– Что? – не поняла она.
– Вы чем – то расстроены, Скарлетт, это написано на Вашем лице. Что же случилось? Я думаю, Вы приехали ко мне не только ради Бо, и я готов Вас выслушать, дорогая.
Эшли участливо взял ее руку в свою и накрыл ладонью.
– Да вовсе я не расстроена – сказала она, нервно заерзав в кресле. – У меня все в порядке.
– Ах, Скарлетт, Скарлетт – Эшли грустно улыбнулся. – Вы не умеете лгать и тем более, скрывать свои чувства. У Вас не все в порядке. Я понял это, как только увидел Вас на пороге бледную и похудевшую, а сейчас, минуту назад, Вас что-то терзало особенно сильно и мне было больно смотреть на Ваше лицо. Почему Вы не хотите рассказать мне, в чем дело?
Комок подступил к горлу Скарлетт от того, что ее, наконец, кто-то пожалел. Но о чем она могла рассказать Эшли? Что сердце ее рвется к Ретту, что скука и одиночество завладели всем ее существом так сильно, что она не знает, как ей избавиться от этого состояния? Что она плохо спит по ночам и срывает зло на близких? Нет, она никогда не расскажет об этом Эшли. Разве сможет он что-то изменить? Да и понять ее он никогда не сможет. На свете есть только один человек, который мог понять ее – это Ретт!
Она постаралась взять себя в руки и улыбнулась Эшли, но он не принял ее отступления.
– Вас кто-то обидел, Скарлетт, и Вам неприятно говорить об этом. Но я, кажется, догадываюсь в чем дело.
Она удивленно подняла брови. – И в чем же?
– До Вас, скорее всего, дошли слухи, которые ходят по Атланте относительно Вашей семейной жизни с Реттом Батлером, и я думаю, что какой-нибудь мнимый доброжелатель пересказал Вам всю эту чушь.
Скарлетт ухмыльнулась про себя. Как далек Эшли от истины. Господи, да ей уже давно наплевать на слухи и всякую такую дребедень. Неужели Эшли думает, что ее могут довести до такого состояния какие-то нелепые слухи? За кого же он ее принимает?
– И что же это за слухи, Эшли, про меня давно ходят по городу разные слухи, так какие же на этот раз?
– Только те, которым дает почву Ваш муж, постоянно отлучаясь из Атланты. И я хочу сказать Вам, Скарлетт, что он недостоин Вас, раз допускает, чтобы люди трепали Ваше имя.
И тут ее одолела злоба. Черт возьми, да как смеет Эшли осуждать Ретта! Что известно ему об их отношениях? Откуда знать ему, взлилеянному Мелани, сколько боли причинила она Ретту, прежде чем он уехал!
А все по вине самого же Эшли, которого она любила как последняя дурочка! Да не будь этой нелепой влюбленности, она бы никогда не причинила Ретту столько страданий, и никогда не потеряла бы его! Вот он, корень зла – Эшли Уилкс! Это он сделал ее несчастной на всю жизнь!
А теперь сидит перед ней, полон сочувствия и еще смеет осуждать Ретта, который любил ее до самозабвения! Да зачем нужно ей это дурацкое, благородное сочувствие! Пусть он убирается с ним ко всем чертям!
Скарлетт еле сдержала обуявшую ее злобу, и чтобы себя не выдать, постаралась не поднимать на Эшли глаз.
– Вам не стоит осуждать моего мужа – сказала она сквозь зубы. – Я могу сказать только одно – он самый лучший мужчина, которого я встретила на своем пути, и это я недостойна его, а не он меня!
Эшли был настолько удивлен ее внезапным выпадом, что на мгновение потерял дар речи и замер с открытым ртом.
– Я всегда знал, что Вы непредсказуемы, но относительно Ретта Батлера я никак не ожидал такой… – Эшли сбился с мысли и криво улыбнулся из-за нелепой ситуации, в которую попал.
– Вы никогда не ценили его так, как теперь, и даже осуждали, как помнится.
– Не ценила потому, что была круглой идиоткой!
Эшли долго смотрел ей в глаза, словно чего-то искал.
– Вы его любите, Скарлетт?
Она опустила голову.
– Вы его любите. – Сказал он утвердительно, словно сам окончательно уверился в этой бесспорной истине.
– Простите, Скарлетт, я не знал.
Эшли был расстроен, но Скарлетт не знала от чего. То ли от того, что невпопад оскорбил ее, осуждая Ретта, то ли от ее негласного признания в любви к этому человеку.
Они недолго побеседовали за кофе о детях, об успехах на лесопилках и о новом магазине Скарлетт и довольно любезно попрощавшись, расстались. Однако тяжелое чувство после этого неприятного разговора еще долго не покидало Скарлетт.
Глава 17
Все накопившееся в душе у Скарлетт выплеснулось однажды наружу бурным потоком слез. Это случилось в тот день, когда у Бонни был день рождения и она, купив цветы, отправилась на кладбище, думая о том, что Ретт даже в такой день не появился в Атланте.
Погода была холодной и дождливой. Мелкие косые струи дождя, погоняемые порывами ветра, действовали на Скарлетт угнетающе, усугубляя и без того тоскливое настроение.
Пол остановил карет, не доехав до обычного места, и сообщил, что землю возле кладбища так размыло дождем, что карета может завязнуть и дальше ехать опасно. Скарлетт взяла цветы и зонтик, вышла из кареты, приказав Полу дожидаться ее на этом месте и дальше отправилась пешком.
