И ведь не сказать, что проблема в контроле сил или чём-то ещё таком… магическом, а значит, напрочь мне непонятном. Нет, здесь всё дело в воображении. Чем чётче представляемый рисунок на предмете, тем лучше будет результат. Так написано в тех книгах, что я по-прежнему таскаю из библиотеки и читаю, спрятавшись за навесом торговой палатки милахи-хафлы, чтоб не вводить случайных прохожих в когнитивный диссонанс от вида читающего огра. И у меня нет повода не доверять написанному. Получается ведь. Пусть от этих попыток скрипят и плавятся мои мозги синего носорога, явно не предназначенные для столь творческой работы, но ежедневные занятия дают свой результат и откровенно меня радуют. Даже сейчас, всего через три недели после начала занятий телекинезом, я вижу, насколько проще с каждым разом мне даются манипуляции с мелкими воздействиями, вроде той же резьбы по камню. А уж если сравнивать с первыми опытами, у-у! Земля и небо!
А ведь помимо них есть и кое-что другое. Так, оказавшиеся по случаю у меня в руках, «щёлкалки»[12] Саренса Сонса, вставшие намертво, по утверждению их хозяина, после одной лёгкой манипуляции пошли вновь. А я всего лишь «вытряхнул» из них то, что мешало пружине развернуться. Просто почувствовал, как «звенит» металлический завиток, не в силах сдвинуть с места застрявшие шестерёнки, а те тоненько, но напряжённо гудят, зажатые стопорящим их мусором. Ну и я и вымел из механизма лишнее одним посылом, только пыль из-под откинувшейся крышки полетела. Правда, поняв, что именно сотворил, я не стал хвастать открывшимся умением, а вместо этого на всякий случай изобразил дикаря. То бишь демонстративно тряхнул уже идущие часы и, прислонив их к уху, довольно прогудел-прохрустел: «Ш-ч-чёлкают». Всё!
Сонс тут же выхватил у меня из рук свои ходики и скрылся в лавке. Правда, через пару минут вновь вышел на улицу, гордо сверкая массивной серебряной цепочкой, перетянувшей его отсутствующее пузо от кармана жилета до пуговицы. И даже спасибо не сказал… у-у, варвар!
Тряхнув головой, я попытался избавиться от не вовремя накативших воспоминаний. Не вышло. Пришлось лезть под холодный душ. А вот это помогло, даже несмотря на то, что моему телу в принципе плевать на низкие температуры. Но голову освежил, а это главное! Вымывшись, я выбрался из-под гудящей лейки, наскоро вытерся огромным пушистым полотенцем, честно мною купленным аж за два грота у всё той же Фари, и потопал в изрядно выстывшую за ночь комнату одеваться.
Открыв скрипучую дверцу старинного шкафа, где лежали мои невеликие пожитки, я окинул взглядом полупустые полки и потянулся за рабочей одеждой. Всё-таки сегодня меня ждёт именно работа, а не очередной визит в библиотеку, где стоит выглядеть прилично, чтоб не выгнали даже несмотря на наличие оплаченного пропуска, так что мой единственный «выходной костюм» потерпит до возвращения. А пока… шерстяные гольфы в шоттскую чёрно-зелёную клетку, коричневые короткие штаны, застегивающиеся на пуговицы под коленом, просторная холщовая рубаха и крепкая куртка из коричневой кожи поверх неё. Прочные старые ботинки на нижние лапы, жёсткие перчатки с крагами – на верхние. Вот я и готов к работе. А, чуть не забыл! Ещё кепка-восьмиклинка, чтобы прикрыть мою синюю лысину и защитить от солнечного света глаза. Если, конечно, в этот унылый зимний день солнце соизволит выглянуть из перины низких серых туч, заволокших небеса. Вот теперь я точно готов к выходу и, надеюсь, не опоздаю к месту встречи с моей мелкой работодательницей.
Словно в подтверждение моих опасений, в зимней утренней тьме за окном раздался пронзительный гудок поезда, а следом дом задрожал от проходящего мимо него грузового состава, вползающего на территорию Дортмутского порта. О как! Стоит поторопиться!
Я вышел из квартиры и, тщательно заперев дверь, устремился вниз по лестнице. Часов у меня нет, но если судить по грохочущему за стеной паровому «будильнику», до встречи с Фари осталось не больше получаса, за который мне следует успеть пересечь половину района доков и добраться почти до самой вершины Граундс-хайл, где расположился квартал хафлингов и, в частности, дом семьи Берриоз, как оказалось, весьма известных в Тувре торговцев тканями, к которой относится и моя мелкая работодательница.
Через тёмный по раннему времени район доков я почти бежал, и точно так же бегом пересёк пустую, ввиду выходного дня, рыночную площадь. Остался последний рывок, вверх по холму Граунд. Пять минут резвого бега мимо редких освещённых леденцовым светом окон зданий, обступивших взбирающуюся вверх улицу, лёгкая отдышка, и я на месте. У дома Берриозов уже стоит огромная, запряжённая парой чаберсов[13]-тяжеловозов, повозка, а на её облучке кутается в не по размеру огромный тяжёлый шерстяной плащ Фари. Только нос, усыпанный серебристыми конопушками, торчит наружу.
– З-замёрзла? – услышав мой вопрос, хафла с писком подпрыгнула на месте, а уже через секунду мне в плечо прилетел удар маленьким, но удивительно крепким кулачком.
