— Это же дети, епть! — наконец, выдавливает он. — Ну, вы и звери гребаные… Шпиены, мать вашу! Ублюдки! — Он с отвращением смотрит на Гордона.
Тот спокойно пожимает плечами.
— Был тут такой командир отряда наемников. Дисли Каррейро. Все пытался дорогу блокировать. Снабжали их хорошо. Тропы нам минировал. Людей в Ресифи воровал, заложников брал. И солдат тоже. Пытал их перед объективом. Тактику устрашения демонстрировал. Большой мастер был. Профессионал. Снайперов да разведчиков к нам слал. Никак успокоиться не мог. Уж мы их и так, и этак. Ну, упорный, как танк. Так вот это его дети. А вон та, около секвойи — младшая сестра. Мы по одному их вывешивали. Их у него шестеро. Плюс жена и мать. Пришлось ребят из «Амстердама» попросить, аж из Санта-Бузиоса доставили. А вон там, за поворотом, отец его начальника штаба. Они тут все вперемежку с родственниками. На четвертом сыне сдался он. Ушел. И отряд свой увел.
Все молчат потрясенно. Рассказанное и увиденное не укладывается в башке. Бойня в Порту-дас-Кайшас после такого — шалости в песочнице. Делаю добрый глоток. Гота вот-вот заклинит. Протягиваю ему флягу: «Хлебни, отойдешь. Я сказал — хлебни, а не хлебай».
— А остальных… куда? — наконец спрашивает Гот.
— Куда-куда. Отвезли в район Ресифи и отпустили. На кой они нам? Мы же не варвары.
Что-то в железной логике Гордона не дает мне покоя. А, вот оно:
— Слушай, Сэм, а не боишься, что ваших тоже, того…
— Не-а. У нас нет семей.
— Что, вообще ни у кого?
— Вообще.
Дальше едем в молчании. Ночь все ближе, кресты сливаются с окружающими деревьями, потом становятся все реже, пока, наконец, не исчезают совсем. То ли жерди в лесу кончились, то ли белые люди перевелись.
— Командуй остановку, садж, — говорит Гордон. — Приехали. База через четыре километра. Спасибо за выпивку. Будешь в Коста де Сауипе — загляни в Кваналпо, тебе понравится. Бывай.
Он легко спрыгивает на землю. Волком бесшумно исчезает в темноте. Такблок тут же гасит зеленую метку. Все метки, кроме наших. Когда я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на его спутника, на броне пусто. Молчаливый индеец исчез, словно растворился в лесном воздухе.
— Мы тут все гребнемся, как эти егеря! — Гот никак не может успокоиться. — Это не солдаты — людоеды какие-то. Это ж надо — детей живьем на съедение… Суки…
Я забираю у него винтовку. Перехватываю управление его автодоктором. От ударной дозы Гота плющит так, что он вот-вот начнет прыгать выше деревьев. Он щурится на звезды, мотает головой, как жеребящийся олень, и, счастливо улыбаясь, повторяет:
— Нет, это ж надо — кресты! Приколисты, бля… Аллея призраков, нах… Сами, как призраки… Муравьев — и в мешок! Ха-ха-ха!
— Крысы в бочке, — неожиданно говорит Паркер.
— Крысы?
— Давным-давно на флоте было много крыс. Целое бедствие. С ними так боролись — ловили кучу крыс и сажали в бочку без жратвы. Через какое-то время оставалась одна — крысоед. Ее выпускали обратно в трюм, и она жрала только себе подобных.
— Ну и что? — недоумеваю я.
— А то, что эти гребаные дикари — те же крысы. Егеря их как крыс на своих натаскали. Самое эффективное оружие. Лучше не придумаешь. Знают все дыры и всюду, где надо, пролезут. Твари дикие.
Он сплевывает за борт.
Опускается ночь.
Ночью, на базе, плутая по системе траншей, я пробрался до позиций роты «Кило», где и отыскал Шармилу. Наплевав на все, мы уединились с ней в командирском отсеке ее коробочки. Второй взвод наполовину из женщин, авторитет О'Хара среди бойцов такой, что глотку за нее перегрызут, наверное поэтому наше уединение демонстративно не заметили, хотя голову даю на отсечение, хоть кто-нибудь из ее жеребцов, да сделал в темноте похабный жест.
Сидим рядом, взявшись за руки. Просто сидим. Открыли забрала, отключили броню и улыбаемся, как дети. Большего не то что нельзя — просто я еще не настолько опустился. Стоит мне расстегнуть броню, и запах будет — никакие комары не сдюжат. Подозреваю, что несмотря на всю ее чистоплотность и офицерский статус, у Шар те же проблемы. Какой уж тут, к чертям, секс, когда неделями спишь, не раздеваясь, и белье на тебе от постоянной сырости гниет. Сидя в грязной траншее о женщине можно мечтать, представляя себя в чистеньком номерке после горячего душа или сауны. Но когда до дела доходит, а ты по-прежнему в грязи пополам с пиявками — нет уж, увольте.
— Мне уже кажется, что мы по-другому и не жили никогда, — говорит она тихонько, — Будто приснилось все — все эти чистые улочки, море воды, мягкая постель. И ты тоже.
— Нет, я настоящий, — заверяю я, перебирая в темноте ее пальчики. Переливы с командирского пульта окрашивают нас сине-зеленым. Глаза Шар в темноте — белые светлячки.
— У меня позавчера еще одного снайпер подстрелил. Что интересно — броню на груди пробил. Раньше все больше переломами да контузиями обходилось.
