– Я сойду с ума от тоски в этом противном Нью-Йорке, миссис Скарлетт, ведь родители отправили меня сюда на целых два месяца!
– Сойдешь с ума от тоски после того, как мы с тобой тут развлекались? Ну, Джулия, это просто невежливо с твоей стороны по отношению к Нью-Йорку.
– Но это продолжалось всего два дня и только потому, что Вы согласились меня сопровождать, а теперь меня запрут в четырех стенах и я буду вынуждена каждый день выслушивать различные проповеди по части приличий и напутствия по ловле женихов.
– Но, Джулия, подожди немного, ведь уже через неделю с открывается сезон, неужели ты не можешь немного потерпеть?
– Сезон?! Да какое мне дело до этого сезона!
В глазах девушки промелькнуло отчаяние, которое немало удивило Скарлетт.
– Как?! Разве ты не хочешь блистать на балах в новых нарядах, разве ты не хочешь, чтобы мужчины тобой любовались, разве ты не хочешь завести знакомство с новыми подругами и молодыми людьми, да и вообще, на балах всегда бывает весело.
– Только не для меня!
– Ты странная девушка, Джулия. Я, признаться, еще не встречала молодых леди, которым были бы безразличны балы и все, что с ними связано.
– Да нет, миссис Скарлетт. Я вовсе не хочу сказать, что не люблю балы. О господи, да я обожаю танцы, обожаю музыку, но только не здесь, в Нью-Йорке, а у себя дома, в Филадельфии. Дело в том – Джулия застеснялась, а потом все же решительно произнесла – Вам я могу рассказать, да, именно Вам, ведь Вы все равно скоро уедите, и мы уж больше не увидимся. Дело в том, что я люблю одного человека, а он сейчас в Филадельфии, и когда его нет рядом мне ничего не мило, ничто меня не волнует, и я ничего не хочу!
Скарлетт понимающе улыбнулась.
– Так вот, значит, в чем дело! И что же, Джулия, ты не пользуешься взаимностью?
– Как раз наоборот! Я тоже ему нравлюсь, о, еще как нравлюсь!
– А почему же тогда твоя бабушка с таким усердием ищет тебе жениха? Этот твой возлюбленный, наверное, не пришелся ко двору? Он что, беден, или не достоин тебя, по понятиям родителей?
– Дело совсем не в этом, миссис Скарлетт, а в том, что он помолвлен с другой.
Лицо девушки помрачнело, ей было больно говорить об этом.
– Он помолвлен с другой, и они через три месяца должны пожениться.
– Но как же так, ведь ты только сейчас сказала, что он тебя любит!
– Дело в том, что его родители и родители этой девушки очень дружны между собой и крепко связаны узами совместного бизнеса, и хоть они никогда не чинили препятствий своим детям в свободе их выбора, в тайне все же мечтали о их женитьбе. А Николас, он очень обязательный человек, он всегда знал, о чем мечтают его родители и старался им угодить. И вот, когда ему исполнилось двадцать два года, он решил, что непременно женится на Клаудии, тем более что она-то его давно любила. Потом он говорил мне, что она тоже нравилась ему в какой-то степени. Ее внутренний мир был сродни ему, они воспитывались по одному и тому же образцу, их учили любить и ценить одни и те же вещи, их приучали одинаково смотреть на Мир, по той простой причине, что родители их занимались совместным делом. Да и потом, она была умной, покладистой девушкой, и он думал тогда, что лучшей жены ему не отыскать. Да, он так думал! – Джулия вздохнула – до тех пор, пока не встретил меня, а когда мы поняли, что любим друг друга, было уже поздно.
Джулия, нашедшая в лице Скарлетт внимательного слушателя, которому ей просто необходимо было открыть душу, уселась поудобнее на стул и слова, подогреваемые владевшими ею чувствами, стремительным потоком понеслись из ее уст.
В мае, в день ее рождения, он сделал ей предложение, и они объявили всем о своей помолвке. И я, миссис Скарлетт, тогда при этом присутствовала. Мои родители хорошо знали семью Клаудии, папа и мистер Гарнье – ее отец тоже каким-то боком пересекались в делах, и в тот день мои родители поехали к ним в гости, впервые взяв меня с собой. – Джулия горестно усмехнулась.
– Я влюбилась в него в этот же день – в день его помолвки с другой! Какая нелепость, но сердцу ведь не прикажешь. Он был как ангел, спустившийся с небес и проникший в мою душу. Я стояла и смотрела на него во все глаза, пока его отец, сияя счастливой улыбкой, объявлял о помолвке, а потом я хлопала в ладоши вместе со всеми и выкрикивала какие-то поздравительные слова, машинально, не отдавая себе в этом отчета. На самом же деле, я видела только его лицо – немного смущенное, решительное, красивое. И потом это лицо стояло у меня перед глазами всю ночь, и я искала в нем что-то, сама не знаю, что, а потом, все чаще и чаще, восстанавливая его облик в своем воображении, я, наконец, поняла, чего ищу и никак не нахожу! Это лицо не было лицом счастливого мужчины, оно не искрилось любовью, в нем не угадывалось большого чувства, граничащего с неудержимой радостью от скорого соединения с любимой, а порой и с сентиментальной глупостью влюбленного.
Господи – сказала я себе – да ведь он ее не любит! И как только я это себе сказала, меня охватила безудержная радость, словно такое открытие давало мне право на что-то надеяться.
