Александр Власович, с явным интересом взглядывая на Авралёву, поделился своими впечатлениями о поездке:
— Молодцы целинники! Хлеба у них замечательные. И овсюга не так много, есть кое-где, но не так, как пишут заезжие журналисты. Хуже дела обстоят в совхозе «Адамовском». Хоть овсюга у них вроде как совсем нет, только вот посевы очень сильно изрежены. Директор с главным агрономом храбрятся, но не знаю…
Одна Авралёва вступилась за руководителей «Адамовского»:
— В тех-то местах изреженные посевы могут как раз обернуться урожаем. Там ведь чуть не каждое лето случаются засухи, я работала в тех местах — знаю…
— Ну что ж, хорошо, если так, — покивал Первый.
Но тут произошло следующее. И. о. начальника облсельхозуправления Л.Д. Пуйдак, который еще совсем недавно был ярым сторонником Хайруллина, а после Февральского пленума ЦК мгновенно «перестроился» и открестился от своего кумира, заявив, что «автора пресловутой Оренбургской системы земледелия и ученым-то назвать нельзя», вот этот самый Пуйдак с трагическим надрывом в голосе проговорил сейчас:
— Зинаида Яковлевна, побойтесь Бога! Засуха… Да они же все там, в «Адамовском», просто-таки помешались на поверхностной обработке почвы! — и, обращаясь к Коваленко: — Ведь Орищенко до чего додумался: заставляет механизаторов сеять хлеб вообще по необработанной стерне! Вот и результат!..
Первый опять пожал плечами:
— Ну, подождем до осени.
Но товарищ Пуйдак не унимался, решив бить до конца:
— Верно люди говорят, что у них там шелудивая агротехника!
И его поддержал еще один из свиты, весьма представительный мужчина:
— И правда, что шелудивая! Там этот Орищенко… Тоже мне, кандидат наук…
— А это кто такой? — спросил я у Володи Дроздова.
— Второй секретарь обкома Баландин. Который вместо Титкова, — шепнул мне на ухо Володя.
Забегая вперед, скажу, что Анатолий Никифорович Баландин вскоре стал председателем облисполкома, а в 1980 году сменил А.В. Коваленко на посту первого секретаря обкома партии.
Я приехал в «Адамовский» недели через полторы после Коваленко, сразу и рассказал Якову Петровичу обо всем, что увидел и услышал возле конторы «Новокиевского», чем сильно расстроил его.
— Ну, с Пуйдаком все понятно: хоть и вылил на Хайруллина бочку помоев, но ведь не по убеждению, а исключительно из страха за свою шкуру, и мне он этого своего унижения до конца жизни не простит. Но Баландин, Баландин… Мы ведь с ним однокашники, и никогда между нами никакая кошка не пробегала. В совхозе у нас он прежде никогда не бывал и вообще до недавних пор работал далеко от наших мест. С чего бы это вдруг…
— А что у тебя в этом году с посевами-то приключилось? — спросил я.
— Приключилось?
— Сильно изрежены, говорят, они у тебя.
Яков Петрович поскреб пальцами затылок.
— Ну, есть изреженные, только в общем-то посевы у нас неплохие. Как-то так получилось, что Коваленко провезли именно по изреженным полям…
На другое утро мы сели в старенький облезлый агрономовский «уаз», раздатка у которого начинала греметь, как только стрелка спидометра приближалась к цифре 40, и поехали смотреть посевы по маршруту, которым проехал первый секретарь обкома. Расстояние в 30 километров, до ближайших полей, показалось мне отнюдь не близким.
Целина первого года и правда не радовала глаз.
— Целина на наших небогатых органикой землях только со второго года начинает давать настоящий урожай. А что местами посев изрежен — давай поглядим, — сказал Яков Петрович.
Мы выбрали самый густой рядок, — подсчитали число колосоносных стеблей на погонном метре и число колосков на шести стеблях, взятых с этого рядка наугад. Затем выбрали самый редкий рядок и произвели такие же подсчеты. На изреженном рядке колосья оказались намного крупнее, и на каждом стебле их было больше.
Затем мы свернули с маршрута секретаря обкома и до конца дня колесили по полям второго отделения. И в этом году, как и прежде, самый лучший хлеб был на «шелудивых» полях. На лущёвке.
У Якова Петровича что ни поле, то опыт. Вот смешанный посев двух сортов пшеницы: на одном поле «Цезиум-94» и «Альбидум 43», на другом тот же «Цезиум-94» и «Саратовская-29».
— Академик Кузьмин находит, что при смешанных посевах общая урожайность, как правило, бывает на уровне того сорта, для которого погодные условия оказываются наиболее благоприятными. Решил вот проверить его опыты в наших условиях.
А чуть дальше — продолжение прошлогоднего опыта: пшеница, посеянная по просянищу без вспашки. Посев идеально чистый, без какой бы то ни было примеси проса. Как и в прошлом году. А ведь раньше на паханых просянищах получить чистое зерно пшеницы без какой бы то ни было примеси проса было просто невозможно: вместе с пшеницей непременно созревало и просо, обильно всходившее из перезимовавших зерен.