— Чего ты хочешь — нашим же оружием воюют. У нас тоже потери. Мои готовы от страха всех подряд крошить. Вы проходили через Аллею Призраков?
— Да, вчера. Безумие какое-то. Ты знаешь, как индейцы мандруку посвящение в воины проходят?
— Откуда мне это знать, я же не офицер, — подначиваю я.
Шар лишь грустно улыбается, не замечая моей попытки.
— Они надевают на руки испытуемому рукавицы из коры. Внутри — ядовитые насекомые. И в этих рукавицах они все поселение на жаре проходят, и перед каждой хижиной боевой танец исполняют. Ритм очень сложный и движения перепутать нельзя. Кричать тоже. От этого у них все руки в шрамах — после испытания некоторые умирают от яда, у выживших опухоль держится больше месяца.
— Дикари, что с них взять. Мой зам их крысами в бочке назвал, — делюсь я. — Знаешь, о чем он?
— Конечно. Я ведь офицер, — возвращает она шпильку.
— Скорее бы вся эта ерунда кончилась.
— Хорошо бы… — задумавшись, Шармила машинально колупает пальцем край пульта. — Ты думаешь, для чего мы тут, Ивен?
— Поголовье черных в норму приводим.
Она усмехается.
— Если бы. Для этого сбросили бы с орбиты пару контейнеров с вирусами, и дело с концом. Знаешь, как это делается? Программируешь инкубатор в бомбе, задаешь генетические параметры, пара недель — готово. Можно выкосить всех черных. Или индейцев. Или белых. Можно только женщин. Или мужчин в возрасте от десяти до сорока лет. Как угодно. Кого угодно.
— Тогда сдаюсь. Я так от этой кровищи устал, что мне по барабану все. Тебе это покоя не дает?
— По барабану тебе это потому, что ты к психам регулярно ходишь. И кое-что после этого думается очень неохотно.
— Сладкая моя! — взмолился я. — Я тебя Бог знает сколько не видел, а мы с тобой грязь обсуждаем!
Она легонько чмокает меня в щеку. Улыбается отстраненно.
— Потерпи, пока до воды дойдем. Думаю, скоро на какой-нибудь городишко набредем.
— О чем ты думаешь на самом деле, Шар?
— Ивен, я думаю о том, как нам отсюда живыми выбраться. Если бы ты знал, что происходит, может быть, на рожон бы не лез.
— Милая, ты обо мне слишком хорошего мнения. Я на рожон давно не лезу. Еще с Форварда. Так что береги себя и за меня не волнуйся.
— Если бы все было так просто.
— Да что с тобой!
Она грустно усмехается.
— Ивен, я тут прикинула кое-что. Собрала в кучу слухи, факты сопоставила. Мы ведь тут не за Императора бьемся. Это все лозунги. Разменяли нас, как пешек. Мы рынки сбыта и рыночные доли тут перекраиваем. Мы тут «Морская Пехота Корп» — дочернее предприятие «Дюпон». Вместе с теми дурачками, что в нас палят.
— Милая, давай уж лучше о воде мечтать.
— Ивен, верь мне. Я достаточно информирована, чтобы делать такие выводы.
— Все страньше и страньше.
— Ты мне не веришь?
Пожимаю плечами. Какая разница? Разве это важно? Если ей хочется так думать — это ее право. Моя реакция Шар явно не устраивает.
— Умные мальчики из аналитических отделов все посчитали — там тоже надо вверх карабкаться. Не хило бы выдавить «Тринидад Стил» — это курс акций здорово поднимет, рынки сбыта расширит и позволит ценами манипулировать. Чистенькие дядечки из советов директоров одобрили и проголосовали. Потом подполье вырастили. Программу национальной независимости придумали. Денег через подставные фонды подкинули. Двинули в парламент зоны своих депутатов. Им нестабильность нужна на Шеридане, под любыми лозунгами. Тринидад на ушах, люди гибнут, гуманитарная катастрофа, блокада космопортов, «Тринидад Стил» терпит убытки, вводятся войска, контроль территории, перевод заводов сначала под временное имперское управление. А дяденьки из «Вайо Кемикал» тоже не идиоты — ситуацию пытаются на свою сторону переиграть. Перекупают руководство герильос, полицию, создают свое правительство, армию наемников, национализируются в кавычках. С Демсоюзом заигрывают. А тем только намекни, у них экспорт революции — самый ходовой бизнес. А это уже сфера интересов моего папочки, — говорит она.
— Папочки?
— Я не сказала тебе тогда, извини. Мой отец служит в военной разведке.
— А как же имперская администрация?
Она молча пожимает плечами.
— Дела… Моя возлюбленная — дочь шпиена.
— Перестань, Ивен, — морщится она досадливо, — пожалуйста.
— А как же Император?
— Что Император… Это всего лишь человек. Есть еще аппарат, который анализирует ситуацию и готовит решения. На определенном уровне проводится лоббирование и все — ситуация под контролем. Все на высшем уровне. Все при своих интересах. Шеридан становится единым и более управляемым — Император доволен. «Дюпон» глотает конкурента и растет, как на дрожжах, единая политика цен, полный контроль над экспортом. Вот такая тут главная стратегия, дорогой мой сержант.
— Так это что получается, слили нас?
— Еще как слили, милый. Ты не думай об этом — голова сразу заболит…
— Уже болит!
— Вот-вот. Думать не надо, блокировка включится. Только не спи сейчас. Ее обойти можно, просто повтори это про себя, гнев свой прочувствуй. Запомни его и не думай. Просто помни. Помни — нам с тобой отсюда выбраться надо. Любой ценой. Я люблю тебя. Я хочу с тобой бы