Н.И.) (1841–1915) и в знак глубокой благодарности его величайшим заслугам в деле постоянного служения Корпорации Банков Гонконга и Шанхая, чью судьбу он определял в качестве главного управляющего с 1876 по 1902 год».
Памятник — менеджеру. Поэту — здесь — не видела.
Стоит он между колоссальным (этажей 60?) зданием этой самой корпорации, чье название выбито золотом по мрамору, и — Великим, Тихим океаном, к которому я немедленно устремилась.
И попала на паром.
И уплыла. Паром, крашенный зеленой краской, той самой, что красили стены коммунальных кухонь, и носящий гордое название «Серебряная звезда», умчал меня на остров Ко. Сама не знала, куда поплыву, — но плавать по морю или даже по реке люблю ужасно и вот плыву. Кругом китайцы, изредка попадаются европейские лица, которые в китайской толпе все похожи друг на друга. Как родственники.
Пахнет, очень пахнет океаном.
Он голубой, бирюзовый, синий. В нем шастает очень много юрких корабликов и важно плывут огромные паромы.
А еще сегодня (после океана) пошла в частный китайский музей, на 11-м этаже «Bank of China». Вход 10 долларов. Почему-то пишешь свой адрес в книге гостей. Коллекция замечательная, богатая: посуда. Фарфор. Стекло. И — зеркала (бронза): с фениксами, кроликами, со сценами охоты, зверюшками непонятными, дракошками, мифологическими существами. С цветущими орхидеями.
Улицу (квартал) образует небоскреб, и у каждого есть свое имя: «Александра», «Принц Эдуард» там или «Принцесса…». А улицы не обозначены. На первых этажах работают кондиционеры, переливаются водопады, квартет играет классическую музыку — на красном ковровом подиуме… Витрины самых дорогих «домов высокой моды».
В метро можно пройти насквозь целый поезд — нет дверей, разделений между вагонами, сочленения гибкие. И, сидя на металлической лавке, видишь весь поезд насквозь. (Хотя увидеть так — трудно, много народу.)
Так как граница почти открыта — много воровства. При мне в метро пожилой китаец схватил за руку молодого, вырвал у него свой кошелек. А тот убежал — по поезду!
Жалко почему-то стало молодого.
У всех «белых» лица в метро бесстрастные. А у китайцев — оживленные, много мимики, жестикулируют, держатся очень свободно, шумят, громкие, шумные очень. Дети орут.
— Скажите, а у вас есть государственный, я имею в виду, не частный музей китайского искусства?
— Есть. В Китайском университете. Знаете о таком?
— Надо же! А я там живу!
Внизу, у подножия всех гор, а также у станции электрички «Университет», собирается публика, поджидая автобус.
Садится солнце.
На Востоке можно европейцу пропасть, утонуть в нем, раствориться, уйти от себя, отказавшись (с восторгом) от своей цивилизации. Восток «тянет» в себя, как в воронку, как в бездну. Даже лица у китаянок и китайцев здесь (в университете, например) таинственные. Или — кажется? Кажется. Но мы же ведь живем по тому, что «покажется». И еда — тонкости неописуемые. Так и Россия «тянет» очень многих — из Европы. Рильке, например. Россия — как наркотик. А Восток — еще посильней.
Утонченность, которой так не хватает.
Оттенки.
Почти все студенты — очкарики. Оправы тонкие, изящные, но очень простые.
Студентки тоже очкастые.
Никакой косметики. Все очень просто. Если чем среди других выделяются, так качеством вещей — рюкзачка ли, джинсов. И все.
День 18 апреля — с мелким дождичком, пасмурный, жемчужный денек — суббота. Океанский ветер. Много гуляющих по набережным, влюбленных, бродяг, целуются, какие-то студентки католического колледжа в Гонконге взяли интервью. Почему у меня? Ветер теплый и влажный, пахнет водорослями. Шла по набережной (напротив острова Гонконг, через залив) вдоль полосы самых дорогих отелей, прекрасно расположенных, с видом на зубчатые уступы, линию небоскребов, на залив, на пыхтящие кораблики. Шла-шла (поехала в город новым путем, каждый день пробую новый) и дошла до их Музея изящных искусств, великолепного современного сооружения из светло-желтого, вернее, золотистого песчаника, и там провела часа два — 4 этажа: гравюры, акварели, фарфор, керамика, бронза… Народу мало, туристов еще почти нет. А китайцам вся эта красота ни к чему, они ее уже создали.
Променад: сидят на лавочках английские пары, приехавшие туристами, снимают видеокамерами, щелкают фотоаппаратами… И вдруг перед их носом проплывает баржа, на которой развевается флаг Гонконга: на синем поле вверху слева «маркой» — британский флаг. Каково сердцу британца? Ведь последний кусочек колониальной мощи! Это все равно как я бы приехала в Крым лет через… 50! Кругом звучит бог знает какая речь, прыгают и веселятся китайцы, никакого почтения розовым щекам и седому бобрику. Впрочем, по-моему, англичан не очень-то и волновал бы Гонконг, кабы не 1997 год. Китай (больше миллиарда) нависает над крохотным свободным Гонконгом (5 млн.), как туча или как туша. Свихнуться можно. Израильтяне в обморок падают оттого, что вокруг их 4 млн. страны — 120 млн. арабов, а тут? Да «свои»-то еще хуже, вырежут за милую душу! Вот и переправляет здешняя интеллигенция детей за океан…
Но вернемся в музей. 14–15 век. «Прощание с ручьем в конце года». «В глубокой тени бамбуковых могил». Сами названия картин звучат как стихи. А оказывается, у них в 17–18 вв. была традиция «метерати»: пятнадцать видов своего любимого садика. Каждый раз — чуть сдвигая ракурс.
