Зима у нас нынче интересная: вот уже 10 января, а снега нет, земля вся черная. А морозы в декабре доходили до 37 градусов, в пашне трещины в 20 см шириной и полутораметровой глубины.
В марте мне сдавать кандидатский экзамен. Сижу, читаю по-немецки. Много играю на баяне.
Вам привет от Маши и Шурки.
10.01.67 г.».
А весной — еще письмо:
«…Вот так и живем мы в совхозе, как Вы нам советовали, но есть и новости. Дело в том, что с 1 февраля и по 1 апреля я был за директора. Прежде всего мы перенесли наряд на утро, на 8 часов 45 минут. Четверти часа вполне достаточно, чтобы обговорить с главными специалистами все дела на предстоящий день. В 5 вечера как правило уходим домой. Конечно, делать объективные выводы еще рано, но факты все же довольно обнадеживающие: квартальный план по молоку мы выполнили к 10 марта, а по мясу — к 25 февраля, такого еще не бывало. У нас ежегодно было плохо с ремонтом тракторов, а в этом году все трактора отремонтировали в марте.
Оказывается, за восемь часов можно сделать больше, чем за 16. Что будет дальше — не знаю: завтра приезжает директор. Видимо, он нашу систему сломает. Ну, я Вам напишу об этом.
Снега нынче мы так почти и не видели: в марте все поля черные, выехали бороновать на месяц раньше обычных сроков. Почва сухая. Решили так: заборонуем один раз и будем ждать осадков. Если дождей не будет, с севом повременим.
Да, вот еще: ваш очерк передавала Москва, у нас многие слушали.
3.04. 67 г.».
И еще были письма:
14.05.67 г.
«Сегодня посеяли немного ячменя в низких местах по безотвальной мальцевской вспашке. Вся остальная земля суха, как порох. Планы таковы: пройдут дожди — будем сеять. А нет, так посеем в июне просо на корм скоту.
Однако даже в такое тяжелое время мы, как ни странно, на работу ходим к восьми утра. Наш директор болеет вот уже 4 месяца. Что-то с сердцем, врачи говорят: от перегрузки. Если б мы все это начали хотя бы на год раньше — ГарифЗарифович, может, и не заболел бы».
18.07.67 г.
«На полях, что нынче засеяли в апреле, будет по 2–4 центнера, не больше. Некоторые совхозы полностью пошли на ранний сев, так у них все вообще сгорело. Шесть хозяйств у нас сейчас покупают прошлогоднюю солому.
Мы сеяли с 12 по 20 июня. Таких сроков старики не помнят. Много было разговоров, что поздно, что все равно все засохнет. Но после дождя, прошедшего 12 июня, мы все же рискнули. Всходы были отличные, и сейчас состояние хлебов нормальное. Особенно хороши «Божьи поля». И гречиха лучше прошлогодней. Думаем, что не зря рискнули.
Наш директор уходит с работы по болезни сердца».
17.9.67 г.
«Получил журнал с Вашим очерком. Уже многие его прочитали. Правда, не всем он пришелся по нутру, высокопоставленное начальство обиделось на эпизод с семенами. Я думал все перенести молча, но потом не выдержал и на бюро райкома высказал все, что думал.
Уборка проходит в трудных условиях: весна была плохая и осень не лучше: начались дожди. На сегодня убрали 11 000 гектаров из 25 000. Хлеб есть, но как его убрать! И семена пока невозможно засыпать, а начальство говорит, что, мол, много мы Дроздова хвалили, да еще пишут о нем, а с семенами опять в лужу сел. И с зябью, дескать, у него плохо, и вообще с агротехникой нелады. В районе все слушают, но все знают, что только наш совхоз и еще один выполняют план хлебосдачи. В общем, духом не падаем, хлеб мы должны убрать и уберем. Правда, распорядок дня нарушаем, но это временно и далеко не так, как было в прошлогоднюю страду. Во всяком случае, питаемся нормально, три раза в день.
У нас новый директор, Кадышев ушел на пенсию, теперь работает в райисполкоме, занимается бумажными делами, вот чем кончились все его мытарства. С нашим главным инженером Чурбановым тоже плохо, что-то серьезное с желудком, иногда даже на наряд не приходит, а если случится выпить 100 грамм, то после этого три дня ходит как тень. По всему по этому работы у меня невпроворот и я иногда нарушаю Ваш режим, но ем вовремя в любом случае».
12.11.67 г.
«Г. Гай, больница.
У меня трагедия. 3 октября мы заканчивали уборку, и меня срочно вызвали в район с отчетом. В Гай собрался ехать и наш парторг Петухов, поэтому я поставил свою машину в гараж, собрал бумаги и подсел к Петухову. И вот едем. Позади меня сидел наш профорг. И у нас с ним завязался разговор, во время которого я, естественно, не смотрел вперед. А по дороге в Гай есть мост через глубокий овраг, и при подъезде к нему я невольно обернулся и увидел, что машина летит мимо моста прямо в овраг, до которого оставалось не более пяти метров. Уж не помню, куда в этот момент смотрел парторг, но я попытался, ухватившись за руль, левой рукой выправить машину. Не успел.
