Я поморгала немного – нет, не рассеялось. «ОК, – отвечаю, – мы придем».
Не особо настраиваясь на то, что из этого что-то выгорит, так как всё это выглядит совсем случайной флуктуацией в пространстве, тем более что никто девочку живьем не видел. Но на кастинг мы пришли, девицу посадили в студию. Пятеро незнакомых взрослых людей, камера, свет.
Давали ей разные задания: сыграть несколько ситуаций, просили потанцевать и рассказать о себе. Я стояла в темном углу и представляла, что бы было, если бы всё это происходило со мной в семилетнем возрасте. Я бы провалилась сквозь пол здесь и сейчас. Вспотела, заплакала, забыла русский язык, мялась, заикалась, убежала прочь с изменившимся лицом.
Аннапална была как рыба в воде, в полнейшей безмятежности. Человек был настроен приятно провести время в интересной компании, которая его вполне развлекает. И приятно это время проводила, никуда не торопясь, без малейшей тревоги и опасения ошибиться или сделать что-то не то, хотя регулярно делала «не то», а я привычно молча паниковала из своего угла – это ведь ее выступление, а не мое.
Отдельно я поражалась, как она импровизировала – первый раз под «Щелкунчика», который был у неё в телефоне, а во второй раз потребовала, чтобы ей нашли саундтрек к «Школе монстров». Она стояла у режиссера над плечом, смотрела строго в Гугл-поиск: не эту… нет, не эту, х-м-м, дайте послушать, нет, не то, давайте дальше… Наконец нашли. Станцевала.
При публичной импровизации твой страх облажаться наиболее беззащитен, потому что действие без подготовки – бросился в воду и плывешь, соображая на ходу, мгновенно. И если ошибся, затупил – все тут же это заметят. Анька, кажется, даже не подозревает, что чего-то можно опасаться – принимает себя такой, как есть – спокойная удовлетворенность. Господи, мне бы так, а? Всем бы так.
Люди, далекие от разведения маленьких девочек, могут подумать, что в массе своей маленькие девочки любят пеленать пупсов и размазывать по альбомам блестки на клеевой основе, потому что для чего-то же они продаются в каждом супермаркете? Очевидно, что для маленьких девочек, и очевидно, что при таком изобилии блесточных клеев маленькие девочки должны обеспечивать достойный спрос и обмазывать блестками все доступные им поверхности с утра до позднего вечера, и еще немножко ночью, хотя бы пару плюхов из тюбика, пока бредут в туалет, путаясь в пижаме.
Но не все маленькие девочки таковы!
Некоторые так и вовсе не таковы!
Взять, к примеру, Аню и Маню, взять и вывезти на балтийскую косу с целью красиво нарядить их и пофотографировать, извините за штамп, в лучах заката на фоне всех этих дюн, стелющихся бледных трав, облаков, похожих на крепости из черничного маршмеллоу, крепостей, похожих на полуслизанные морем пряники, старых, в ракушках лодок, спящих на берегу кверху пузом, ну, в общем, вы понимаете… В этих декорациях фотограф в моем лице теряет связь с реальностью и идет во всё это как зомби на звук скрипа извилин, идет в потусторонней решительности, волоча за собой двух маленьких девочек, гигантский рюкзак с нарядами, камеру, две булочки и сок.
А маленьким девочкам между тем совершенно наплевать на лодки, замки, дюны, травы, они торгуются, препираются, разбредаются и по мере сил добывают себе лимонад из сложившегося вокруг них лимона. И вот первый час всё как-то шло ни шатко ни валко, а потом мы вышли к морю, и тут Аню с Маней перемкнуло. Они нашли яйца.
На первый взгляд яйца выглядели как два крупных камня, обкатанных морем до условных эллипсоидов, но это для неразбирающихся. На самом деле Аня нашла яйцо дракона, а Маня яйцо тираннозавра рекса. И решили их высидеть, вынянчить, вырастить, в общем, кому в доме помешает собственный дракон? Или тираннозавр? Особенно тираннозавр, крайне полезная же домашняя скотина.
Со съемкой дальше как-то не задалось, точнее, не то чтобы совсем, но она ушла в узкий новаторский жанр «девочка с каменюкой», потому что яйца нельзя было оставлять: яйца от этого пугались и начинали думать, что их бросили, и плакать. Кроме того, яйцам было холодно, поэтому их нужно было укутать в свитер и платье. Как удачно, что мама приволокла на себе целый рюкзак с одеждой – утеплять яйца! И еще яйцам было грязно, поэтому их надо было купать. Как удачно, что рядом море! А потом сразу вытирать и утеплять, потому что холодно.
В общем, до наших девочек эти яйца, очевидно, скитались сирые и несчастные, на грани верной гибели, и я вообще не представляю, на что они рассчитывали на этом пустынном пляже? Им было давно пора звонить по номеру 911 и вызывать санитарный вертолет.
– Мы возьмем их с собой, – сказала Маня. – Но нам придется их спрятать, потому что мои мама и папа не разрешат нам принести домой яйца дракона и ти-рекса.
«Отчего же? – хмуро подумала я. – Какой родитель сможет устоять перед двумя булыжниками, каждый размером в полкирпича, на туалетном столике?»
– Но как же нам пронести их в дом? – спросила Аня. – У нас же нет пакета или сумки. Мы не можем оставить яйца на улице, их нужно купать, кормить, укладывать спать. Держать на ручках.
