиком, который он использует с большой ловкостью, как вилку, а еще что-то вроде широкой песеты, которой он пользуется, как палочками. Мы сидим вокруг стола, я проталкиваю куски сквозь перехваченное горло и мне хочется встряхнуть мальца и выбить из него все, что мне нужно, но я ведь обещал выслушать его рассказ. В этом мире любой рассказ – дело совершенно святое. Кино, книга и театр в одном флаконе. У нас истории не пробуждают такого интереса. Мы ими пресыщены, перекормлены, мы к ним имунны. Мы ими дышим и говорим.
Потому я жду. Договор есть договор. В отеле Фьольсфинна все же готовят куда лучше, чем в тавернах.
Мои люди наблюдают за операциями Филара со столовыми приборами, словно за выступлением иллюзиониста, Сильфана вдруг вспоминает, что она сестра стирсмана, а потому начинает придерживать мясо кончиками пальцев, закрывать рот, пока жует, а к тому же время от времени вытирает ладони о платье. Версаль в полный рост.
Чтобы убить время, мы коротко рассказываем, кто мы такие и что намереваемся делать. Он слушает внимательно и время от времени кивает. Он кажется удивительно серьезным для своего возраста, у него множество мелких шрамов, и мне кажется, что он много чего повидал. Есть в нем нечто особенное. Он необычный молодой человек.
Филар наконец вытирает рот салфеткой, выпрямляется, а потом сует руку за пазуху и вынимает небольшую трубку с головкой из зеленоватого камня и с плоским чубуком, похожую на миниатюрный индейский калумет. Я окаменеваю от удивления, глядя, как он вынимает мешочек из мягкой кожи и расшнуровывает его.
Я вытягиваю свой «дублин» и кладу на стол. Парень чуть приподнимает брови и спрашивает, не хочу ли я его бакхуна, а мне хочется его радостно обнять, и я понимаю, что собрало нас вместе предназначение.
Я нюхаю, растираю в пальцах. Листья светлые, крупно нарезанные. Пахнут чуть как «берли», но есть в них и сладковатые нотки арабских табаков для кальянов и специи, липкая присадка. Я очень осторожно раскуриваю, и на губы мои выползает улыбка. Это не совсем табак, естественно, нет, но это нечто очень похожее. Достаточно похожее, чтобы решить: эта планета и вправду может быть заселена.
Я подаю парню горящую лучину, которую разжигаю в камине. Филар откидывается на спинку кресла, минутку пыхает, водя по нам взглядом, а потом начинает говорить.
Продолжается рассказ до поздней ночи, когда нам приходится лечь спать, а сразу после завтрака парень продолжает. Говорит складно, старательно строит фразы, потому я стараюсь не прерывать и не задавать вопросов, по крайней мере, пока он не закончит. Ему часто не хватает слов на языке Побережья, он тогда переходит на амитрайский, мне приходится помогать и переводить, и это длится долго, но зато оказывается, что с моей памяти снимается блок, и я вспоминаю все больше слов.
Когда он заканчивает на том, что сел в ладью, которая должна была высадить его в устье, но не слишком грубо, однако все же насильно довезла его до Ледяного Сада, я не могу усидеть на месте. Все отправляются подремать на сиесту, а я сижу за столом и думаю. Слишком многое нужно обмыслить. Ситуация, которая вчера казалась мне просто сложной, теперь превращается в адскую китайскую головоломку. Теперь это конкурс акробатического рок-н-ролла на минном поле. Еще я думаю об этом удивительном парнишке, который за неполные два года сумел побывать императором – властелином мира, бродягой, невольником, портовым работником, жрецом, шпионом, охранником каравана и бог знает кем еще. Который пользовался пятью именами, десятки раз пытались его убить разнообразнейшими способами, он стоял против чудовищ, Деющих, убийц, воинов – и все еще жив. К тому же он – законный наследник императорского трона, что тоже может иметь значение.
Канарейка находит Фьольсфинна в теплице. Под хрустальной крышей тянутся ряды саженцев, король сидит за базальтовым столом и с неудовольствием оглядывает маленький фиолетовый корнеплод, который удерживает в деревянных щипцах. Обычно меня заинтересовало бы, что он делает, но не сегодня. Он снова начал отпускать седую бороду, которая превращает его в сюрреалистического короля Лира.
– Фрайхофф в Амитрае, – говорю я без вступления. – Захватила власть над величайшей империей на континенте и проводит там массовые социальные эксперименты. А потому – против нас играет не только ван Дикен, но и нечто вроде монгольской – или китайской – империи, настолько же готовой перевернуть мир вверх ногами. Я также локализировал Пассионарию Калло. Она довольно недалеко, в горах к югу от Пустошей Тревоги, вот только она сбрендила. Погрузилась во что-то вроде магической кататонии и контролирует всю долину. Расклад сил слегка изменился, профессор Фьольсфинн, и что бы вы там ни говорили, у нас у обоих проблемы.