И, наконец, стерневые посевы озимой пшеницы, которые наводили такой страх на товарища Пуйдака. Зашли мы с Яковом Петровичем в эту пшеницу, и не хотелось их нее выходить — такая она была высокая, красивая, ровная.
На третий день мы собирались пораньше выехать из дому и посмотреть посевы в новорожденном совхозе «Веселом», где главным агрономом Саня Матвеев, до прошедшей зимы пять лет проработавший у Якова Петровича агрономом отделения. Да и в другом соседнем, только что образованном совхозе «Спутник» — тоже мой старый знакомый, Василий Павлович Волнянский, в недавнем прошлом — агроном отделения в «Адамовском». Он-то как раз и закладывал первые опыты с посевом пшеницы по непаханому просянищу. И помогал Якову Петровичу в опытах со стерневыми посевами.
— Моя школа! — с гордостью сказал мне Орищенко, и я видел, как заблестели у него глаза, как рад он был, когда ему сказали, что в «Спутнике» урожай обещает быть еще даже получше, чем у него самого в «Адамовском».
Но в этот день нам не пришлось побывать ни в «Веселом», ни в «Спутнике». Яков Петрович, отправившись рано утром в свою контору по одному пустяковому дельцу, задержался там до обеда. Вернулся сердитый и удрученный. Всего-то и надо было, чтоб во второе отделение, где проводилась обработка посевов, послали еще одну бортовую машину. Рютин всю неделю был в отъезде, и главный агроном обратился к его заместителю, главному зоотехнику Чикомасову. Тот долго думал, где взять машину. Настрочил записочку завгару. С этой записочкой Яков Петрович отправился искать завгара. Нашел. Завгар наотрез отказался дать машину. Яков Петрович вернулся к Чикомасову. Тот опять надолго задумался. В конце концов нацарапал вторую записочку тому же завгару. Пожестче. Яков Петрович опять побежал в гараж. Дело было улажено, но день был угроблен. Мне тогда это казалось удивильным: главный агроном, кандидат сельскохозяйственных наук бегает, как мальчик, с записочками к завгару. Позднее я понял, что все это было в порядке вещей. Такова была в стране тогдашняя система управления. Во всех областях нашей жизни, а в частности — в сельском хозяйстве.
Ни один руководитель, за редчайшим исключением, не назначал своим первым заместителем специалиста, равного ему по уму, знаниям, опыту и авторитету. Директор «Адамовского» Рютин не был исключением. Во всех зерновых совхозах, в которых мне пришлось побывать, первыми заместителями директоров были главные агрономы, и это понятно. Однако Рютин, директор гигантской фабрики зерна, своим замом по производству назначил зоотехника. И убил сразу двух зайцев: Орищенко был отодвинут в сторону от каких было ни бы то управленческих дел, а в заместителях у Рютина оказался удобный, послушный исполнитель, далекий от производства, которым в основном и жил совхоз.
На четвертый день мы все-таки съездили в «Веселый». Сопровождавший нас Саня Матвеев всю дорогу жаловался на овсюг и сурепку. Однако поля у него оказались почти такими же чистыми, как и в «Адамовском».
Я попросил Якова Петровича проехать полями совхоза имени XIX партсъезда, где опять рано отсеялись. И мы пришли в ужас от увиденного: на обширных массивах, площадью до полутысячи гектаров каждый, рос в основном один овсюг…
В середине августа мы созвонились с Яковом Петровичем, и он сообщил, что к ним снова приезжал Коваленко и нашел, что в «Адамовском» едва ли не самый лучший хлеб. Пока убрали только ячмень на лущёвке. Урожайность небывалая для тех мест: пятнадцать центнеров с гектара.
В тот день, когда я ему опять позвонил, совхоз как раз отрапортовал о выполнении плана.
Его мечта — довести урожайность зерновых до ста пудов (16 центнеров) с гектара в среднем по совхозу. Причем без особых дополнительных затрат.
Планов и замыслов было много, но в сутках всего 24 часа, а у главного агронома совсем мало времени для научных изысканий.
— Хорошо бы превратить наш совхоз в научное опытное хозяйство, — поделился он со мной своей затаенной мечтой.
— А что для этого надо? — спросил я.
— Во-первых, увеличить штаты. Совсем не намного: на две единицы. Мне нужен один научный сотрудник и еще заместитель по производству зерна и кормов для животноводства.
У него не было ни одного помощника, который делал бы за него черновую работу, вел наблюдения. Всем приходилось заниматься самому: и проверять глубину вспашки на десятках тысяч гектаров, и подсчитывать количество появившихся за ночь ростков в ящиках на подоконнике.
У него были далеко идущие планы, было призвание к научной работе на больших площадях, в производственных условиях. Научное опытное хозяйство на базе совхоза-гиганта, с минимальным штатом научных работников наверняка не обременило бы государство, но, судя по тому, что уже сумел сделать Орищенко, от него многого можно было ждать. Но, похоже, никому, кроме самого Орищенко, такое опытное хозяйство не было нужно. Я это понял после разговора с первым секретарем обкома партии А.В. Коваленко. Как я уже сказал, встретились мы с ним тепло, он с живейшим интересом слушал меня до тех пор, пока я не заговорил об Орищенко, и тут он вдруг заскучал и словно бы перестал меня слышать, взгляд его сделался рассеянным.