Пока Дайна с Падди перебирали артефакты, что-то писали в предоставленной мною тетради, что-то считали, о чём-то спорили, хафла облазила всю комнату и уже добралась до двери на кухню, у которой и замерла, кажется, размышляя, не будет ли наглостью с её стороны заглянуть в соседнее помещение… Ну, мне так показалось.
Глянув в сторону убранного на подоконник подноса с чайными принадлежностями, я поднялся с дивана и, подхватив опустевшее блюдо, двинулся на кухню.
– Давай-ка сделаем ещё чаю, Фар-ри, – подтолкнув белобрысую малявку к двери, прогудел я. И хафла не стала возражать. Хех. Кошка любопытная.
Джем ещё был, да и печенья, пусть и не самые сладкие, в кухонном ларе нашлись… Откуда только взялось это богатство, учитывая, что моё нынешнее тело подобные «деликатесы» за еду не принимает вовсе? Но вот взялось-нашлось же! Хотя… да, джемом меня угостил один из торговцев на рынке. А вот печенье… нет, не помню. Может, для Фари покупал? Ай, драхх с ним! Главное, есть что к чаю подать.
– Слушай, Грым, а откуда у тебя такие приборы? – поинтересовалась забравшаяся на табуретку Фари, перебирая лежавшие в корзинке на разделочном столе вилки-ложки. – Это же серебро!
– Лом низкопр-робного сер-ребр-ркха, – кое-как уточнил я, но, поймав непонимающий взгляд хафлы, вздохнул и, вытащив из её ладошки вилку, быстренько заставил металл стечь на стол, а сверху на перекрученный бесформенный кусок серебра бросил изуродованный до полной неузнаваемости деревянный огрызок, только что бывший рукоятью вилки. Тут же, на глазах Фари, я сформировал из серебряной кляксы всё ту же вилку и насадил её хвостовик на послушно изменяющуюся под моими пальцами деревяшку, через пару секунд вновь превратившуюся в гладкую, красивую рукоять. – Как-кх-то такх!
– Как интере-есно-о… – протянула Фари и, тряхнув белобрысыми хвостиками, прихваченными парой чёрных бантов, испытующе воззрилась на меня. – Ты мог бы их продавать, и тогда не пришлось бы работать грузчиком!
Чуть помявшись, я потёр рукой горло и, плюнув на всё, вывел текст ответа прямо на столешнице, заставив её проявлять буквы там, где я проводил ладонью: «Думаешь, я не пытался? Единственный, кто согласился взять у меня поделки для продажи – это твой сосед по торговому ряду, тот, что бийский лемман. Да и то не за деньги, а в обмен на халат, что висит в шкафу рядом с ванной. Поверь, я пытался. Но лавочники пугаются моих предложений так, будто я ободранное с трупов им продать пытаюсь. Пару раз даже добберов вызывали. Еле утёк от них. А на рынке за мои поделки настоящей цены не дают. Дёшево же продавать я сам не стану. Жалко, да и неправильно это. Вот так-то, мелкая…»
Прочитав написанное, Фари задумалась, и серьёзно. Но уже через несколько минут её отвлёк от размышлений истошный свист закипающего на плите чайника, и хафла, тряхнув головой, с энтузиазмом принялась помогать мне с приготовлением чая. Как будто это такое сложное дело! Ну да, драхх с ним! Сам же пригласил её для этого на кухню. Вот и…
Я уже был в дверях с нагруженным подносом в руках, когда малявка вдруг произнесла мне в спину:
– Я не знаю, как там получится с артефактами, но вот такие вилки-ложки… Грым, я помогу тебе их продавать. Уж у меня-то подобный товар в любой лавке примут. Да и торговцы на рынке ценой не обидят.
– А я пр-роцентом! – обернувшись, я оскалился в благодарной улыбке… Ну, как мог, да… И, подмигнув Фари, шагнул за порог. А хафла, между прочим, моей улыбки совсем не испугалась! Привыкла, что ли?
Как выяснилось, с чаем мы подоспели вовремя. Дайна с Падди как раз закончили с подсчётами и торгом, и даже успели упаковать артефакты в принесённую хафлами до боли знакомую сумку алхимика.
– Ну что, какхов итог? – обратился я к Дайне, опуская поднос на освобождённый от хлама стол.
– Тысяча пятьсот двадцать пять франдоров! – довольно, словно кошка, промурлыкала орчанка.
– Точнее, одна тысяча двести двадцать совернов, – устало пробормотал Падди, явно вымотанный как перебором побрякушек, так и торгом.
– Да-да, – отмахнулась Дайна. – Мне просто удобнее считать во франконских деньгах. Привычка.
– Кстати, о деньгах, – встрепенулся хафл. – Грым, я заодно пересчитал стоимость твоих артефактов… Ну, тех, что ты передал нам с дедом на комиссию, благо они не отличаются от тех, что мы осматривали сейчас с… коллегой…
– Кхм-кхм, – орчанка приподняла изящно очерченную бровь, и Падди закатил глаза.
– Ну, извини, да… МЫ пересчитали, мы, – со вздохом произнёс он. – В общем, к основной сумме своего дохода можешь прибавить полторы сотни совернов… Если быть совсем точным, то сто пятьдесят семь либр и четыре короны.