«Играя на лютне под сосновыми деревьями».
«Наблюдая весну с пика Куайяо».
«Пейзаж после дождя».
А внутри пейзажа — маленький удивленный человек. «Убеленные растенья, удивленный пешеход». И вот у художника (1502–1575) я нашла то же самое настроение. Гениально изображают (?) снег. Именно снег. Или — дымку после дождя (как сегодня).
Каллиграфия. Оказывается, бывает монастырский шрифт, курсив (это иероглифы-то), печатный шрифт, регулярный и… бегущий. Как звучит! А выглядит еще лучше.
За окнами музея — огромными, вправленными в изысканный черный переплет — моря, корабли, высотки. Постоянно и сильно работают кондиционеры — просто холодно, тем более в шелковом платье. Из музея поскорее на улицу — согреться. А там и в забегаловку — перекусить наскоро китайским обедом: рис, мясо, овощи, чай с молоком. Забегаловка чистейшая, за сверкающими стеклами, открыта глазам всех прохожих. Вот какой-то громила — европеец, держащий за руку маленькую филиппинку, увидел меня — и потащил ее сюда же.
Рядом с музеем, как бы переходя в него, — Культурный центр Гонконга. Огромное помещение, высотой в четыре концертных этажа. На втором идет международный кинофестиваль, туда рвутся гонконгцы от мала до велика. На первом — концерт; китайцы сидят амфитеатром на огромной лестнице и даже на полу перед подиумом. А на подиуме один за другим — оркестр китайских инструментов, хореографический этюд, драма, сказка, кукольный театр… Те, кто уже выступил, бегут смотреть «своих». Я тоже села на лестнице и все понимала (хотя мини-пьесы, естественно, разыгрываются на китайском).
Рядом со станцией метро (Ж — вот ее иероглиф, жук) — спортивные площадки, окруженные, как лесом, высотками. Вечер; играют в футбол и баскет при ярком искусственном освещении. Болельщики на трибунах. Играют мальчишки (баскет), местные жители (лысины! в футбол). Человек поиграл-поиграл, пошел домой, а у него в кармане запищал телефон. Он вынул и на ходу разговаривает. (Это я удивлялась мобильникам — в начале 90-х.)
Несколько часов потратила на то, чтобы найти храм «Ман и Мо». Назван так в честь двух особых богов: Ман, дух (бог) литературы (держит в руке каллиграфическую кисточку), и Мо, бог войны (отличается красным лицом и большим мечом). Почему вместе? Пока не знаю.
Везде возле храмов сидят предсказатели судьбы. Иногда с целыми семьями ведут разговор.
Все ноги сбила, пока дошла до этого храма; дорогу потеряла, заблудилась; район абсолютно незнакомый, белых вообще нет, пахнет помойкой. Но — в конце концов — вышла. Правда, с трудом. И храм был уже закрыт. Ужас как расстроилась.
Зато изучила — ногами — еще один район. Улицы-лестницы. Старики в картонных ящиках (Кобо Абэ?). Кошки, собаки. Антикварные лавки. Китайская перегородчатая эмаль. Девушка в лавке, упорно рассказывающая мне про вещь за вещью, хотя понимает, что вряд ли я что куплю. Что я могу купить, если я взяла с собою для обмена всего 800 французских франков и этого мне должно хватить на неделю еды и питья и транспорта и музеев; и еще хочу банан!
Девушки ходят стайками. Одеты в высшей степени однообразно — с явной любовью к черному цвету.
Носят пиджаки — строгие, темно-синие — надетыми вместе с шортами. И ноги в колготках. Пэтэушниц не видела.
Парочки: похожи друг на друга. Если коротенькие, плотненькие, то оба. Разных — не вижу вместе.
Очень легко мне с ними. Потому что они меня не знают и никогда не узнают, как, впрочем, и я их (к сожалению). Никакой зависимости.
Чрезвычайно любезны — если знают английский. И объяснят, и улыбнутся. Сегодня меня уж так «прообъясняли», когда я искала этот храм военной прозы… Бог с красной физиономией и с кисточкой в руке.
А когда я поздно вечером возвращалась в университет, в свою родную деревню, купив по дороге к позднему ужину хлеба и джема (клубничного), то университетский автобус мне попался какой-то незнакомый. И прехорошенькая китаяночка, которая вывела меня к моему дому, сказала на прощанье: «Вечно они пренебрегают нашим заброшенным колледжем». Ночью шел дождь, слышала сквозь сон, еле-еле ко мне пришедший. По ТВ крутили «Крестного отца»-2, что-то скучно мне это стало, и часов в 12 попробовала — после всех своих походов — заснуть. Не тут-то было.
Белье, выстиранное вчера, к утру не высыхает.
В ванной продолжают нахально ползать муравьи и бегать жуки.
Кофе купила сдуру без кофеина и посему раскачиваюсь утром после странного полусна — с трудом.
Выбираю новый маршрут. Сегодня воскресенье, Пасха, Христос воскрес.