«Началось, твою мать», — думаю я и срочно связываюсь с Лео. Все то время, пока идет соединение, я витиевато и бездумно матерюсь себе под нос, раздувая злость назло мерзкому холодку в животе.
В четыре утра, отчаянно зевая, мы выползаем из своих нор и открыто собираемся на позициях. Чтобы отличаться от революционеров, на наших руках белые повязки. Впрочем, разъяренным жителям все равно, кто мы. Для них мы такие же бандиты, как и те, что с красными повязками. Та же шваль, которая разграбила, загадила их город и распугала богатых отдыхающих. Поэтому от греха подальше передвигаемся отрядами покрупнее. На улицах уже вовсю трещат выстрелы, где-то недалеко хлопает миномет, потом, словно примериваясь, стучат короткие пулеметные очереди. К моменту, когда мы взламываем двери квартир в заранее выбранных домах, очереди и взрывы вокруг гремят непрерывно.
Наша комендатура на Руо до Банко — бывшая школа из потемневшего от времени кирпича. Подходы заставлены примитивными противотанковыми «ежами», сваренными из обрезков трамвайных рельсов. Сплетения колючки превратили проходы во двор в уродливые лабиринты. Из окон верхнего этажа сквозь разнокалиберные мешки с песком торчат пулеметные стволы. На заборе белеет грубо намалеванная надпись: «Осторожно — мины!»
Двор пуст. При первых звуках стрельбы комендатура изготавливается к бою. Бухает взрыв где-то слева — революционеры подрывают жилой дом напротив. Саперы прохлопали подарок. Еще один взрыв. И еще, теперь уже справа. Словно почувствовав приближение последней схватки, герильос хоронят под обломками готовых к бою врагов вместе с десятками ни в чем не повинных обывателей.
Жутковатое ожидание взрыва витает в воздухе. Господи, не дай мне сдохнуть, как крысе! Господи, только не в этом клоповнике! Господи…
Бамм!
Пол уходит из-под ног. Бесшумно падает с потолка люстра, вылетают стекла, двери вываливаются из пазов и замирают, перекосившись, как в картинке из комиксов. Поднимаюсь, отряхиваюсь. Пол перекосило. Стоять неудобно, но можно. Наша часть дома устояла. Бойцы у окна поднимаются на четвереньки, плюются пылью, отряхивают оружие. Губы их шевелятся — благодарственная молитва.
— «Мангустам», здесь Старший-три. Группы два, четыре и пять, доложить о потерях, — говорю в коммуникатор.
— Группа пять. Дом обрушился, ничего не видно, пыль кругом, остались минометчики и пулеметы на улице — отзывается кто-то срывающимся голосом.
— Группа два. Сильный взрыв, много раненых. Командира засыпало.
— Группа четыре. Пару человек засыпало, остальные целы.
— Внимание, группам два, четыре, пять. Старшим групп принять командование, доложить.
Бой еще не начался, а от моего авангарда уже здорово убыло. Хорош, нечего сказать. Мог бы и догадаться, что товарищи не идиоты и жить хотят. Я бы именно так на их месте и поступил. Теперь придется импровизировать на ходу и попотеть. Отчаявшиеся осажденные могут рискнуть на прорыв и запросто пробиться из города. Остановить их некому, резервов нет.
— Группы два, четыре, пять. Снайперов на позиции. Огонь по пулеметчикам. Минометам открыть огонь. Группы два и пять — пулеметчикам внимание на ворота. Бить по любому шевелению.
Не успеваю договорить, как уже свистят мины и со звоном лопаются одна за одной с большим перелетом где-то за деревьями. Пулеметы революционеров открывают бешеный огонь по своим секторам. Пули с противным треском дырявят массивный шкаф позади меня, обрушивают пласт штукатурки. От окон брызжет кирпичной крошкой.
— Слышь, Барбос, это Масляный, давай ближе один, — слышу из коммуникатора подобие корректировщика. Мины снова свистят, и одна из них удачно попадает в бетонный забор, выбивая в нем здоровенную дыру.
— Лево чуток, Барбос! — кричит корректировщик.
Снова визг мин.
— Так держать, Барбос! Дай зажигалок!
Свист и грохот в ответ. Размеренное буханье перекрывают пулеметный огонь. Бой разгорается и идет своим чередом.
— Ой! — вскрикивает совершенно по-детски гранатометчик у крайнего справа окна, и хлопает себе по шее, словно его шершень укусил. Через минуту рука его слабеет и падает, и убитый остается сидеть, привалившись к стене с выражением крайнего удивления в стекленеющих глазах. Кирпичная пыль курится над его головой красной дымкой.
— Группы два, четыре, пять. Гранатометчикам, огонь по окнам. Смена позиции после каждого выстрела, — и второму номеру убитого, который лежит под соседним окном: — Чего разлегся? Хватай трубу и бей по окнам, лапоть!
Слово «лапоть» мне очень нравится. Я не знаю его значения, но вот поди ж ты, прицепилось откуда-то. На мгновенье высовываю нос в разбитое окно и тут же ныряю обратно. Во дворе комендатуры распускаются яркие цветы фосфорных разрывов. Одна мина удачно падает на крышу и вскоре оттуда поднимается столб черного дыма. Умолкает один пулемет — четко слышу нарушение ритма ответного огня.
— Группы два, четыре, пять! Всем стрелкам, беспокоящий огонь! Пулеметчики, не вмешиваться — внимание на ворота!
Гранатомет рядом со мной оглушительно хлопает, наполняя комнату вонючим дымом.
— Меняй позицию, — кашляя от пыли, кричу гранатометчику. — Не зевай!