На моё лицо вновь вылезла непрошеная улыбка. И если Дайна отреагировала на неё не хуже, чем, как оказалось, вполне привыкшая к моим гримасам Фари, то Падди явно передёрнуло от такой демонстрации радости.
А мне… мне впервые было на это плевать. Вот честное слово! А чего переживать-то? Ведь есть мелкая белобрысая сестрёнка и обалденно красивая опасно-зубастая девица, у которых моя морда не вызывает такого негатива, есть почти свой дом и свалившееся на голову богатство в размере добрых двух тысяч паундов! Впереди уже рисуются кое-какие перспективы, определяются интересы, а самое главное, как-то неожиданно отступил, растворился утренним туманом тот страх забытого прошлого и непонимания окружающего настоящего, что подспудно давил на сердце с самого моего появления в этом странном, но жутко интересном мире. Ну, так как говорилось в одном древнем-древнем плоском фильме: «Чего ж тебе ещё нужно, собака?» Ну, будем надеяться, кхм…
– А теперь, Грым, поговорим о твоём телекинезе, который совсем не телекинез, – отвлёк меня от розовых мечтаний неожиданно серьёзный голос Падди. Вот же обломщик, а?
Глава 2. Усы, лапы, хвост… А печать?
Что такое телекинез? В классическом виде – это способность магически воздействовать на положение предметов в пространстве. Именно с этой фразы Падди начал разговор о моей способности и тут же наглядно показал, что именно он имеет в виду, заставив воспарить стул с сидящей на нём Фари. Хафла тихонько взвизгнула и широко улыбнулась.
– Наконец-то я могу посмотреть на тебя сверху вниз, Грым! – воскликнула неунывающая мелочь. Но в следующую секунду Падди опустил стул наземь, и Фари развела руками. – Жаль, что так недолго.
– Не моё это, – словно извиняясь перед сестрой, фыркнул хафл, утирая со лба выступившую испарину. На что мелкая только махнула рукой в ответ.
– И не моё, – кивнул я и, ухватив всё тот же многострадальный стул за одну из ножек, легко поднял его над собой, вместе с довольной Фари, разумеется. – Но вот ткх-акх могу пр-рходержаться довольно долгх-хо!
– Эй! Не вздумай смотреть вверх, громила! – вновь взвизгнула мелкая, прижав руками подол платья. И на этот раз в её возгласе не было и намёка на радость.
– Извини, – я аккуратно вернул свою «ношу» на место. – Не подумал.
– Вот-вот, и я о том же, – ткнув в мою сторону чубуком трубки, воскликнул Падди. – Телекинез подразумевает именно отсутствие любого физического контакта с объектом, тебе же для использования своей способности необходимо обязательно касаться предмета, на который будет направлено твоё воздействие.
– Алхимик, ты же понимаешь, что врождённые способности и развитые магические умения порой очень сильно различаются между собой, хотя вторые изначально произрастают из первых? – заметила Дайна.
– Но не в основах, – качнул головой Падди. – А бесконтактность телекинетического воздействия является именно основой, принципиальным постулатом этого направления магии. И это не единственное отличие умений Грыма, прямо противоречащее теории телекинеза. Вот скажи, дейни артефактор… или ты, Грым, ты же до дыр зачитал книги по этой тематике… Можно ли сломать объект направленным телекинетическим воздействием?
Мы с Дайной переглянулись, но если я пожал плечами, то орчанка решительно помотала головой. Нет? Но… Впрочем, что-то подобное мне в найденных текстах попадалось, правда, я не придал этим утверждениям особого значения. В первую очередь потому, что информация, вычитанная мною в более серьёзной литературе, зачастую противоречила этому утверждению, встречавшемуся в основном в учебниках по основам, можно сказать, азам телекинетики. К тому же для меня первое время как раз проблемой было не сломать то, на что я воздействую своим неправильным телекинезом. Тем удивительнее было слышать нынешнее утверждение хафла.
– Нельзя-нельзя, – верно поняв мою неуверенность, покивал Падди. – Просто потому, что маг, упражняющийся в чистом телекинезе, управляет предметом воздействия целиком, каким бы сложным тот ни был, и из какого количества деталей ни состоял бы. Нет, разумеется, маг, обладающий определёнными умениями в менталистике, может разделить потоки своего внимания таким образом, чтобы воздействие оказывалось на разные части одного объекта, и таким образом его разобрать или… повредить. Но это уже не чистый телекинез, а искусство на стыке двух магических школ, как та же телепортация, например, которая сама по себе является производной от школ пространства и сенсорики. К тому же даже самый замечательный и талантливый менталист не сможет разделить своё внимание на такое количество потоков, чтобы в результате телекинетического воздействия получить нечто вроде той же обсидиановой пуговицы, создание которой продемонстрировал нам Грым, или одной из его статуэток. А если сможет, то место в Лаунхейме[34] ему гарантированно.
– Почему? – встряла заинтересовавшаяся Фари.
– Потому что разделение внимания на три и более равноценных потока свидетельствует о мозаичности сознания мага, а это верный признак сумасшествия, – пояснила Дайна, и все трое гостей воззрились на меня.
– Что? Я так не умею! – от неожиданности такого невысказанного обвинения я даже не запнулся ни разу.
– М-да? – протянул Падди и, пыхнув трубкой, вздохнул. – Что ж, поверим. Но если так, значит, у нас есть уже два момента, противоречащих общей теории телекинеза.