«Гаринский район — это стыд и незаживающая боль нашей области» — так закончил свое выступление на пленуме обкома партии в начале 1987 года только что избранный первый секретарь райкома Сергей Алексеевич Шаньгин.
Списавшись с этим человеком, я приехал в Гаринский район в августе того же года. Позади была голодная зимовка, а в результате — падеж скота, низкие надои и привесы. Рабочих рук катастрофически не хватало для обработки земли, которая еще находилась в пользовании.
— Ой, плодородной земли у нас море! — сказал мне секретарь парткома «Крутореченского» совхоза Александр Степанович Карманович. — Людей не хватает — это одна беда, но ведь туда еще, на эти плодородные земли, не заехать! Вон «За Федоткой» шестьсот га, «В Еремке» триста с лишним, вон «У Вересовой» сотни га (в кавычках — названия уже не существующих деревень. — В.Т.). А что мы там — всего восемьдесят га и засеяли… А за «Вересовой» еще «Угловое», за ним — «Церковное» — все наш совхоз, бывшие деревни, бывшие колхозы. Были б дороги, можно бы сейчас ой как много хлебушка взять с тех отдохнувших земель. А здесь посеять многолетние травы. Года три назад, «За Федоткой», на залежах-то, гектаров двести все же было засеяно пшеницей. Ну, скажу вам, такой пшеницы я в жизни еще не видывал. Без всяких удобрений! И что? Не сумели туда осенью проехать, и ушла вся пшеничка под снег. Раньше-то там были проселки, а как деревни позакрывали, и дороги заросли-заболотились.
Первое впечатление было такое, что «недозакрытый» Гаринский район совсем уж на ладан дышал, последние если не месяцы, то считанные годы доживал.
Ан нет! Один человек, наделенный совестью, железной волей и немалой в своем районе властью, сумел приостановить гибельный процесс, правдами и неправдами даже добился от вышестоящих властей каких-то ссуд на лечение смертельно больного района. И к моему приезду что-то уже делалось: началось строительство асфальтированной дороги с запада на восток через весь район. Эта дорога потом связала три уцелевших совхоза, вдохнула в них жизнь, и уже начали там строиться дома, а в поселке совхоза «Северный», расположенном на довольно значительном удалении от райцентра, возводилась школа-десятилетка. И вот еще: почти вся совхозная земля была организованно закреплена за подрядными звеньями, пенсионеры брали совхозных телят на доращивание, а школьники ухаживали за телятами на пришкольной ферме.
— Да вообще-то и у нас, в «Крутореченском», лед как будто тронулся: наши механизаторы большую работу недавно проделали: привели в порядок дорогу до Назарово, к реке Тавде. Да еще в Токовое. Вчера мы туда раз — и перебросили комбайн, каких-нибудь полчаса — и «Нива» там. А в прошлом-то году мы ее трое суток тянули двумя гусеничными тракторами, изрядно помяли в пути, еще сколько ремонтировать пришлось…
В этом совхозе из четырех полеводческих звеньев три — на подряде, и работа намного лучше идет. Еще не было такого, чтоб крутореченцы не отставали с заготовкой сена, а нынче вырвались вперед.
Похоже, и впрямь лед тронулся.
— Пока что главная наша задача, — сказал мне при встрече Сергей Алексеевич Шаньгин, — это остановить отток населения, выстоять, выжить, а уж потом…
Звено Владимира Останина — четверо мужчин из совхоза «Гаринского» в возрасте от 29 до 39 лет — взяло на откорм 112 бычков и обосновалось в «закрытом» селе Троицком, бывшей центральной усадьбе когда-то самого крупного в районе колхоза имени Кирова.
Главная улица села протянулась едва ли не на километр, в самом центре — деревянная церковь высотою с трехэтажный дом, в свое время переоборудованная в клуб. Невдалеке от нее довольно большая больница, еще школа, магазин. А по обе стороны длиннющей улицы стояли добротные пятистенки, совсем целехонькие, во всех окнах поблескивали стекла, крыши белели шифером, словно вот только что прибитым. Не видать было лишь цветов на подоконниках, а в одном палисадничке на скамейке стоял раскрытый патефон с пластинкой на диске и опущенной на пластинку мембраной с заржавевшей иглой. С большим трудом удалось прочитать название песни: «В городском саду»…
Пусто, безлюдно было на улице бывшего села Троицкого, всех жителей теперь тут — три пары пенсионеров да одинокая старушка.
Село это располагалось в самой глубине южной части района, среди непроходимых лесов и болот, на берегу живописного, кишевшего жирными карасями озера Русского. В теплое время года добраться туда можно только вертолетом либо по реке и от пристани еще шесть километров пешком через болота, по узенькой цепочке скользких хлипких досок, неосторожный шаг, и ты зачерпываешь сапогом ледяную воду.
Бычков своих останинцы гнали туда от самых Гарей. Поселились все четверо в одном из брошенных, вполне пригодном для жилья доме. Посеяли 120 гектаров зерновых на фураж, сено на зиму тоже сами взялись заготовить и уже вовсю косили, когда я туда, в Троицкое, приехал прямой дорогой на танкетке, вместе с группой свердловских кинодокументалистов. Дорога эта осталась с тех времен, когда еще были в районе леспромхозы, лес вывозили большегрузными тягачами и до того разъездили дорогу, что наша танкетка (настоящий танк, только вместо башни — брезентовый верх) могла двигаться со скоростью не более 10 километров в час: на всем своем протяжении от Гарей до Троицкого дорога была изрыта ямами метровой глубины, более чем наполовину заполненными водой. Танкетка двигалась нырками из ямы в яму, и мотор, не переставая, натужно ревел.
