– М-мож-жно по… подумать, это что-то запр-редельное! – фыркнув, скороговоркой выдал я, умудрившись споткнуться лишь пару раз. Прогрессирую, однако. Хотя горло меньше болеть не стало, эх!
– И как, у тебя уже что-то получается? – Фари, кажется, даже и не думала отстать со своими вопросами. – Покажешь? Ну, пожалуйста, Гры-ыым!
Вздохнув, я забрал из рук девчонки полученную в библиотеке копию книжки и, положив её рядом с собой, уставился на чуть ли не подпрыгивающую в ожидании чуда хафлу. Драхх! Какая же она ещё малявка, а! Ну, дитё дитём же… а всё туда же. Взро-ослая… Эх!
Покрутив головой, я увидел валяющийся рядом ржавый гвоздь, размером с мою ладонь и, подняв его с брусчатки, протянул Фари. Та недоумённо покрутила его в руках, и даже попыталась разогнуть. Угу, её ручками только и выпрямлять гвозди толщиной в мой мизинец!
Отобрав у мелкой ржавую железку, положил её себе на ладонь и, прищурившись, мысленно разогнул скрученный «подковкой» гвоздь. Железяка дрогнула и нехотя, осыпаясь ржавчиной, выпрямилась. Медленно, неуверенно, но всё-таки… всё-таки у меня получилось! Фари радостно рассмеялась.
– Руками у тебя вышло бы быстрее! – Она ткнула в меня пальцем.
Я в ответ пожал плечами. А что говорить-то? Не поспоришь ведь. Пальцами я и в самом деле распрямил бы этот гвоздь быстрее и надёжнее. Но… кто сказал, что так будет всегда? Сегодня гвоздь, через полгода рельс, а судя по тому, как легко мне даётся этот пресловутый телекинез, возможно, и быстрее. К тому же это местные могут гоняться за силой воздействия, сколько им будет угодно. Мне же сейчас интересно другое…
– Фар-ри, – я подкинул гвоздь на ладони и, ухватившись за него с двух сторон, аккуратно потянул. – Смотри…
Хафла послушно уставилась на железяку, неожиданно ставшую податливой в моих руках, как резина или пластилин, чем бы он ни был. Понятное дело, что просто растянуть кусок железа руками у меня не получилось бы, но телекинез… Телекинез, как я успел выяснить, позволяет проделывать ещё и не такое.
Превращённый без всякого нагрева в лапшу, гвоздь тянулся и растягивался, послушный моей воле, вытянулся в тонкую, плоскую проволоку и… вдруг свернулся пружинкой. С шорохом и шелестом, она «шагнула» с моей ладони вниз и легла на вторую подставленную руку. И вновь с шорохом потянулась вниз. Шаг. Шаг…
– Дер-ржи, – я протянул изумлённой хафле пружинку.
Фари восторженно пискнула, но тут же изобразила полнейшее равнодушие.
– Детская игрушка! – фыркнула она. Пружинка тем не менее исчезла в кармане её фартука быстрее, чем я глазом моргнул.
– Уникальная детская игрушка, – воздев палец вверх, провозгласил я. Мелкая улыбнулась и, звонко чмокнув меня в щёку, скрылась в лавке.
– Спасибо, Грым! – донеслось до меня из-под навеса.
– Пож… жалуйста, мелкая, – отозвался я, вновь разворачивая книгу.
– Эй, я не мелкая! – возмущению в лавке не было предела.
– Да-да, ты мин… ми-ни-а-тюр-на-я, – отмахнулся я, снова погружаясь в чтение.
Глава 2. Обживаемся, обустраиваемся
– И всё же странные существа эти огры… турсы, – каким-то мечтательным тоном протянул пребывающий в слегка весёлом состоянии доктор Дорвич и, поднявшись со своего уютнейшего кресла, с наслаждением потянулся. Разгружавший поднос с чаем на стол Капс отвлёкся от своего занятия и обернулся к хозяину.
– Гейс? – умудрившись вместить в одно слово сразу несколько смыслов – от уточнения, не были ли слова доктора всего лишь риторическим утверждением, до просьбы дать развёрнутое пояснение к своему замечанию, дворецкий приподнял бровь, глядя на Дорвича.
– Да-да, Капс, – кивнул тот, одновременно прикуривая выуженную из портсигара папиросу, – представляешь, я-то грешил на несовершенство амулета, изготовленного мэтром Тарди для нашего эксперимента с Грымом, а выясняется – зря. По крайней мере, если верить книге, точнее, автору Сиддских записок, входящих в её состав, соплеменники нашего любезного гостя отличаются чрезвычайной устойчивостью к ментальным воздействиям. Вот… где же оно? Не то, не то… А, нашёл! «И ни сила более развитого разума, ни понуждение рун, ни колдовской дурман трав и настоев не в силах перебороть естественную глупость сих дикарей…» Учитывая, что автором Сиддских записок выступал известнейший в области ментальных практик мастер Грейфус из Кхольского университета… – доктор Дорвич скривился и потянулся к стоявшей на столике у кресла рюмке, но, обнаружив её пустой, вздохнул и продолжил уже куда более грустным тоном: – Между нами, Капс, это был вздорнейший старикашка, да. Эти его теории о происхождении и развитии видов и рас, основанные на варварской вивисекции… Впрочем, чего ещё можно ожидать от грубого саксгота, невесть с чего уверенного, что лишь его соплеменники вправе именоваться настоящими людьми… Ох, да… о чём бишь я?
– О турсе и его «естественной глупости», гейс, – невозмутимо ответил дворецкий, потихоньку прибирая со столика у кресла пустую рюмку и ставя её на поднос рядом с уже изъятым графином, в котором плескались остатки тернового бальзама.
