Я напрямик спросил Якова Петровича, как он сам, лично относится к этому человеку, и вот какой был ответ:
— Может, он и большой ученый, но в своем совхозе я знаю больше, чем он. Мой агроном Василий Павлович Волнянский в своем отделении знает больше, чем я. А бригадиры в своих бригадах знают больше, чем агрономы. Я никогда не жду, что агрономы отделений и бригадиры будут беспрекословно выполнять мои указания.
Вот так: даже в пределах одного совхоза Орищенко остерегался требовать от своих помощников беспрекословного повиновения, между тем одобренные партийными властями пресловутые «Рекомендации» были обязательны для безусловного исполнения по всей обширной Оренбургской области, протянувшейся с Востока на Запад, от Поволжья до Казахстана, на многие сотни километров.
Прежде чем решиться вступить в спор с самим Хайруллиным, Яков Петрович изучил данные метеостанции за последние 25 лет. И что же? Самым влажным месяцем в зоне нахождения «Адамовского» совхоза оказался июль. Выводы напрашивались сами собой: надо сеять пшеничку в такие сроки, чтобы в засушливом июне она находилась еще в ранней стадии развития, когда ей не требуется много влаги, и тогда в июле, войдя в стадию колошения, она в полной мере сможет использовать выпадающие в этом месяце обильные осадки.
Точно так же задолго до Орищенко поступил и знаменитый колхозный ученый Терентий Мальцев: по многолетним данным метеостанции вычислил самый влажный месяц в своей климатической зоне. В Шадринском районе Курганской области. Эвон где! Но и там самым влажным месяцем оказался июль, и потому мудрый Мальцев сеял зерновые культуры только в предельно поздние сроки, непременно дожидаясь массовых всходов овсюга.
В Курганской области не было какой-то сугубо «своей» агротехники, однако и там, как и повсюду в стране, спускавшиеся сверху директивы надо было выполнять неукоснительно и без лишних разговоров: велено как можно больше посеять кукурузы — сей, сколько велят и еще сверх того. Велено сокращать черные пары — сокращай, своди их к чертовой матери хоть подчистую. Мальцев оказался единственным, кто с трибуны Всесоюзного совещания осмелился отстаивать необходимость сохранения паров. И тотчас оказался в опале, о нем перестали упоминать в печати. В доску разбейся земледелец, но сработай так, чтобы твое руководство могло отрапортовать своему вышестоящему руководству о досрочном окончании посевной. И никого при этом, кроме дотошных агрономов, не интересовали какие-то там почвенно-климатические условия. Не беда, если урожайность зерна окажется низкой — все простится, если уборочная страда и хлебосдача, пускай хоть с недобором зерна, будут завершены досрочно. Потому Терентий Мальцев со своими поздними сроками сева долгое время был как кость в горле у руководителей Курганской области. И постоянно подвергался унизительной критике со стороны властей. Даже хуже того.
В повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича» есть такая сцена. Ранним морозным утром заключенных подняли, чтобы вести на работу. Однако при температуре ниже сорока градусов работы отменялись. А термометр находился на столбе, на самом верху. И вот бригадиры собрались у этого столба, «а один, помоложе, бывший Герой Советского Союза, взлез на столб и протирал термометр, чтобы посмотреть, какую он показывает температуру. Снизу советовали:
— Ты только в сторону дыши, а то поднимется…»
Терентий Мальцев, слава Богу, лагерной баланды не хлебал, всю жизнь безотлучно выращивал пшеницу. Но был в 50-е годы такой эпизод в его жизни. Когда однажды весной тогдашний председатель колхоза, получив директиву из райкома партии, распорядился сеять против воли колхозного ученого и первый трактор с сеялками уже двинулся по кругу, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР Терентий Мальцев, не видя другого способа спасти урожай, бросился, раскинув руки, на землю перед громыхающей громадиной. По счастью, в самый последний момент мотор у трактора неожиданно заглох…
…Я провел в обществе Якова Петровича все оставшиеся у меня командировочные дни. К Хайруллину уже не было охоты ехать, однако, заскочил в Орске в редакцию зональной газеты и поделился с Кибишем переполнявшими меня впечатлениями. Выслушав сбивчивый от волнения рассказ, Григорий Степанович отеческим тоном посоветовал мне хорошенько подумать, прежде чем писать очерк об Орищенко, агротехнику которого первый секретарь обкома партии товарищ Шурыгин, побывав однажды осенью в «Адамовском», назвал шелудивой, из-за того что поля, неглубоко обработанные дисками сразу после уборки зерновых, выглядели весьма непрезентабельно: солома тут и там топорщилась поверху, как иголки у ежа.
А Геннадий Иванович Воронов (член Президиума ЦК КПСС и правая рука Хрущева) сказал, что лущёвка — это возврат к сохе.
Я написал и об Авралёвой, и об Орищенко («Право на крылья», «Урал», 1962 г., № 11). «Двуглавый» мой очерк был одобрен членами редколлегии журнала и сходу, досылом, пошел в номер почти в том виде, как я написал. Вот только попросили не упоминать имени члена Политбюро Воронова. Исключительно по цензурным соображениям: в те времена строго было запрещено не только критиковать, но даже просто упоминать в печати без особого разрешения высших руководителей партии и правительства. Так что пришлось лягнуть члена Политбюро, не называя его имени, а о Шурыгине и вовсе не стал упоминать И это место на журнальной странице после вивисекции приняло такой вид:
«Я зашел в редакцию «Сельской нови» и рассказал об опытах Якова Петровича. Один из сотрудников доверительным тоном посоветовал:
— Не вздумайте в самом деле написать о его опытах в журнал! Сев по лущёвке давно осужден как возврат к сохе.