– Напугал! – надулась мелкая, потирая ушибленную об меня руку, но тут же улыбнулась. – Вот как у тебя так получается, а?! Ты же здоровый, как гора, Грым! А я тебя до последнего момента не видела!
– А что бы ты увидела, с головой спрятавшись в дедов-то плащ, Фари?! – хохотнул ломающимся баском сидящий на перилах крыльца и с самым довольным видом посасывающий длиннющий чубук трубки молодой хафлинг. Такой же белобрысый и серебристо-конопатый, как и его соплеменница. Впрочем, а как ещё может выглядеть её родной брат? Заметив мой взгляд, он махнул рукой с зажатой в ней трубкой. – Приветствую, синий!
– Тебя туда же, белобр-рысый! – оскалился в ответ я, кое-как протолкнув приветствие через упрямую глотку и, запрыгнув на облучок, устроился рядом с Фари.
Её брат весело ухмыльнулся. Приятно, что хоть кто-то, кроме моей первой работодательницы и доктора Дорвича не шарахается от моей улыбки, а улыбается в ответ. Прям нормальным человеком себя чувствую. Эх…
– Ну всё, Грым! Рядовой Падди пост сдал, – кривляясь, отсалютовал нам брат Фари и махнул рукой на выезд со двора. – Можете катиться!
– И покатимся, – фыркнула хафла и, подхватив поводья, ловко щёлкнула ими по спинам тяжеловозов.
Ящеры переступили с ноги на ногу, дёрнули ушами, словно прислушавшись к происходящему, и, прошипев друг другу явно что-то матерное, медленно тронулись с места. Глухо зацокали по брусчатке подрезанные когти чаберсов, взвыл о чём-то своём холодный ветер, мечущийся меж высоких труб кирпичных домов, закутанная по уши в дедов плащ, Фари подкатилась мне под бок и, сунув поводья мне в руки, тут же засопела. Поехали…
Перевалив через Граундс-хайл, наша повозка выкатилась на шоссе Уинфер и не торопясь потянулась по узкому гравийному тракту вдоль морского побережья. Далеко у горизонта, там, где низкие зимние тучи сливаются с тёмной водой пролива, показалась наконец светлая, наливающаяся оранжевым светом полоса, и покрывающая придорожные камни и почерневшие голые деревья изморозь вдруг заискрилась, заиграла жёлтыми и алыми бликами, словно запламенела холодным таким пламенем. Ящеры, будто почувствовав на своих дублёных шкурах первые лучи позднего по зимнему времени утреннего солнца, всхрапнули и сами собой прибавили шаг. Вот и славно, глядишь, быстрее доберёмся до Пампербэй, а значит, и скорее вернёмся в Тувор. Мне хоть и плевать на погоду, но унылые пейзажи вокруг как-то не добавляют хорошего настроения. Так и хочется разжечь печь в гостиной, завалиться в кресло с книжкой и чаем, завернуться в плед и никуда не ходить. Эх…
Портовые склады в Пампербэй встретили нас пароходной гарью, пронзительно-холодным ветром и вездесущей сажей, превратившей и без того не самый радостный промышленный пейзаж в совершенно невзрачную и скучную серую муть. Счастье ещё, что нам не пришлось здесь застрять. Бумаги, предъявленные сонной Фари карго-мастеру, оказались в полном порядке, и уже спустя полчаса я весело перегружал тюки тканей и кож с корабельных поддонов на повозку, под изумлёнными взглядами лишённых привычного приработка матросов. Вот ведь… в третий раз же уже приезжаем, а они всё как впервые видят. Собрались в кучку и глазеют. Тоже мне, циркача нашли. В то же время прикинул, как я выгляжу со стороны, перетаскивая сразу по два тюка размером с два меня каждый, м-да. Картинка и в самом деле должна быть залипательной… как говорят… драхх! Где-то говорят. И точка!
– Фари, это последний? – обратился я к хлафе, старательно отгоняя подкрадывающуюся головную боль, так не вовремя решившую напомнить о моих проблемах с памятью.
– Да-да, Грым! – весело откликнулась мелкая, сверившись со своим списком. – Привяжешь вот этот тюк, и можем ехать.
– Принайтуешь, – буркнул один из стоящих поодаль матросов-грузчиков, оказавшихся не у дел. – Крысы сухопутные, вымбовку вам в клюз.
– Если мою, то мелкая лопнет! – хохотнул стоящий рядом с ним мокрохвостый.
Я аккуратно водрузил последний тюк на повозку и, повернувшись к говорливому матросу, ощерился.
– Шёл бы ты в море, ластоногий, и там квакал. А то ведь оглоблю меж ласт огребёшь, не обрадуешься, – сосредоточившись, я кое-как прорычал-прощёлкал в ответ наглому матросу. Моя хафла запунцовела и скрылась за повозкой. А тут и «грузчики» загудели, но подходить и не подумали. Ещё бы, на виду у карго-мастера-то!
Вот и ладушки. Не хватало ещё драку на глазах у Фари устраивать. А ведь могли бы! Судя по внешности, ребятки явно из континентальных орков, а они на драку шустрые и неугомонные. Смахнулся я как-то с такими в кабаке за Рыночной площадью… весело было… всем. Но сейчас такое развлечение явно не ко времени.
– Слышь, ты! Синий! – окликнул меня тот самый матрос, что ворчал про сухопутных крыс, когда наша повозка уже выезжала из ворот склада.
– Чего, зелёный? – откликнулся я.
– Заходи вечерком в «Акулу и перст», поговорим… о вымбовках и оглоблях, – с усмешкой в усы проговорил орк.