Урожайность в бункерном весе — 35 центнеров с гектара. Но когда часть его на другой день отсортировали, пропустили через очистку и сушилку, то есть довели, если можно так выразиться, до кондиции, показатель урожайности снизился до 21 центнера. Почти по полторы тонны с каждого гектара помахали колхозу ручкой.
Даже на самом лучшем поле, что у Сибирского тракта, урожайность и в бункерном весе снизилась вдвое: с 40 до 19,8 центнеров. А зерно — лучше бы не смотреть: сплошь в ростках, разбухшее, перемешанное с землей. После подработки оно усохнет еще вдвое.
Это была катастрофа.
9 сентября почти все помощники сбежали с уроков на комбайны. Утром увидали чистое голубое небо — не выдержали. Работали в поте лица — без конца забивало шнеки и барабаны. Один только Володя Горбунов, помощник Гайнова, почему-то не пришел, и Гайнову приходилось самому чистить шнеки и барабаны.
Валки снизу совсем мокрые, хоть выжимай. Комбайны оставляли после себя ярко-желтые полосы свежих всходов и ошметки валков. Пробовал отодрать руками оставшийся клок — тщетно, корни проросших семян уже глубоко ушли в землю. Дернина, самая настоящая дернина! Видимо, ее и показывал Ельцин телезрителям. При этом подчеркивал, что необходимо посылать на село больше механизаторов из городов области. А газеты рекомендовали переводить агрегаты на двухсменную работу.
Колхозные комбайнеры только головами качали:
— У нас на одну-то смену добрых механизаторов едва хватает!
— Так ведь механизаторов из города пришлют!
— Да ну!.. Он ночью будет мне ломать комбайн, а мне днем — ремонтировать! Да сейчас какая вообще может быть ночью в поле работа — последний хлеб потеряем. Раньше надо было, в сухую погоду, аврал объявлять. А сейчас уж и спасать-то почти нечего. Спасать нечего, а людей, машин вон сколько прислали из города. Где они раньше-то были?
11 сентября у меня на глазах вышли из строя сразу три комбайна: у одного сломался зерновой элеватор, у другого открошился зуб шестеренки в коробке скоростей, у третьего отказал топливный насос. Помнится, Стафеев говорил, что топливная аппаратура — страшный дефицит.
— Как будете выходить из положения? — спросил я у зав МТМ.
— У нас все это есть, — ответил он. — Мигом отремонтируем комбайны.
Ну, в самом деле: откуда все берется в ненастную погоду?
…На краю поля оставшиеся с вечера копны закурились дымком.
— Ишь чё, — качнул головой Гайнов. — Сами загорелись!
Я разгреб солому и сунул руку по локоть в копну — так и дыхнуло изнутри жаром! А поверху на соломе поблескивали холодные капли росы.
Первые комбайны приступили к молотьбе только после полудня. Стафеев вскоре остановился — барабан забило. Тут привезли обед. Слава сказал Стафееву:
— Давай заправляйся, а я пока барабан почищу.
Солому выдрал всю, а барабан не прокручивается! Стафеев заглянул внутрь, зачертыхался: в барабане полно земли…
Комбайны один за другим стали останавливаться. Только четыре еще продолжали молотить.
Я подсел к Гайнову.
В стекла все сыпало и сыпало. Комбайн из последних сил полз по кочковатому валку. Шнек не успевал перебрасывать в приемную камеру тяжелую мокрую массу. Комбайн шел, как ледокол во льдах: вперед — назад, вперед — назад!.. Руки Александра Григорьевича без устали переключали рычаги. Вперед — назад… Вперед — назад!..
— Да что он, сдвоенный, что ли!..
Те три комбайна еще ходили. А дождь все сильнее. Похоже, опять надолго зарядил.
Некоторое время Гайнов манипулировал рычагами с каким-то молчаливым яростным упорством. Затем, остановив комбайн, вышел на мостик под дождь. Зачерпнув содержимое бункера в пригоршню, долго, с задумчивым видом разглядывал.
— Сыплется? — спросил я.
— Мокрехонько все.
Поехали дальше. Вперед — назад… Вперед — назад!.. Хоть что-нибудь спасти.
Однако всякому терпенью есть предел.
— Шабаш!
Подошла машина. Из полупустого бункера полилась в кузов грязно-серая струя. Гайнов с почерневшим, искаженным до неузнаваемости лицом смотрел, как сыплется-льется это.
А я на него смотрел. И думал: этот русский богатырь действительно, не на словах, сделал все возможное для спасения урожая. Как и Стафеев, и Шабалин, и Кыштымов, и Слава Викулов. Но другие, отнюдь не богатыри, тоже сделали все возможное, чтобы как можно больше хлеба погибло.
На полную катушку в эти дни выкладывались помощники комбайнеров.
— Просто молодцы ребята, — не уставал нахваливать их Стафеев.
Однако председатель колхоза на планерке еще раз распорядился не допускающим возражений тоном:
— Всех несовершеннолетних снять с комбайнов и отправить в школу.
Может, и прав он. Скорее всего, прав… Хотя сам с 16 лет и до армии работал трактористом.
— И никто не запрещал, не гнал с трактора?
— Тогда и разговоров никаких таких не было, — сказал он. — А помощником комбайнера я в пятнадцать лет всю осень проработал. На «Сталинце-6». Между прочим, один год, уже после армии, был помощником у нашего Изюрова. Но сразу-то после армии я двинул на военный завод. Там у меня брат работал, вот он и устроил меня туда. Только что-то не по душе пришлась городская жизнь, и я поступил в сельхозтехникум, на факультет механизации.
