Член муниципального совета одного из крупнейших городов сам ушел из парламента три месяца тому назад.
Главным аргументом в его решении было ощущение крайней неудовлетворенности: «Парламент не работает, это политическая говорильня. Политическая система тяжеловесна, она организована так, что ничто не может быть сдвинуто со своего места». Да, люди имеют свободу говорить и передвигаться, но политически они спят, потому что нет реальной оппозиции, придающей динамизм политической жизни. В Швейцарии есть только одна оппозиция — народа, проявляющаяся через инициативу (положительно) и референдум (отрицательно). Откровенно говоря, вы имеете все необходимые структуры — политические партии, парламент… Но все это в действительности не работает. И «волшебная формула» правительства тоже не отвечает уже реальной ситуации: положение в мире меняется очень быстро, а реакция правительства очень медленная. Может быть, «волшебная формула» хороша для нестабильного общества, а в стабильном она тормозит и усыпляет политическую жизнь.
Участие людей в голосовании падает. «Я думаю, что мы находимся перед концом системы, — мрачно заключил политический деятель, демонстративно покинувший парламент, — ибо политическая жизнь в ее нынешнем виде абсурдна».
На федеральной ассамблее, на которой я присутствовала, работа шла обычно. И парламентарии вели обычную, рутинную жизнь.
Кто-то погрузился в газеты.
Кто-то непринужденно переговаривался с соседями, как я поняла, членами своей же фракции.
Кто-то вообще покинул пышный зал и ушел в парламентское кафе. В конце концов, утомленная непривычным для моего глаза и уха спокойствием обсуждения, отправилась туда и я. За чашкой кофе поинтересовалась У одного из депутатов — почему же среди них царит такое равнодушие к выступлениям коллег, представителей крупнейших партий Швейцарии? Ведь выступления разнятся и по духу, и по самому характеру исполнения (кстати, женщины, коим вообще разрешено принимать участие в голосовании на федеральном уровне только лишь с 1971 года, — «французские» кантоны разрешили этот вопрос несколько раньше, в 1959–1961 годах, а более консервативные, «немецкие», гораздо позже, после всенародного референдума по этому «больному» вопросу, женщины, которых в парламенте очень мало — в стране дебатируется вопрос о необходимости введения пятидесятипроцентной женской квоты во всех представительствах, — выступают, пожалуй, ярче и интереснее мужчин). Ответом мне была легкая улыбка в уголках губ — «Увы, я могу предсказать, что скажет каждый…». Потом я вернулась в украшенный огромным живописным панно зал, в который пробивался со стеклянного потолка робкий свет недолгого январского дня, и, вслушиваясь в речи выступающих, поняла, что при всех индивидуальных различиях их объединяет нечто, найденное давно, обретенное в нелегкой швейцарской истории, далеко за пределами тяжеловесно-торжественного бернского здания: консенсус выживания, превратившийся к нашим дням в консенсус процветания. И отличается он, на мой взгляд, своей архитектурностью, продуманностью архитектоники.
3
Вы еще не были в Цюрихе?
Если приедете, вам покажут как одну из городских достопримечательностей бассейн, архитектурный замысел и решение которого принадлежали писателю Максу Фришу.
Вам покажут и дом-музей, сотворенный знаменитым Корбюзье в городском парке на берегу озера Лиммат. Корбюзье, оплодотворивший своими идеями архитектуру XX века во всем мире, как я полагаю, не случайно родом отсюда же.
Швейцарцы мыслят архитектурно — и в политике тоже. Их политическая система, результатом которой является структурная уравновешенность политических, национальных, общественных, региональных интересов, выстроена с самого фундамента. Эта политическая система работает на трех уровнях: община — кантон — федеральное управление. Всем известно, сколько в Швейцарии кантонов. Но мало кому известно, что в Швейцарии около 2800 коммун, локальных политических единиц, и каждая из них самоуправляема, каждая имеет свои законы, свою конституцию, свое правительство.
Система выстраивается снизу, — с фундамента начинает строить свой дом человек. При этом прочность, основательность, фундаментальность являются одной из величайших жизненных и политических ценностей в Швейцарии.
В коммуне Курвальден, где я провела всего один день, живет немногим больше тысячи человек. Есть совсем маленькие коммуны, в две сотни обитателей, есть и большие — в несколько десятков тысяч. Объединение в коммуну складывается по историческим, природным, географическим условиям.
Правительство коммуны, состоящее, как правило, из пяти человек, выбирается общим голосованием всех членов коммуны сроком на четыре года. Прямым голосованием выбирается и президент коммуны. Каждый член коммуны платит со своих доходов около 12 % налогов в коммунальный бюджет (сумма общих налогов для швейцарца большая — коммунальный, кантональный и федеральный налоги забирают больше трети доходов). Если вы богаты, то платите больше.
Правительство коммуны, как и ее президент, — не профессионалы. Они занимаются делами коммуны в нерабочее время и получают сравнительно скромное жалованье за свою деятельность.