– Да, точно! Так вот, Капс, несмотря на иные заблуждения, мэтр Грейфус был известнейшим менталистом, вклад которого в науку неоспорим. И если он утверждает, что на представителей турсов и огров практически не действуют ментальные конструкты, как прямого, так и опосредованного типа воздействия, вроде зелий и артефактов, ему можно верить. А значит, придётся мне извиниться перед мэтром Тарди, ведь получается, что проблема со скоростью обучения языку заключалась вовсе не в его артефакте, а в общей…
– Естественной глупости турса, гейс, – понимающе кивнул Капс, и доктор укоризненно покачал головой. Для него не было секретом странное предубеждение дворецкого в отношении Грыма.
– Общей ус-устойчивости турсов и огров к воздействиям подобного рода, – Дорвич погрозил ничуть не смутившемуся Капсу пальцем. – Так вот… завтра же отнесёшь мэтру…
– Осмелюсь доложить, гейс, но терновый бальзам закончился, – перебил его слуга, а когда доктор попытался что-то сказать, поспешил добавить: – Даже тот, что управляющий прислал двумя неделями ранее.
– Монтрёз от полковника Пибоди? – после недолгой паузы произнёс доктор, недовольно пожевав губами.
– Последнюю бутылку вы третьего дня презентовали инспектору Джейссу в честь его награждения, – водружая графин с бальзамом на пустой поднос, проговорил Капс. – Могу предложить передать мэтру Тарди коробку сигар, что вы выиграли в клубе у капитана Уойза из Второй кавалерийской бригады.
– Не люблю сигары, – скривился Дорвич, падая в любимое кресло.
– Я помню, гейс, – кивнул дворецкий. – Зато мэтр Тарди их любит.
– Что ж, – доктор устало махнул рукой и, зевнув, прикрыл глаза, – если он их любит… Не забудь только объяснить, в честь чего такая ще-едро-ость…
– Не сомневайтесь, гейс, всё будет сделано в лучшем виде, – заверил хозяина дворецкий и, накрыв «уставшего» доктора шоттским пледом, тихо вышел из комнаты, стараясь не звенеть посудой на подносе.
– Он ещё писал, что ог-хр-ры умеют превращаться в камень… но это уж совершеннейшая чушь… – пробормотал доктор Дорвич сквозь сон.
Очередное утро очередного выходного дня. Единственного на неделе, но не мне жаловаться. С моим-то рабочим графиком это не проблема. Хотя в прошлой жизни, как мне удалось вспомнить после очередного приступа, обычным делом считались два выходных на пять рабочих дней. Но право слово! Для этого приходилось работать как минимум по восемь-девять часов в день, я же тружусь в худшем случае четыре часа в день, и имею заработок, как у хорошего мастерового в Граунде или даже Брэкбридже! Но им-то приходится вкалывать по десять-двенадцать часов в день, да и доход делить с сидящими на шее домочадцами. Я же… в общем, неплохо устроился. Если бы ещё не эти драхховы поезда, грохочущие под окнами по утрам. Эх! Нет в жизни счастья, ха!
Правда, сегодняшний выходной таким считать нельзя. Обещал помочь Фари в доставке из порта и разгрузке очередной партии тканей и кожи на склад её семьи в Пампербэй. Не бесплатно, разумеется… а значит, на этой неделе выходных у меня нет вовсе. Настоящий трудяжка!
А если серьёзно, то за столь «насыщенный» трудовой график я должен бы благодарить собственное тело и его врождённую предрасположенность к телекинезу. Пусть он довольно странен, если не сказать – убог, по сравнению с умениями представителей иных рас, описания которых я неоднократно встречал в библиотечных книгах, но без него мне пришлось бы намного хуже. Именно телекинез, пусть и ограниченный предметами, с которыми я контактирую телом, помогает мне в моей работе грузчика.
Поднять заваленную кожами и рулонами ткани телегу, ухватившись за борт? Нет ничего проще… для меня и моего скромного таланта. А ведь если бы подобный фокус попытался провернуть, скажем так, «обычный» силач, телега просто развалилась бы, не выдержав веса груза. Ну, или как минимум лишилась того борта, за который её попытались бы приподнять. В моём же случае всё гладко. Послушный воле, телекинез просто подхватывает всю телегу целиком, будто какой-то невидимый гигант поднимает её в пригоршне. И никаких аварий.
Да, мой телекинез странный. Я могу мять металл пальцами, как пластилин, могу раздавить в труху пядевый[11] деревянный брус, могу сжать кусок гранита, словно губку, после чего он осыплется с моей ладони мелким крошевом. А могу одним движением пальца нанести на кусок базальта тончайшую резьбу… ну, смогу… когда-нибудь. Надеюсь. Потому как дальше кривых царапин разной степени глубины и чёткости я пока не добрался. Но у меня всё впереди, по крайней мере, с каждым разом рисунки на камне у меня получаются всё чётче и точнее, пусть и не отличаются затейливостью или изяществом. Но с моими мозгами, честно говоря, я и ровному кружочку или квадратику, вырезанному в камне, радуюсь, как ребёнок. После чего слушаю хихиканье забавляющейся моим видом Фари или ловлю на себе удивлённо-презрительные взгляды прохожих. Ну да, синекожий гигант, радостно гыгыкающий над какими-то камешками, выглядит, конечно… сомнительно. Зато куда понятнее, чем тот же большой дурак с книгой в руках. Да и вообще, какое мне дело до посторонних? Главное, что упражнения с каждым разом получаются проще и лучше, а мнение окружающих… да драхх бы с ним!