Выкатываюсь на перекосившуюся лестницу, закрывая нос рукавом. Моя троица вся тут. Внизу беспокойно топчется резерв — группа стрелков. Гранатометчик, молодой дюжий мулат, неуклюже толкается в соседнюю дверь.
— Отойди, деревня! — важно говорит ему Первый и парой выстрелов из дробовика сшибает дверь с петель. — Вот как надо, — скалится довольно, ожидая похвалы.
Оставшийся без командира гранатометчик перепуган до усрачки. Ноги у него ватные, в голове туман. Надеюсь, он хотя бы себе под ноги не пальнет. Парень проталкивается в дверь, и вскоре дымный выхлоп выстрела выплескивается на лестницу.
— Все вниз! — командую своим. — Резерв, держаться за мной!
Прыгаю по ступеням. Нижний пролет обрушился. Осторожно держась за арматуру, спускаюсь на руках в груду обломков.
— Группы два, четыре, пять! Почему не слышу наблюдателей?! Наблюдатели, мать вашу, живы?
— Я жив, — говорит кто-то сквозь треск.
— Ты — это кто? — злюсь, перескакивая на очередной каменный островок.
— Я — Сито. Четвертая группа. Я на крыше, только тут провалилось все, одно только окно на чердаке свободно.
— Ты вот что, Сито, не забывай докладывать, что видишь. И стрелять не вздумай! Только смотри и докладывай. Понял?
— Понял. Вижу взрывы. Пулемет справа бьет. Левый затих вроде. С нижних этажей тоже стрелять начали.
— Понял тебя, Сито. Раз в минуту докладывай. Вторая и пятая, наблюдателей назначить, срочно. Докладывать каждую минуту!
— Сделаем. Ясно, — нестройно отзываются командиры.
Высоко над головой грохот. Вылетает дверь в дыму. Прыгают вниз обломки, стучат по стенам.
— Из гранатометов садят! — возбужденно кричит Первый, мой телохранитель.
Нашего новоиспеченного гранатометчика накрыло, похоже. Дьявол, говорил же ему — меняй позицию!
— Это Сито! Бьют из гранатометов!
— Ясно. Не пропусти, как выбегать начнут!
— Не пропущу.
— Это Ясный, вторая группа. У нас тихо, только с чердака постреливают, — докладывает наблюдатель с тыла.
— Давно затихли?
— Минут несколько. Мы им из труб хорошо дали.
— Понял, наблюдай дальше. Группы два, четыре, пять, внимание, возможно, сейчас пойдут на прорыв.
— Ясно. Поняли. Ага.
Вместе с резервом выбегаю во двор. Кто-то удивленно присвистывает: правая сторона дома — одни внешние стены, остальное провалилось к чертям. Двор завален обломками. Под кипарисом лежит неподвижное тело. Жилец, видимо.
— Это Ясный! У нас затихло все, не стреляют больше.
— Это Сито. У меня стреляют. Пулеметы снова лупят. Оба.
Выбегаем за угол. Свист мины. Разрыв осколочной прямо перед воротами. Звон осколков по камню.
— Резерв, ложись! Занять оборону! Все внимание — вон туда. Ты и ты, лечь здесь, наблюдать за тылом, — кричу своей своре.
Бойцы расползаются по земле. Щелчки затворов. Страх, неуверенность, азарт, любопытство, жадность, желание свалить ко всем чертям — чего только не льется в мой многострадальный котелок.
— Не дрейфить! Покажем им! Целиться лучше! — подбадриваю криком, который почти не слышен из-за грохота.
«Ага. Щас… Шнурки поглажу… Шустрый какой… А ничего пацан, не ссытся… Разбежался… Ща как дам по башке…» — от многоголосого мысленного хора хочется закрыть уши руками.
— Бегут! Бегут, командир! — истошный вопль Сито.
— Гранаты к бою! — приказываю и в коммуникатор: — Пулеметчики, готовсь! Прорыв!
И тут же грохот, свист осколков, пламя над головой — залп из гранатометов впереди. Ручные гранаты летят из-за забора, лопаются на середине улицы. Сильный взрыв раскидывает плети колючки — видимо, детонирует какой-то управляемый фугас. Из дыма выныривают неясные фигуры. Одна, две, много…
— Огонь! Огонь! — ору истошно, посылая перед собой длинные очереди. Дьявол, как же мне не хватает автоприцеливания!
Со страху мой резерв лупит так, что залюбуешься. Искры рикошетов от мостовой. Пулеметные трассы расчерчивают дым. Перекрестный огонь косит разбегающихся революционеров.
— Гранатами огонь! — и сам выхватываю рубчатое яйцо и срываю кольцо.
Ворота скрываются в дымных вспышках. Чей-то отчаянный вопль на высокой ноте. Огонь стихает. Впереди никого, только продолжает выть раненый за забором. Скулят рядом. Первый. Смотрит виновато, зажав плечо рукой. Зацепило напоследок. Мысли его — собачья вина. «Подвел я тебя, тененте-дьявол». Боль. Ему так больно, что он только и может, что скулить сквозь зубы.
— Эй, кто тут! Медик есть? — спрашиваю.
— Я медик, — черный, как смоль, коновал разрезает куртку Первого.
— На, прижми, — говорит, подавая марлевый тампон. Все, что он может сейчас сделать.
— Вторая, четвертая, пятая, продолжать беспокоящий огонь!
— Понятно. Сделаем. Ладно.
К выстрелам примешивается какой-то низкий гул. Показалось? Нет, вот снова. Теперь уже все удивленно оглядываются. Гул давит на уши. Огонь постепенно стихает.