Самую большую власть в коммуне имеют те, у кого здесь семейные корни. Они образуют особое сообщество внутри коммуны. Например, лесом в Курвальдене распоряжаются те, чьи семьи здесь проживают веками.
В правительстве коммуны могут быть представлены либо одна, либо несколько партий — как решат все ее члены. Есть коммуны однопартийные. В Курвальдене, например, из пяти членов правительства двое принадлежат к радикальной демократической партии, двое — к партии швейцарского народа, один независим. (Как правило, в правительствах всех трех уровней чаще всего представлены крупнейшие партии Швейцарии.) Президент — из сильнейшей партии в стране, основанной в середине прошлого века. Долгое время эта партия была правящей и составляла абсолютное большинство в федеральном парламенте. Но президент коммуны отстаивает, разумеется, не партийные интересы, а интересы всего сообщества. Правительство коммуны распределяет коммунальный бюджет (более 2 миллионов франков на год), но имеет право решать только судьбу сумм меньших, чем 20 тысяч франков, в остальных случаях решает вся коммуна.
Подчиняются ли они хоть в чем-то Берну? Президент коммуны, крепкий, хорошо сколоченный, моложавый человек с белозубой улыбкой в оправе черной бороды, смеется: да мы слышать не желаем о Берне! Мы сами по себе. Мы хотим быть свободными — вот главное. Коммуна решает вопросы образования (имеется великолепно отстроенная школа и детский сад), строительства дорог (кроме главных магистралей, принадлежащих кантону), туризма (великая статья дохода — ослепительный снег, сияющее солнце, вершина Ротхорна, прекрасные спуски, первоклассное обслуживание, уютнейшие, полные домашнего очарования отели, расположенные в мастерски отреставрированных зданиях, чья история буквально дышит веками). Хотя швейцарское гражданство получить чрезвычайно сложно (оно может быть выдано только после 12 лет работы и жизни в Швейцарии, куда тот или иной человек, нуждаясь в политическом убежище, приехал по известным общественности причинам), в Швейцарии на 6,5 миллиона населения приходится около миллиона иностранцев, и это количество имеет тенденцию к росту. Иностранцы обладают разными правами — среди них есть те, кому позволено привозить семьи, но есть и сезонные рабочие. Которые порой вынуждены прятать своих детей. В маленькой коммуне — в отличие от города — это вряд ли возможно. И для воспитательницы детского сада важно помочь детям разных культурных уровней найти общий язык, — у меня сложилось впечатление, что здесь, в детском саду, тоже вырабатывается своего рода политический компромисс. Но проблема иностранцев в политической жизни страны остается — например, в Женеве, в которой в выборах мэра принимало участие всего 20 % избирателей, 35–37 % населения (и 51 % активного, работающего населения) составляют иностранцы, лишенные права участия в этих выборах, но, безусловно, влияющие на жизнь города и зависимые от устройства политической жизни Женевы (большинство из них работают в различных международных представительствах).
Замечу, что в Швейцарии в отличие от многих других стран Европы иностранные рабочие держатся на редкость спокойно, конфликтов между ними и коренным населением не бывает. Причин тому несколько, и одна из них состоит в том, что они не селятся по системе национальных «гетто», а свободно распределяются по разным районам; но главная причина лежит в главнейшем политическом обретении и поистине швейцарской ценности — нейтралитете.
Швейцарский нейтралитет на бытовом уровне представляется мне в виде человека с предостерегающе поднятой в отторжении ладонью — не тронь меня, и я тебя не трону.
Партии в Швейцарии тоже начинают строиться и управляться с фундамента коммуны, а не с крыши, как мы привыкли в нашей системе, для постижения совершенно фантастического, зеркально перевернутого функционирования которой нужна скорее знаменитая Алиса, привыкшая к головокружительным парадоксам Страны Чудес, чем нормальный человек. Сколько я ни пыталась объяснить швейцарцам, что, почему и как у нас не работает, они в ответ лишь в изумлении вежливо покачивали головой. Партийные собрания, где решаются основные вопросы, происходят в Швейцарии на уровне коммун, и швейцарец идентифицирует себя прежде всего на этом уровне, он для него наиболее жизненно важен. Например, разговорившийся со мною в ресторанчике на вершине солнечного Ротхорна хозяин бакалейной лавки из коммуны в кантоне Ааргау объяснил, что он занялся было политикой (как член ФДП), но вскоре был вынужден с этим покончить, да и вообще вышел из партии, потому что члены других партий не очень-то жаждали делать покупки в его магазине, а это, как вы сами понимаете, ударяет по карману.
Как действует прямая демократия в коммунах? Тоже по принципам инициативы и референдума. Для того чтобы инициатива, выдвинутая какой-либо группой, была рассмотрена, необходимо собрать определенное количество подписей. Если это число подписей собрано, правительство назначает референдум. Если результаты референдума положительны, то инициатива становится законодательной. Таким образом, оппозиция, не успев появиться на свет, поглощается истеблишментом.