— Ну, ты и молодец! Как доверил тебе комбайн, так опять и простои начались. Да «хомячина»-то какой жирный, это ж суметь надо! Позоришь, Витя, агрегат!.. Нам ведь первое место хотели присудить, а теперь — всё!..
Вымпелы по итогам первой пятидневки вручали накануне: первое и третье места достались «старичкам» Шабалину и Султаншину, а второе — новичку Паше Кыштымову, работавшему комбайнером первый год после десятилетки. Какой-то нескладный, очень высокий и худой белобрысый парень, серьезный и старательный, но феноменально неразговорчивый. Подойдешь к нему, спросишь, сколько бункеров намолотил, — глянет этак сумрачно из-под белесых бровей, рявкнет:
— Девять! — и тут же повернется спиной.
Помощником у него тоже недавний выпускник Толя Сбродов.
— Паша, конечно, неплохо работает, — сказал мне Стафеев. — Но вот в прошлом году был у нас в отряде парень, Вадик Рыбаков, так он всех нас, «старичков», за пояс заткнул…
О Рыбакове я уже слышал: легендарная личность. Сразу после десятилетки, как и Кыштымов, попросился на комбайн и по итогам прошлогодней уборки занял первое место по колхозу. Жаль, что не довелось его увидеть: когда я приехал в колхоз, Рыбаков уже служил в армии.
Вечером выдался сухорос: валки до полуночи оставались совершенно сухими, и комбайны продолжали работать.
Когда мы со Стафеевым в час ночи шли домой, — ночь была на удивление теплая, тихая, а безлунное черное небо густо усыпали крупные яркие звезды, — он неожиданно весело проговорил:
— Теперь знаю, как обуздать зерновой элеватор!
В середине дня на комбайне Латышева — только накануне вышел из ремонта! — сломался механизм регулировки барабана.
Миша Харлов связался по рации с «Сельхозтехникой» и запросил нужную запчасть. Диспетчер скучным голосом ответила, что таковой в наличии не имеется, надо созваниваться со Свердловском.
— Так созвонитесь! У нас комбайн стоит!
— Только после обеда, — был ответ.
По моей подсказке Миша попросил подозвать к рации кого-нибудь из руководителей районной «Сельхозтехники».
— Никого нет, — сердито ответила диспетчер. — Воскресенье же! Не понимаешь, что ли?
И в половине третьего «беспонятный» Миша снова подсел к рации:
— «Клумба!..» Я «Восемьдесят девятый!» Ну, что там Свердловск?
— Молчит у них телефон! — И после паузы: — Говорят, в «Пути к коммунизму» такая деталь имеется, езжайте туда!
Остановилась «Нива» под номером третьим, Зульфата Султаншина. Полетел вариатор жатки. С местной «Сельхозтехникой» комбайнер и связываться не стал, отправился на поиски в окрестные хозяйства.
И еще ЧП: переломился стальной вал подборщика у «Тринадцатого».
А утром смотрю: незнакомый мне комбайнер на СКД-6 молотит в сторонке. Идет и идет, не останавливаясь. Гайнов, сказали мне. Наконец-то заполучил дефицитный вал, который переломился десять дней назад. Десять дней не работал комбайн.
Вот он каков, Гайнов, о котором столько было разговоров: крупная, красивой лепки голова; черные, с проседью, короткие, густые и жесткие волосы, смуглое хмурое лицо, крепкая, коренастая, широкоплечая фигура. К тугим рычагам словно едва притрагивается — совсем не чувствуется усилий мышц. И взгляд, и тело устремлены вперед — так и кажется, что комбайном движет не мотор, а железная воля этого человека. Скорее наверстать, наверстать упущенное время! Он наверстает, догонит почти всех, но тот хлеб, который он мог убрать, если бы не был обречен на долгое вынужденное бездействие, этот хлеб так и останется неубранным, прорастет во время ненастья, превратится в дернину. Сколько это? Мы с главным агрономом прикинули: где-то тонн семьсот-восемьсот. А может, и больше тысячи. Но весь ужас в том, что нужная запчасть, стальной вал, преспокойно лежал себе все эти десять дней совсем недалеко, в поселке Зайково, в своей же области: там, в «резиденции» представителя завода-изготовителя комбайнов СКД-6, находились все имевшиеся в наличии валы. Но только на десятый день поисков Гайнов получил этот вал на руки. И меньше одного дня понадобилось, чтобы поставить вал на место.
Слава Викулов рассказал мне, как в четырнадцать лет погиб его старший брат. Уснул в холодную пору во время ночного дежурства, пригревшись на теплом зерне в нории сушилки. Подъехал самосвал и ссыпал в норию несколько тонн зерна… А недавно и отца не стало.
— Теперь я единственный мужчина в семье.
Слава мечтал после десятилетки поступить в вуз, но теперь с этим придется повременить: все-таки пять лет, как мать одна будет…
— Схожу в армию, а дальше поглядим.
— А до армии, сразу после школы, чем думаешь заняться?
— Скорее всего, на комбайн опять.
— Уже комбайнером?
— Если разрешат. А то скажут: мал еще. Мне ведь только будущей осенью восемнадцать исполнится.
Мал… Рядом со мной за рулем комбайна сидел вполне взрослый человек. Во всяком случае, вполне совершеннолетний.
