ому ежедневно объяснять во всех подробностях, что и как ему надо делать, да еще каждого проконтроливать!..
— А куда денешься! — пожимал плечами Владимир. — Некуда деваться, вот и носишься как угорелый с шести, а то и с пяти утра и до полуночи.
— А семена не засыпаются.
— Рано или поздно засыплем. Каждый год такая лихорадка с ними, а все равно к весне ни одно хозяйство не остается без семенного фонда.
— Только во что это обходится.
— Мы народ крепкий, выдюжим. А куда денешься? Партия сказала: «надо!» — вот и крутимся.
Девять вечера. Владимир обещал долго не засиживаться в конторе. За стеной басом, в отца, ревет двухгодовалый Сашка. Вот затих — то ли уснул, то ли добился от матери своего. За дверью послышался плеск воды и шарканье мокрой тряпки об пол. Немного погодя хозяйка попросила меня на время перейти в другую комнату.
Без пяти десять. Владимир все еще на планерке. Маша уже вымыла полы во всем доме и теперь стоит в раздумье:
— Не знаю, идти в кино иль нет?.. Вторая серия. Интересно, чем кончится…
— Первую-то серию с Володей смотрели?
— Да ну, с Володей!.. С Клавой, женой главного инженера! С Володей уже и не помню, когда в кино были. Среди зимы только. Да в майские праздники на концерт художественной самодеятельности ходили: опять же я одна в зале сидела, а Володя на баяне играл и в хоре пел. Он ведь музыкальное училище закончил одновременно с сельскохозяйственным институтом. Почти в один день оба диплома ему вручили, и два направления на работу получил: завучем в городскую музыкальную школу и главным агрономом сюда вот… Пришлось выбирать. Выбрал…
— Хоть зимой-то он больше бывает дома?
— Да почти так же! Выходной, не выходной, а дома его никогда нет. То агроплан составляет, то в контору за чем-нибудь вызовут и с концом. Про будни и говорить нечего: в девять вечера у них планерка только еще начинается…
— Каждый день?
— Каждый! По субботам, правда, с семи.
— А вы все-таки сходили бы в кино, — посоветовал я ей. — За Сашкой присмотрю, на всякий случай оставьте запасные штанишки.
В полдвенадцатого, наконец, Владимир пришел домой. Лицо осунувшееся, хмурое. Прихватил в сенках кастрюлю с холодными щами, нарезал толстыми ломтями сало, хлеб и занялся едой. Маша еще досматривала кино.
— Вот так… — гуднул он на низких нотах. — Сейчас были у нас начальник райсельхозуправления и представитель из области. Навтыкали нам по высшему разряду. А вы говорите…
Досталось Владимиру не только за семена, но и за то, что он, главный агроном, не смог по памяти доложить, сколько каждая машина вывезла сегодня зерна на элеватор. А когда подъезжали к совхозу, на глаза начальству попался тракторист, пахавший без поворотных полос…
«Вот вы были сегодня в отделениях. А что конкретно предприняли, чтобы там все завертелось? Чтобы больше зерна на элеватор было вывезено, чтобы семена быстрее засыпались…»
И напоследок:
«Чтобы в трехдневный срок семена полностью были засыпаны, иначе разговор будет продолжен в другом месте!»
Директор совхоза пытался было вступиться за своего главного агронома, но ему не дали говорить, а велели тут же написать приказ: главному агроному — строгий выговор…
Когда к шести утра мы с Дроздовым подъехали на зерноток второго отделения, там уже скопилось несколько машин в ожидании загрузки. Дроздова тотчас окружили сердитые, невыспавшиеся водители.
— Владимир Иваныч, да что ж это такое?
Из шести погрузчиков работал только один. Остальные простаивали или были неисправны. Дроздов повел очередные переговоры с заведующим зернотоком:
— Почему семена не завозятся в склад?
— Дак людей нетука!
— Вон же городские подъехали!
— Дак склад закрыт!
— А где кладовщик?
— Дак я ж его не караулю! — и кепку на глаза.
Садимся в машину и едем искать кладовщика. По счастью, он был дома, сидел на крылечке и курил.
Минут через пятнадцать склад открыли. Теперь надо было запустить очистку. Выбрав из кучи решет две пластины, Владимир отнес их к вороху семенной пшеницы.
— Действуй! — приказал Дроздов заведующему зернотоком. — Запускай очистку!
Тем временем на зерноток явился наладчик, запустил второй погрузчик.
Я намекнул Владимиру, что неплохо бы перекусить. Он подумал, подумал и махнул рукой:
— Ладно, поехали!
Через полчаса вернулись. Очистка не работала. Владимир от души матюгнулся и бегом припустил к погрузчикам, возле которых, мешая друг другу, толклись городские. Минуты через три очистка заработала.
Затем Владимир распорядился, чтобы единственный на току самосвал во-зил сегодня только семена. Исключительно только семена. На наших глазах он сделал пять ездок от семенного вороха к хранилищу.
Владимир решил посмотреть, как подсыхают в поле валки: два дня назад прошел небольшой дождь — не пора ли уже снова их подбирать. Отлучились буквально на полчаса, а когда вернулись, зав. зернотоком уже успел распорядиться, чтобы самосвал загружали зерновыми отходами.
К пяти вечера в хранилище было завезено около двадцати тонн семян. Мизер. А после пяти городские уехали, и зерносклад остался без рабочей силы. Управляющий бегал по домам, зазывая женщин на зерноток. Взмыленный, потный, в белой помятой широкополой шляпе и зеленом брезентовом плаще до пят — ну совершенный персонаж из какой-нибудь кинокомедии! Директор совхоза, по словам Дроздова, «выписал» его откуда-то из-под Оренбурга.