После техникума заведовал колхозной МТМ, потом четыре года был председателем Горбуновского сельсовета. В общем, мужик свой в доску и ребят, которых гоняет с комбайнов, прекрасно понимает. Но… нельзя!
…Утром 22 сентября встретил на зерноскладе Славу Викулова. Новенький пиджачок, яркая рубашечка, в руке — портфель.
— Витя что, ремонтируется?
— Ну да. А ты почему не в школе?
— Да у нас два урока было! Зашел вот узнать… — и неторопко, помахивая портфелем, направился домой.
К 12 часам Стафеев заканчивал прямо в поле ремонт. Уже крутилось мотовило.
— Сейчас поедем!
И в этот момент на другом конце поля, со стороны Горбунова, показалась знакомая фигура. Слава. Уже в спецовке. Увидел, что Стафеев собирает инструмент, сообщил новость — словно за тем и прибежал:
— У тебя знаешь, сколько за вчерашний день? Сто двадцать один центнер!
Стафеев привстал с корточек, глазами показал на комбайн:
— Поедешь?
Слава бегом поднялся в кабину. Труба выстрелила черным дымком. Комбайн сделал крутой разворот и устремился к загонке.
А Крестьянников в это время держал совет с главным агрономом: что делать с проросшим ячменем? После трудных раздумий решили пустить по нему силосный комбайн и — на витаминную муку. Читатель уже знает: нельзя ячмень, хоть и проросший, переводить в витаминную муку, пока поля не «списаны по акту».
Но Крестьянников, как в 1978 году Шестовский, все же рискнул сделать так, как и должен был бы сделать в подобной ситуации всякий уважающий себя хороший хозяин.
— Если номер пройдет, — рассудил он, — у нас будет не только витаминный, но и белковый корм! Проросшее, но зерно же! Может, не придется этой зимой сбавлять рационы.
А погода наконец-то установилась, и комбайны заработали вовсю. Раскрутились, как в тот августовский погожий день, мощной гудящей каруселью, и, кажется, появилось у механизаторов второе дыхание. Ни сбоев, ни поломок.
Часам к восьми покончили с «Мироновской» и двинулись двумя колоннами на Захаровку — там тоже пшеница, большое, хорошее поле. Дорога, правда, почти непроезжая. «Нивы» и СКД-6 пошли напрямик, а тяжелые «Колосы» — в обход. Анатолий Михайлович ехал на мостике гайновского СКД-6. До Захаровки — километров шесть пути, и уже стемнело, когда передовая колонна врезалась в пшеничное поле. А впереди было еще несколько прекрасных солнечных дней.
Весной следующего года я позвонил Анатолию Михайловичу из Свердловска, и вот что он сказал:
— По урожайности зерновых мы не дотянули до плана: получили по 19 центнеров с гектара вместо 24, но с кормами полный ажур: все же пустили силосоуборочные комбайны на проросший ячмень, и хорошо получилось, к ста тоннам витаминных гранул, заготовленных прошлым летом, добавили еще шестьдесят тонн. Надои молока растут, а уже в апреле выполнили полугодовой план продажи мяса. Сейчас готовимся к посевной, ведь через месяц уже…
Время летело. Через месяц посевная, а там и новая уборочная страда.
Я опять решил поехать в «свой» колхоз, опять на всю уборочную. И в первых числах августа позвонил Крестьянникову.
— Урожай обещает быть неплохим, — сказал он. — Вот только хлеба поспевают нынче поздней. К массовой уборке раньше восемнадцатого вряд ли приступим. — Однако голос председателя звучал бодро: — Нынче у нас больше комбайнов: еще две «Нивы» купили, так что будет возможность провести уборку побыстрее, думаем уже в августе закончить ее. За двенадцать дней!
Убрать весь хлеб за двенадцать дней — это же здорово! До сих пор это лишь однажды удалось «Пионеру». И теперь «мой» колхоз решил посостязаться с ним. Вот только бы погода не подвела… Но теперь-то, находясь в Двадцать первом веке, я знаю, что осень-64 оказалась еще хуже предыдущей. Ни единой погожей недельки не выдалось ни в начале, ни в конце уборочной, было сплошное беспросветное ненастье…
9. Уздечки для горожан
Приехал я в Горбуново пятнадцатого августа. Накануне здесь уже обмолотили, на пробу, пятьдесят га ячменя. Не созрело зерно, полежать надо ему в валках еще денька хоть три или четыре. Но косовица шла вовсю.
И вдруг смотрю: в поле уже выезжают комбайны с подборщиками. В чем дело?
— Прогноз на август неважный, — сказал Крестьянников. — Если ждать полного поспевания, можно как раз угодить в ненастье. Как в прошлом году. Не хочется.
На сей раз обошлось без раскачки. Нельзя сказать, что комбайны совсем не простаивали из-за поломок, однако нужные запчасти отыскивались моментально — то ли на складе колхозной МТМ, то ли в «Сельхозтехнике». Запчасти есть — заменить недолго, и вот смотришь: комбайн, который только что остановился, уже опять работает. Не было хлопот и с автотранспортом: не в пример прошлым годам, в колхоз вовремя прибыло из города столько автомашин, сколько требовалось.