И тут, словно проверяя мою убежденность в том, что он уже вполне взрослый, Слава с простодушным видом сообщил:
— В полседьмого поеду играть в футбол.
А молотить ему в этот день предстояло долго: Стафеев помогал Султаншину менять вариатор и, похоже, провозятся весь день.
— Тренировка? — спросил я у Славы.
— Нет, — мотнул он головой. — Играть будем. Команда из «Объединения» приедет. Прошлый-то раз мы проиграли, так что сегодня будем брать реванш.
— Не тяжело будет играть после работы?
Он взглянул на меня с удивлением:
— А я не устаю!
Захотелось посмотреть, как Слава будет играть. У меня были в Горбуново еще какие-то дела, и я уехал туда немного раньше.
…В семь часов обе команды вышли на футбольное поле, но Славы среди игроков я не увидел. Вот уже и мяч подан, а Славы нет…
Я сел на попутную машину и вернулся к комбайнам. Стафеев все еще помогал Султаншину. На вопрос, где Слава, Стафеев мотнул головой в сторону убегавших к лесу копен. Копны стояли плотными ровными рядами, и комбайны в дальнем конце поля за ними не были видны. Но Стафеев что-то увидел.
— Фара горит! — во всю глотку заорал он водителю «ЗИЛа». — Езжай, чего стоишь!
Теперь и я увидел белую точку, мерцавшую за верхушками копен. И уже на ходу заскочил в кабину рванувшей с места машины.
Слава и сигналил.
— Что, раздумал в футбол играть? — спросил я.
— Да вон, все еще ковыряются, я и заикаться не стал о футболе, — Слава поглядел в сторону видневшегося вдалеке комбайна Султаншина.
— Ребята не обидятся на тебя, если проиграют?
Он с преувеличенным вниманием наблюдал, как водитель «ЗИЛа», забравшись в кузов, разравнивал деревянной лопатой зерно.
— Так ведь тут — работа…
Струя зерна, лившаяся из шнековой трубы в кузов, истончилась. Слава передал талончик водителю и взбежал в кабину «Семерки».
Вечером 14 августа опять был сухорос и комбайны молотили долго. Заглянув в салон председательской «Волги», я увидел время на светящемся циферблате часов: пять минут первого. И после этого комбайны еще работали, пока не закончили поле.
А на другое утро небо почти сплошь затянуло серыми облаками. Солнце то взблеснет, то опять спрячется надолго. Около девяти из маленькой тучки побрызгало на асфальт машинного двора, где комбайнеры навешивали мотовила на жатки — готовились напрямую убирать овес.
Тучка оказалась шальной: минут через десять асфальт высох. В девять тридцать Стафеев выехал в поле. А Гайнов уже там, метров сто прошел и стал: сыро, мотает, весь шнек забит желтой соломой.
Вскоре подошли еще два «Колоса» — Шабалина и Петра Захарова. Тоже попробовали молотить и тоже стали. Стафеев даже не заезжал — бесполезно.
Немного погодя «Двенадцатый» и «Тринадцатый» предприняли еще одну попытку. Пошел молотить и Гайнов. Овес местами полег, поле не очень ровное, но полоса стерни позади комбайна совершенно чистая, жатка идет на самом низком срезе. До чего же красиво работал Александр Григорьевич!
Привезли обед. Стафеев встал было в очередь к поварихе, и вдруг:
— Славка, по-быстрому обедай, сменишь меня! — и побежал к комбайну.
Пока Славка обедал, он успел набрать полный бункер и засигналил фарами. Петр Михайлович, водитель «ЗИЛа», отставил в сторону недоеденную миску щей и поспешил под разгрузку. С ним поехал и Слава. Минут через семь Петр Михайлович привез Стафеева и сел рядом с ним доедать свои остывшие щи. А «Колос» под седьмым номером уже пылил вдали.
Другие помощники обедали и ужинали вместе с комбайнерами. А комбайны стояли, когда полчаса, а когда минут сорок. Это два бункера в день, три тонны зерна. Сезонная норма кадрового комбайнера. Иначе говоря, одним комбайном в колхозе было бы больше, если бы комбайнеры и их помощники обедали посменно. Но — нельзя: помощники-то все несовершеннолетние пацаны, которым по букве закона вообще не полагалось находиться на комбайнах, а если родители дадут подписку, то и в этом случае рабочий день подростка не должен продолжаться более четырех часов. Председатель колхоза и так на многое закрывал глаза, однако отдать распоряжение о посменной работе хотя бы во время обедов и ужинов — это уж слишком большой риск: а случись что…
15 августа в восемь вечера стояли пять комбайнов из-за мелких поломок. В восемь тридцать один из этой пятерки приступил к молотьбе. В девять часов работали уже все восемь комбайнов.
Удивительно: с наступлением сумерек поломки прекратились как по мановению волшебной палочки. Лишь изредка какой-нибудь комбайн остановится, чтобы помощник очистил шнек. Однако к полуночи работа опять пошла тяжелее, как бы завтра днем не аукнулось. Анатолий Михайлович нервничал еще из-за того, что пацаны-помощники уже в третью семичасовую смену вошли. Но вот в половине первого Шабалин остановил комбайн, и это послужило сигналом для остальных. Последним подъехал к стоянке Гайнов.
— Пионерцы-то вон еще молотят, — с явной досадой проговорил он, кивнув в сторону Сугата. Там, за пригорком, край неба словно был припорошен золотой пылью.