И тут маленькие девочки посмотрели на меня. Я даже не пыталась сопротивляться, во-первых, потому, что никто не сможет сопротивляться после того, как в течение часа слушал воркование двух маленьких девочек над долбаными булыжниками, во-вторых, за день до этого я уже пресекла попытку Мани внести в дом огромный кусок цемента – грязного, угловатого, неровного цемента с помойки. Эти «яйца» хотя бы поменьше и ровные! А запреты иногда надо чередовать с разрешениями, я читала матчасть по девочководству.
Поэтому я молча поволокла к парому двух маленьких девочек, гигантский рюкзак с нарядами, камеру и два булыжника. Булочки и сок к тому моменту уже осели в девочках, и на том спасибо.
То есть я вступила в преступный сговор и пронесла контрабандой каменюки в приютивший нас дом.
И, разумеется, через двадцать минут после того, как мы пришли домой, из ванной комнаты раздался адский грохот. «Ааа черт, там же кафельная плиткааа на полу!» – в ужасе подумала я и метнулась на звук. Но Андрей, папа Мани, был быстрее, что неудивительно – плитка была ему роднее!
В ванной соляным столбом стояла Аннапална со сложными щами, старательно делая непринужденное лицо, как будто ничего не случилось, но не в силах остановить паническое выпучивание глаз.
– Что это было?! Что? Что ты уронила?! – вопрошал папа Мани.
Аннапална выпучила глаза еще больше и молча ткнула пальцем в стоящий на раковине дезодорант.
– А-а… – сказал Андрей, не окончательно, но теряя подозрительность. – Ну ладно. Давай аккуратнее. – И ушел.
А я вошла и закрыла за собой дверь.
– Твою мать… – зашипела я. – Ты что творишь? А если бы плитку разбила?!
Плитка, к счастью, была цела.
– Давай это сюда, живо, – говорю. – Где оно?
Тут стало понятно, почему ребенок стоит как изваяние – если засунуть полуторакилограммовый камень в трусы, лучше, конечно, особо не шевелиться и ракурс, главное, не менять.
Наутро Маня щебечет:
– Я буду каждый день собирать своему тираннозаврику травку, чтобы его кормить.
– Тираннозавры – хищники, – сообщаю я, не расположенная с утра до кофе смягчать углы мироздания. – Он у тебя сдохнет.
– А я его приучу, и он привыкнет есть травку.
– У него пищеварительная система не приспособлена для растительной пищи, поэтому он всё равно сдохнет.
– Ну, ладно. Я буду кормить его куриными ножками.
– Ты представляешь, сколько ему нужно куриных ножек в день? Ему надо штук двести куриц на один прием пищи. И так три-четыре раза в сутки…
Маня задумывается, и я торжествующе досылаю в образовавшейся паузе:
– …А иначе он сдохнет.
– Хорошо, – говорит Маня, набычившись. – Я подумаю. – И уходит недовольно.
А я сажусь за свой кофе с удовлетворенным чувством курощателя маленьких девочек.
Яйцо дракона, кто бы сомневался, поехало с нами из Балтийска в Калининград, домой. Ходило с нами к врачу, в магазин, в гости к бабушке. Аннапална заботливо носила его с собой в рюкзаке. «А то будет плакать». Вы понимаете, что булыжник, оставленный в одиночестве, всё время рыдает.
Собирая чемодан в Москву, я всё время косилась на камень, завернутый в одеяльце, чувствовала себя предательницей, но напоминать не стала. Аннапална взвыла про яйцо уже в Москве: «Аа-а, ыы-ы… А мы взяли?.. Не взяли!.. А как же?!..»
– Ша, – сказала я, – оно лежит себе и лежит. В одеяле. Вылупляется. Всё равно ты сказала, что дракону не меньше десяти недель надо, чтобы вылупиться. Вот и не паникуй. Заберем на каникулах.
Так что нам еще в Калининград за драконом ехать.
Утро красит нежным светом нашу жизнь пять раз в неделю. К середине второго школьного года наконец алгоритм подъема выстроился с казарменной четкостью по минутам: я встаю без десяти семь, Аннапалну поднимаю в семь двадцать. Хронометраж с этого момента плотнейший, расчет времени ровно на то, чтобы одним длинным рывком протащить сонное невменько по всем инстанциям: туалет, умыться, макнуть в миску с завтраком, впихнуть в форму, чесануть волосы и, продернув сквозь баскетбольное кольцо комбинезона, без пяти восемь пробкой вылететь из квартиры.
Аннапална всё это время сохраняет пластичность и адекватность дохлой лягушки, поэтому пинговать нужно каждую минуту-две – в туалете она досыпает, в ванной недвижно стоит с остекленевшим взглядом, зависает над кашей, запутывается в колготках, бесконечно пытается сообразить, какую шапку выбрать из той одной шапки, которую она носит последние три недели каждый день.
Я собираю для нее ланчбокс, проверяю портфель, одеваюсь сама и постоянно сную туда-сюда, чтобы вовремя придать телу ускорение.
К финишному вылету из квартиры я прихожу, натягивая второй сапог на ходу, в расстегнутом пуховике, держа в одной руке свой рюкзак и ее ранец, две пары перчаток, а в другой – телефон и тостик: я им завтракаю на ходу. В лифте с восьмого этажа до первого надо успеть застегнуться, намотать шарф, обеим намазаться гигиенической помадой, напомнить Аньке, чтобы надела перчатки, открыть Яндекс-транспорт, чтобы посмотреть, где там наш троллейбус, доесть тост и намазаться помадой тоже.