– Амитрай далеко, – отвечает он слегка нетерпеливо. – Они сюда не доберутся.
– Твои коллеги не обращают внимания на такую ерунду, как возможное и разумное. Они ведь боги, верно? Проблема не в том, что сделают, проблема в том, что попытаются сделать. И как полагаешь, отчего так? В этой ситуации конфронтация между теми двоими неизбежна. Две оставшиеся силы, Калло, ставшая депрессивной богиней в спячке, и мы, в этом нашем базальтовом Диснейленде, тоже участники игры. То, что оба они попытаются проглотить. Речь идет о запасе песен богов. Нечто, рядом с чем обогащенный уран стоит не больше овощного желе.
– Минутку… Откуда ты все это…
– Я профессионал. И у меня есть свои методы. Я знаю куда больше, чем тебе кажется. А кроме прочего, что у тебя в городе уже есть шпионы обоих. Кажется, что они сидят главным образом в Кавернах, но это иллюзия. Это не те люди, которые испугаются драконов над воротами или песен богов. Уже подбивают твоих мутантов, и если так оно и пойдет, получишь здесь бунт. Что станешь делать? Пошлешь армию на замирение Каверн? Перед самой войной? Концепция пассивного сидения в крепости кажется мне сейчас куда как сомнительной.
– Мутанты получают от меня защиту. Никто их не неволит и не убивает. Нигде в мире у них нет столько свободы. Я пытаюсь получить лекарство, которое развернет процесс вспять. Оттого они должны бы…
– Хватит играть, профессор. Я уже понял твой архетип. Я не говорю о тех несчастных, что попали сюда случайно – я говорю о жертвах твоих экспериментов. Ты неважный стратег – и я не имею в виду твои шахматные таланты, поскольку ты специально проигрываешь, чтобы я начал относиться к тебе легкомысленно. Но я делать так не намерен. К тому же я – никакой политик. Оттого не удастся втянуть меня ни в какие интриги, я – боевой инструмент. Простой, как цеп. Скажем, ты можешь желать меня контролировать. Шантажом, силой, можешь попытаться взять в заложники моих людей, вот только зачем? Уверяю, что оно может не получиться, но в любом случае будет стоить очень дорого. Потому что тогда мы окажемся на моей территории. В мрачной области оперативной практики. У тебя есть сильные враги, которые остаются и моими врагами, а потому перестань крутить. Я здесь, чтобы убрать весь этот балаган. Я должен оставить этот мир, по мере возможностей, таким, каким он был до вашего прибытия. Предлагаю тебе союз.
– Чудесно, но, боюсь, что ты мало что сможешь сделать. Нападешь на Амитрай?
– Я должен убрать их из этого мира. Буквально. Или посадить на челнок и отправить на Землю, или ликвидировать. Убить. Похоронить в болоте. Я приехал не для того, чтобы воевать или заниматься политикой. Потому я хочу твоих ассасинов, поскольку ты и понятия не имеешь, что с ними делать.
– Что-что?
– Твоя сказка. Твой юнгианский архетип. Это вовсе не «Сердце тьмы», но Хасан ас-Сабах. «Старец Горы». Что вылупился? Это же очевидно. Замок, а на нем мудрец, который обладает небольшой армией фанатично преданных ему сверхчеловеков. Потенциальных тайных убийц. Тех, кто ликвидирует вождя и сделает невозможной битву вместо того, чтобы ее вести. Людей, которым мастер воочию показал рай, куда они станут стремиться. Знакомо? Ас-Сабах пользовался гашишем и декорациями, у тебя есть песни богов и Ледяной Сад, что еще лучше. Мне это не нравится, но я это понимаю. По крайней мере с технической точки зрения идея неплоха. У тебя на кончике языка было: «Что же я получу от такого союза?», а потому позволь тебе объяснить. Ты ученый. Ксеноэтнолог. Ты знаешь сравнительную историю, если я верно помню, и отсюда эти вождистские закосы. Но я – полевой агент. Ты не используешь своих ассасинов, потому что понятия не имеешь о полевой практике. Ты даже не знаешь, чему их учить. Мутации помогут лишь потенциально, а этого недостаточно. Выковать меч – не проблема. Но чтобы им пользоваться, необходимо уметь фехтовать, а именно это я тебе и предлагаю. Фехтование. Практику разведки, саботажа и тайных убийств. Против твоих смертельных врагов. А еще я предлагаю тебе возможность эвакуации. Им – не предложу. Ты ученый, а что тебе от исследований, которые ты никому не сумеешь показать? Прежде чем мы с ними справимся, ты можешь продолжать исследования, а когда вернешься, будешь иметь материал, какого мир дотоле не видывал. И будешь единственный на Земле, если уж программа остановлена. Единственный эксперт по внеземной культуре. Будет у тебя несколько странный череп? Это только добавит тебе доверия и популярности. Могло быть и хуже, даже учитывая твой макет на голове. Подумай об этом. И ничего из этих планов не выйдет, если те двое колдунов и исправителей мира раздерут тебя в клочья.