Я подумал, что и авиаконструктору, который предложил использовать керосин в качестве топлива для реактивных самолетов, наверное, поначалу тоже говорили, что это возврат к примусу. А ведь летают! На керосине летают. Главное, чтоб крылья были, и у самолета, и у его создателей».
И еще я понял, что даже при том режиме, который был в стране, можно было много о чем писать. Между строк.
Яков Петрович Орищенко как в воду смотрел, когда в августе 1962 года полушутя напророчил, что, мол, через год его погонят с работы.
Летом следующего, 1963 года на оренбургскую целину пожаловал высокий гость — министр земледелия США господин О. Фримен. И, ясное дело, не случайно привезли его в «Адамовский» совхоз, где были идеально чистые поля и пшеница своим видом могла кому угодно порадовать глаз.
На высоком областном уровне было решено, что в совхозе встречать американского министра будут, в частности, директор Рютин и главный агроном Орищенко. Но предварительно второй секретарь обкома партии товарищ Титков лично провел с Орищенко вот такой профилактический инструктаж:
Т и т к о в. Если Фримен заведет с тобой разговор об агротехнике, то говори, что у нас была травопольная система, но мы ее отвергли и разработали свою собственную систему земледелия, в основе которой… Ну, сам знаешь. А то ведь ляпнешь что-нибудь этакое…
О р и щ е н к о. Вы плохо обо мне думаете. Я же советский человек, знаю, когда и что надо говорить. Зачем же я буду наши внутренние споры выносить на суд американца, хоть и министра! А что касается агротехники, то глубокая выровненная зябь сама по себе очень хорошая вещь, но ведь это же не единственный способ обработки почвы!..
Т и т к о в. Ну вот и понёс!..
О р и щ е н к о. Так я же сейчас с вами разговариваю, а не с Фрименом…
Но секретарь обкома уже все решил и с этой минуты не слышал того, что говорил ему главный агроном.
Орищенко не было среди лиц, сопровождавших Фримена по совхозу. В ходе экскурсии американцу показали самое лучшее поле. А именно то, которое «мы» с Орищенко прошедшей осенью выбрали под нерайонированный, а потому, естественно, не рекомендованный Оренбургской системой земледелия сорт озимой пшеницы «Цезиум-94». Причем это поле вообще никак не обрабатывалось, а сразу после уборки было засеяно прямо по стерне. Но Фримену, разумеется, сказали, что озимая пшеница на этом поле была посеяна ранней весной по ранней, глубокой, выровненной с осени зяби. От сведущих людей я потом слышал, будто по возвращении в Москву господин Фримен сказал Хрущёву: «О, у вас в «Адамовском» совхозе господин Рютин выращивает замечательную пшеницу!»
Пристрелочный залп был дан зональной газетой «Сельская новь», посвятившей «шелудивой» агротехнике передовую статью. Было сказано, что «итоги нынешнего года опрокинули рассуждения руководителей «Адамовского» совхоза: они сдали хлеба с гектара на полцентнера меньше, чем их сосед — совхоз им. XIX партсъезда, который всегда имеет зябь и стремится как можно раньше посеять. Лущёвка и поздние сроки сева, если их дальше применять, приведут к краху, загубят славу совхоза, созданную ветеранами целины. Ранняя, глубокая, выровненная зябь — вот основа высоких урожаев, и никакие другие выверты не принесут пользы».
И вот что забавно: на той же газетной странице была помещена сводка о ходе хлебосдачи, и из этой сводки следовало, что совхоз «Адамовский» на тот момент выполнил свои обязательства на 70 процентов, в то время как из тринадцати сохозов зоны восемь (почти две трети) выполнили обязательства менее чем наполовину. Однако ругали только «Адамовский». Да, в этом году он оказался на втором месте по урожайности, на 0,4 центнера с гектара отстал от совхоза имени XIX партсъезда, тогда как «Броцлавский» — на целых 35 центнеров! Позднее знающие люди мне разъяснили, почему «Адамовский» отстал, а его соперник вышел вперед: первому при составлении отчетности засчитали кормовые травы как зерновые, а второму — «обналичили» левые посевы зерновых. Нужен был повод для экзекуции, а для этого все средства хороши.
У меня с того времени хранится номер газеты «Южный Урал» от 31 октября 1963 года, где был напечатан отчет с IV пленума обкома партии. Вот выдержка из выступления председателя облисполкома Молчанова: «Вас, товарищи адамовцы, предупреждали: весеннее дискование почвы, мелкая заделка семян и поздние сроки сева к добру не приведут». Секретарь обкома Титков в заключительном слове вторил ему: «Здесь правильно критиковали руководство Адамовским производственным управлением. Но тов. Шикаренков (начальник управления. — В.Т.) оказался необъективным, старался ввести нас в заблуждение, оправдывая ошибки, когда под предлогом борьбы с сорняками грубо нарушались основные принципы агротехники. Надо признать, что областное управление мало помогало адамовцам в наведении порядка, в особенности при укомплектовании совхозов агрономами».