Петухов и профорг каким-то образом вылетели из машины, не пострадав, а я продолжал крутить руль, пока машина не перевернулась. Рентген показал перелом четырех позвонков и общее сжатие позвоночника. Дней десять лежал на спине, как пласт, в полной неподвижности, потом меня подвесили на гамак. Были страшные боли.
В больнице я уже 40 дней. Перед ноябрьскими праздниками врачи разрешили ложиться на бок, а сейчас я уже без боли могу двигать руками и ногами. Слушаю радио по транзистору и учу по памяти немецкий язык, надеюсь все же сдать кандидатский экзамен по нему. Врмени много. Из совхоза приезжают каждый день, побывало у меня и все районное начальство. Но главное для меня теперь — поскорее встать на ноги. К Новому году намерен покинуть больницу.
В совхозе дела ничего: семена засыпали, зябь вспахали. Как я уже писал, у нас новый директор. Так-то он ничего, но ярый противник агротехники Орищенко: прослушал доклад второго секретаря обкома партии Баландина и сделал для себя соответствующие выводы. Я пока с ним не спорю, ведь не во всяком споре рождается истина, а данный случай именно таков: наш новый директор Резник 14 лет прослужил в армии, был офицером, потом работал инструктором райкома и заочно кончил агрофак, после чего два года проработал главным агрономом совхоза и — к нам. Мне кажется, что для опровержения системы Орищенко нужна более серьезная подготовка. А Резник, став директором нашего совхоза, даже не поинтересовался опытами, которые мы тут, в его теперешнем совхозе, успешно проводим (включая элементы агротехники Орищенко). А между тем нынче была у нас комиссия из Оренбурга, и за постановку этих опытов мне присудили первое место по области, Почетную грамоту РСФСР и путевку по Советскому Союзу. Начальник сельхозуправления пообещал: как только выздоровлю — в любое время отпустит меня в путешествие по этой путевке. Значит, надо выздороветь до посевной, потому что в посевную, понятно, я никуда из совхоза не поеду».
25.12.67 г.
«Пишу из совхоза. Дела мои хороши, если не считать того, что врачи велят больше лежать. По словам врачей, буду на больничном еще дней 40–50. Но дома я могу все же заниматься какими-то полезными делами. Например, на этих днях разбирался с тем, что случилось без меня в совхозе. Как говорится, горе не приходит одно.
В октябре, вскоре после аварии, 34 комбайна зашли на последнее поле пшеницы в 720 га. К этому времени государству уже было сдано 90 тыс. центнеров зерна при плане в 100 тысяч. И 30 тысяч лежало на токах, да эти последние 720 тыс. га. Словом, можно было свободно перевыполнить план. И вот, ко всеобщему удивлению, сдали только 96 тысяч и на этом остановились: директор распорядился все остальное оставить на фураж. И райком почему-то промолчал. И мои агрономы, когда я их сейчас призвал к ответу, сказали мне, что план никому не нужен. Я ничего не понимаю. Только не подумайте, что я против того, чтобы наше животноводство было сполна обеспечено фуражом. Понимаете, какая нелепость: зерно, которое идет на фураж для совхозного скота, не засчитывается в план. Оно как бы уже не государственное. И не частное. Какое же тогда? Да и хватило бы нам фуража даже при некотором перевыполнении плана, и не было бы такого позора. Вот совхоз «Вишневые горки» сдал только план и получил знамена, получит много новой техники, а рабочие там получат премии и хлеб. У нас же при невыполненном плане все лишились премий, а рабочим даже зерноотходов не дают. Да мало того, первый секретарь райкома партии Постников без всяких оснований ругал нас за плохую организацию труда во время уборочной. Прямо чудеса какие-то!
Но все же справедливость восторжествовала: недавно на очередной партийной конференции Постникова с треском освободили от работы. Рассказывают, что на конференции был сам Коваленко, который в своем выступлении не выбирал выражений и прямо назвал Постникова пьяницей. Здорово попало и нашему другу Кибишу, который уснул, сидя в президиуме и будучи в нетрезвом состоянии. Его вывели из состава бюро, но на работе оставили.
Между прочим, Коваленко спрашивал виновника моей беды Петухова об аварии, но обошлось без оргвыводов.
В этом году снега много, это хорошо».
5.01.68 г.
«Полным ходом иду на поправку, так что к посевной выйду на работу. Петухов, наш парторг, вчера уехал на курорт, что вызвало возмущение многих. Дело в том, что Чурбанов совсем разболелся, а ему и не подумали дать путевку.
Потихоньку хожу в контору, беседую со своими агрономами. Снега у нас много, должно быть много влаги в почве, а это — урожай».
1.05.68 г.
«Поздравляю Вас с праздником! Здоровье у меня отличное. Сдал кандидатский по немецкому языку. Приступил к работе. Примерно с 10 мая начнем сеять. Влаги в почве много.
В нашем районном звене опять изменения. Дело в том, что третий секретарь райкома партии написал басню, а Кибиш ее напечатал в своей газете. И обоих сняли с работы.
Разговаривал с агрономами из Адамовского района, мнение такое, что Орищенко в настоящее время находится в опале».
6.06.68 г.
«Отсеялись нынче быстро, за неделю. По-прежнему ходим на работу к восьми утра. И ничего не случилось. На днях прошел хороший дождь. Лучше всех сработало на севе 2-е отделение, где управляющим Ваш знакомый Гончаренко В.Н. , он забрал все знамена и все премии.