Когда она подошла к могилке Бонни, глаза ее округлились от удивления, а сердце бешено заколотилось, заставив остановиться как вкопанную и перевести дух. В инкрустированной вазе, замурованной в мраморную подставку памятника, красовался огромный букет белых хризантем, таких пушистых и свежих, словно их только что срезали с клумбы. Только Ретт приносил Бонни на кладбище эти цветы!
Скарлетт оглянулась и машинально стала озираться по сторонам, вглядываясь в росшие неподалеку кусты жимолости, хотя и понимала, что это совершеннейшая глупость. Если даже Ретт и здесь, то ему уж вовсе ни к чему прятаться от нее на кладбище. Разминуться они тоже не могли, ведь она приехала из дома, а по дороге ей не попалось ни одного встречного экипажа.
Нет, эти цветы принес кто-то другой, по просьбе Ретта. Это было так очевидно, что вспыхнувшая на короткий миг надежда тут же угасла, став последней каплей к ее терпению. Она положила свой букет на могилу и опустившись на колени, заплакала.
Кладбище было безлюдным в такую погоду и Скарлетт, не опасаясь, что ее могут услышать, дала, наконец, полную свободу вырвавшимся наружу рыданиям, заглушаемым шумом дождя и порывами вера.
Догадка Скарлетт не была беспочвенной, но удрученное состояние и взвинченные до предела нервы, притупили ее наблюдательность. А стоило ей взглянуть вокруг повнимательней, она наверняка увидела бы, что большая часть сорняков вокруг могилы только что выдернута, земля в этом месте была рыхлой и оголенной. Дорожка, ведущая к могилке, тоже была очищена от опавших листьев, и даже дождь, старательно сыплющий на нее сверху, еще не успел до конца смыть красных, глиняных следов туфлей Ретта. Если б только Скарлетт удосужилась вспомнить, как дорога была ее дочка Ретту, она бы поняла, что он не мог не приехать на день рождения своей Бонни и не купить ей этот букет цветов.
А ситуация была действительно нелепой. Ретт в это время стоял за густыми кустами акации с противоположной стороны и наблюдал за ней, промокая под дождем.
Он приехал в Атланту и сойдя с поезда, отправился на кладбище, купив по дороге цветы. Погода была отвратительной, и он решил, что гораздо разумнее будет сразу заехать на кладбище, а потом отправиться домой, принять горячую ванну и отдохнуть.
Извозчик подвез его к кладбищу со стороны вокзала, а не со стороны города, откуда приехала Скарлетт и потому она не могла увидеть наемной кареты, поджидавшей Ретта, которая стояла у невысокой сторожки, с противоположной стороны.
Ретт поставил цветы в вазу и решил выдернуть сорняки, пока земля была мокрой, и они подавались с корнем. Затем он достал припрятанные за памятником небольшие грабли и пакет для мусора, специально хранящийся здесь, и собрав накопившиеся сорняки, понес их на кладбищенскую свалку.
Возвращаясь назад, он услышал рыдания Скарлетт и машинально спрятался за кустами акации. Сначала он просто решил, что не станет ей мешать выплакаться и выразить боль потери по дочке.
Пусть она успокоится – подумал он – а потом я себя обнаружу, ведь Скарлетт никогда не любила показывать своих слез. Но по мере дальнейшего наблюдения, он понял, что эти рыдания, такие неистовые и безысходные в своем горе, не только по Бонни.
Это был крик несчастной души, потерянной и одинокой, накопившей в себе столько боли, что дольше ее было не удержать.
Взглянув на белый букет хризантем, Ретт моментально все понял и сердце его защемило от жалости.
В первый момент ему захотелось броситься к Скарлетт, обнять ее и утешить, чтобы снять боль с ее истерзанной души. Он знал сколько горя выпало на ее долю, сколько ей пришлось пережить и выстрадать. А это, последнее – разлука с ним, и вовсе было делом его рук.
Ретт сделал шаг и остановился. «А что будет потом?» – спросил он себя. Этот вопрос всякий раз, возникающий в его трезвом рассудке по отношению к Скарлетт, вновь встал на пути, словно камень преткновения.
Он понимал, что стоит ему только сделать этот шаг и Скарлетт уже никогда не расцепит своих объятий. – Но вот хотел ли этого он?
Иногда, когда сердце его страдало от тоски и одиночества, ему казалось, что хотел. А зачастую он думал, что не стоит все же терять свободу, приобретенную таким путем, которая и осталась-то теперь у него, по сути дела, одна. Иногда он спрашивал себя, а так ли уж нуждается он в этой драгоценной свободе, служившей ему попутчиком почти всю сознательную часть жизни, и, как всегда, ответ на этот вопрос повисал в воздухе.
Сколько времени еще понадобится этому бесстрашному лоцману, бороздившему моря под пулями неприятеля, этому гордому, независимому отщепенцу, так и не нашедшему покоя в клане своих родных, этому жесткому с виду сердцу, но такому ранимому, чтобы понять, наконец, что эта женщина – единственное в мире, что ему нужно!
Уходя от нее в тот осенний, туманный день, после смерти Мелани и еще совсем не оправившись от горя, связанного с потерей Бонни, он думал, что сможет раз и навсегда вычеркнуть Скарлетт из своей жизни, и, поставив на это, ошибся. – Что приобрел он за время их разлуки, унесенный в далекую даль от родного берега, от человека, такого близкого и схожего с ним, но жестокосердно ранившего его душу?..