Джулия умолкла, переводя дух, а Скарлетт, вся превращенная в слух, боялась даже пошевелиться, чтобы не нарушить желания девушки продолжить свой рассказ. Во время этой откровенной исповеди Джулии, она вспоминала себя, пятнадцатилетнюю девчонку, также внезапно влюбившуюся в Эшли, когда он, возвратившись после своего трехгодичного путешествия по Европе, приехал к ним с визитом в Тару, и чувства этой молодой северянки, отозвались эхом в ее душе. Скарлетт как сейчас видела Эшли, спрыгнувшего с коня, а потом вставшего во весь свой высокий рост и смотрящего на нее сверху вниз. И солнце играло в его белокурых волосах, превращая их в серебряный шлем, и его мечтательные серые глаза улыбались ей… – Ах, как сладостен был тогда этот миг!
Скарлетт взглянула на Джулию.
– А потом, что было потом, Джулия? – спросила она, затаив дыхание.
– А потом были встречи на балах, на чьих-то именинах, родители как раз тогда меня впервые выводили в свет, а я как безумная рвалась на все эти увеселительные приемы в надежде увидеть его! И, надо сказать, что мне всегда везло, он постоянно присутствовал там же, где и я. Однажды, на одном из балов, когда Клаудия и еще несколько девушек, покинув танцевальный зал, отправились обучаться игре в вист, он пригласил меня на вальс. Это было совсем неожиданно, по крайней мере, для меня. Неожиданно, потому что он находился в это время совсем в противоположной стороне зала, и я не маячила возле него одинокой, оставшейся без партнера дамой, которую было неудобно не пригласить на танец. Возле меня тогда, напротив, стояло несколько мужчин, и с одним из них я очень мило беседовала. Это был Джон Норман, закадычный друг моего детства и он как раз в это время рассказывал какую-то смешную, непристойную для дамских ушей историю. И вот, заиграла музыка, и я, оторвав свой взгляд от Джона, как всегда, по привычке, стала выискивать глазами Николаса среди присутствующих мужчин, и, увидев, что он торопливо идет через весь зал в моем направлении, остолбенела на месте. Я оглянулась по сторонам, чтобы угадать к какой из дам он направляется, совершенно не думая о том, что этой дамой могу быть я, только однажды представленная ему на его помолвке, да к тому же, окруженная плотным кольцом мужчин. Справа от меня стояли две девушки, которые мило беседовали с какой-то старой леди, одна из них была моей подругой, Мери, а другая, лет двадцати, была мне не знакома. Вот тут я и подумала, что он направляется именно к ней и стала упорно копаться в памяти, чтобы вспомнить, кто она такая и где я могла ее видеть. И пока я предавалась этому занятию, Николас, сделав несколько быстрых шагов, прошел мимо Мери и этой темноволосой незнакомки и в одно мгновение протиснувшись между мужчинами, очутился возле меня. И тут я как во сне услышала его голос, обращенный к Джону.
– Сэр, разрешите пригласить Вашу даму? И почему-то удивленный ответ Джона. – Пожалуйста, сэр, если она того пожелает.
– Он повернулся ко мне и отвесил поклон. А я, почувствовав, как у меня подкашиваются ноги и бешено стучит сердце, просто упала в его объятия, испугавшись, что сейчас окажусь на полу, даже не имея сил присесть в реверансе. С минуту мы молча кружились в вальсе, а потом он спросил, как я себя чувствую. Его очевидно обеспокоил мой бледный вид и напряженная поза. Тут я призвала на помощь всю свою волю и собравшись с силами, сказала, что чувствую себя прекрасно и даже взглянула на него, одарив улыбкой. Он тоже улыбнулся мне в ответ и сказал, что я превосходно, легко вальсирую и это доставляет ему несказанное удовольствие. И в эту минуту я почувствовала, что безмерно счастлива! Его крепкие руки надежно держали меня, и он улыбался мне и говорил комплименты, играла великолепная музыка, и от всего этого мне хотелось летать. Я как-то сразу расслабилась и предалась вальсу с удвоенным старанием, мечтая, тем самым, доставить ему еще больше удовольствия.
Когда танец окончился, Николас подвел меня к Джону и попросил разрешения пригласить еще на один танец. Я сказала, что буду этому очень рада, и он, поклонившись, удалился с довольной улыбкой. А потом был перерыв в танцах, и я сгорала от нетерпения, ожидая, когда они начнутся снова, но все было напрасно и бессмысленно, потому что в танцевальный зал вернулась Клаудия, и Николас больше не отходил от нее до самого окончания бала. Сначала я ужасно расстроилась, а потом воспоминания о нашем первом вальсе изменили мое плохое настроение, и я продолжала жить этими воспоминаниями до нашей следующей встречи.
Это случилось как раз в воскресенье. Мы собирались в гости к сестре моего отца – моей любимой тетушке Медлен. Папа сказал, что у нее собирается небольшая толкучка по поводу одного удачного дельца и там будут присутствовать те люди, которые имели непосредственное отношение к нему. Мама попросила его назвать присутствующих, и когда он произнес фамилию Николаса и сказал при этом, что мистер Уильям Уайтхед старший будет присутствовать вместе со своим сыном, у меня подпрыгнуло сердце куда-то к горлу и на мгновение остановилось.