Владимир вполуха выслушал его оправдания. Мрачный, сосредоточенный, со скрещенными на груди большими тяжелыми руками, он в эти минуты смахивал на полководца, который, понимая, что проигрывает сражение, все еще надеется на какое-нибудь чудо.
И вот последняя спасительная мысль:
— Едем к Гончаренко!
По дороге легкой рысцой трусила лошадка. В бестарке, свесив наружу ноги, полулежал одетый в выпачканную глиной спецовку мужчина лет тридцати.
— Здоровеньки булы, Владимир Иванович!
— А мы к тебе, Виктор Никифорович! Зашиваюсь с семенами. Помоги! Людей надо организовать и вообще…
Гончаренко смущенно улыбнулся:
— Та шо ж я буду подменять управляющего?
— А как коммунист! — нашел нужные слова главный агроном.
— Рази шо так, — согласился Гончаренко и, словно уже давно был в курсе всех свалившихся на главного агронома неприятностей, без единого уточняющего вопроса начал прикидывать на пальцах: — Петро пидэ… Нина пидэ… Галя на работе… Кучумовапидэ… Клава не станет отказываться, но слабая… Оля… Маруся… Восемь чоловик хватит? Колы попереминке машины загружать, будэ усё идты и будэ усё справно…
Вскоре он уже распоряжался возле зерносклада:
— Цэй погрузчик малэнький так поставить и сыпать у стороны. А у того вал погнут, можее травму зробыты… Электрик дежурный е? Чтоб свет ночью был… У того транспортера трэба ремень ушить, вин нэ тянет…
Кивнув в его сторону, Владимир сказал мне:
— Редкий талант у мужика. Теперь я спокоен: если Гончаренко взялся помочь — семена будут засыпаны. До недавнего времени был управляющим, так я горя не знал с этим отделением.
— А что случилось?
— Глупая история, вспоминать неохота…
Позднее я узнал от других людей, что за история приключилась с Гончаренко. Один пьяница в посевную прихватил два мешка семенных отходов. Директор поехал по свежему следу и поймал пьянчужку с поличным, а заодно под горячую руку прогнал Гончаренко в объездчики: что, мол, за управляющий, если у него из-под носа зерно крадут!..
Вечером, когда мы заехали домой перекусить, к Маше по какому-то делу заглянула жена директора. Я полушутя-полусерьезно подбросил ей: не бережет, мол, здешний директор своих специалистов. Как она на меня поглядела!
— А вы спросите: бережет ли директор сам себя! — И к Маше: — Вчера твой-то когда с работы домой пришел? В полдвенадцатого? А мой Гариф Зарифович после планерки, тоже в полдвенадцатого ночи, как укатил на отделения, так я его и не видела всю ночь. В пять утра приехал. Сразу завалился спать и велел разбудить через полчаса. Ну, я не такая дура — ничего, думаю не случится, если и три часа поспит. Так что вы думаете? В половине шестого, будто кто ему в уши выстрелил, вскочил и — в машину. Так его до сих пор где-то носит нечистая сила… Извини меня, Владимир Иванович, но ты ведь в сравнении с Гарифом Зарифовичем как на курорте живешь: на дворе вон еще как светло, а ты — дома… — И опять выразительно глянула на меня: — А вы говорите…
На другое утро часов в семь Дроздову позвонил начальник райсельхозуправления и спросил, как дела.
— Да ничего, — скромно этак ответил Владимир. — На втором отделении вчера две тысячи тонн засыпали.
— Это хорошо, — похвалил его начальник управления и сказал, чтоб не очень расстраивался, так как строгий выговор будет заменен на просто выговор. А если дела с засыпкой семян пойдут еще лучше, то «может, обойдемся и вовсе без взыскания».
Когда я рассказывал ему о «Красной звезде», о том, как в этом курганском совхозе специалисты приходят на работу в восемь утра, а в начале пятого расходятся по домам, как тамошний главный агроном по вечерам ковыряется на своем приусадебном участке, где у него и сад, и огород, и пасека с пчёлами, Владимир сперва только посмеивался:
— Это на какой, говорите, звезде?
— Своими глазами видел! — божился, уверял я его.
— Ну, может, хозяйство это какое-нибудь экспериментальное, тогда другое дело.
— Да нет же, самый обычный большой совхоз!
— А в уборку они как, в посевную? Тоже по восемь часов?
— Круглый год. Круглый год у них восьмичасовой рабочий день. Как в городе на каком-нибудь заводе.
— Ну не знаю, не знаю…— помотал Владимир головой. — Что-то из области фантастики.
Однако на другое утро сам вернулся к разговору:
— Рассказал я нашему совхозному инженеру про эту «Красную звезду». Посмеялся он. Не может, говорит, быть такого в сельском хозяйстве, — Владимир помолчал. — Ну, кто спорит: конечно, работа по шестнадцать и более часов в сутки, да еще без выходных, это форменное издевательство над личностью. Но другого пока ничего не придумано. — Он тяжело вздохнул. — Не говорите мне больше про восьмичасовой рабочий день! И без того тошно. Может, в этом совхозе все так, как вы говорите, но ведь это один совхоз из тысячи. Образцово-показательный. Я во многих совхозах бывал, но нигде не видал того, о чем вы говорите. И близко не было. Понимаете, в чем тут дело? В сельском хозяйстве своя специфика. Вот она-то и не позволяет, чтоб везде было так, как это сумели сделать в «Красной звезде». — И еще раз с нажимом повторил: — Специфика, понимаете?