Туда добрались благополучно, а вот на обратном пути случилась неприятность: на полпути к Гарям, когда танкетка нырнула в очередную яму, распалась правая гусеница, и один ее конец ушел под воду на дно ямы. С нами был Останин в болотных сапогах, и когда он спустился в яму, вода доходила ему почти до кромок сапог. Оголившись до пояса, он дотянулся руками до гусеницы, но сил не хватило вытянуть из воды ее конец. А уже сгущались сумерки, и к вечеру сильно похолодало. По счастью, у кого-то из киношников оказался в кармане моток крепкого капронового шнура, которым и вытянули сообща утонувший конец гусеницы. Теперь оставалось только стянуть оба конца и продеть в них стальной палец. К полуночи мы благополочно добрались до Гарей.
Можно сказать, что съездили мы в Троицкое не зря: киношники отснимали свое (для очередного киносборника «Советский Урал»), я побывал на покосах, понаблюдал за работой сквозного подрядного звена, каких в те времена нигде еще не было, кроме как в Гаринском районе. Повсюду в стране создавались обычные подрядные звенья: либо чисто животноводческие, либо чисто кормозаготовительные, полностью находившиеся в подчинении у администрации. Сквозные же звенья выполняли полностью весь комплекс работ по производству мяса, начиная от заготовки кормов и кончая сдачей откормленных быков на мясокомбинат (отсюда и название «сквозные»). В своем звене работники были полными хозяевами и действовали, сообразуясь исключительно со здравым смыслом. Это было что-то новое, доселе неслыханное. Случайно я услышал один интересный в этом плане селекторный разговор Останина с директором «Гаринского» совхоза Дреминым.
Дремин: — С сегодняшнего дня всем подразделениям приступить к скашиванию зерновых! После двадцатого августа обещают дождь со снегом, так что не будем терять время. Десятый, доложите готовность!
Десятый (Останин): — Сегодня зерновые косить не будем.
Дремин: — Это что еще за разговоры! Комбайн готов к работе?
Десятый: — Комбайн готов, но зерновые еще не подошли, да и погода не позволяет их косить. Если сегодня пообветрит и будет сухо, то… будем прессовать сено. Тут мы недавно еще накосили…
Дремин (после паузы, отходчиво): — Ну, троицким можно позволить такую вольность!
В самом деле, ничего не случилось: и зерновые звено убрало своевременно, и сена заготовило — прекрасного, высококачественного сена — с большим запасом.
Но вот главный экономист совхоза Т.Д. Зуева как-то с оттенком пренебрежения заявила мне:
— Это разве нагрузка — 112 быков на четверых! И пашни с гулькин нос…
Когда в Гарях заходил разговор о сквозных подрядных звеньях, то неизменно называлось имя человека, который не только с самого начала безоговорочно их поддерживал, но и вложил в них душу, связал с ними свои надежды на скорое возрождение района. Он-то и помог председателю профкома Останину, несмотря на все возражения руководителей совхоза («Легкой жизни парень захотел!»), сформировать звено и потом оказывал всяческую поддержку.
К нему-то, Сергею Алексеевичу Шаньгину, я и обратился за разъяснениями:
— Может, и в самом деле ста двенадцати быков мало на четверых?
После минутного молчания он с задумчивым видом покивал:
— Откровенно говоря, маловато.
— Так что же, на совхозных фермах эффективность труда выше?
Шаньгин поднялся из-за стола и прошел к форточке, открыл ее пошире. Высокий, прямой, с узкими жгучими глазами на смуглом моложавом лице. Настроение у него менялось непредсказуемо. То порывисто-оживленный, даже восторженный, он с какой-то детской непосредственностью делился обуревавшими его мыслями. То сурово-молчаливый, закрытый, углубленный в себя, мог пройти мимо, как бы не заметив тебя. А когда он кружил по кабинету, сопровождая свою речь-заклинание пластичными движениями длиннопалых кистей, в пятый, в десятый раз вдалбливая в мою голову какие-то истины, то представлялся мне этаким типичным районщиком волевого толка. Но вот поди ж ты: этот районщик (без году неделя как стал первым секретарем райкома, с января 1987 г.) был, может, единственным в области первым секретарем райкома партии, который убежденно, а не по указке свыше, скорее вопреки ей, страстно ухватился за сквозной подряд. Причем упор делал именно на самостоятельность, независимость звеньев от всех и всяческих любителей покомандовать. Буквально с пеной у рта он отстаивал право крестьянина хозяйствовать по собственному разумению, в соответствии со здравым смыслом.
С завидной настойчивостью он снова и снова, адресуясь ко мне, повторял тезис о специфичности «гаринского пути» к сквозному подряду: дескать, в других районах такое скоро не пойдет, а потому писать о «гаринском пути» пока не надо. Преждевременно. «Приезжайте года через три — тогда, может, будет для вас какой-никакой материал».