лять медь из руды. Так как они ехали в Гамбург, то в этом деле им должен был помочь имевший торговые сношения с Москвою гамбургский купец Гавриил Марселис. Дело в том, что в 1633 году царем были посланы в Пермский край стольник Вас. Ив. Стрешнев и гость Надея Светешников разыскивать там золотые руды, и они нашли, только не золотую, а богатую медную руду. Из Саксонии действительно прибыли вскоре рудознатцы с Петцольдом во главе. Царь отправил его в Пермь вместе со Светешниковым. Они устроили там Пыскорский медеплавильный завод, который положил начало нашей уральской горнозаводской промышленности. При Михаиле Феодоровиче также положено начало тульскому оружейному производству и разработке. соседних железных руд. Именно торговый иноземец (голландец) Андрей Виниус по грамоте, данной ему царем в 1632 г., основал чугунолитейный завод для выделки в казну железных пищалей и ядер на р. Тулице, в 15 верстах от г. Тулы. Руду доставали в 40 верстах от завода, около Дедилова.
Помянутый гамбургский купец Гавриил Марселис, помогавший полковнику Лесли при найме немецких солдат и потом ездивший в Саксонию для найма рудознатцев, более 30 лет вел торговлю в Московском государстве, привозил разные «узорчатые товары» для царского двора и платил в казну одной пошлины по 1000 р. в год и более, а потому пользовался льготами. По челобитью его сына Петра Марселиса, царь дал сему последнему жалованную грамоту на свободную торговлю всяким товаром в своем государстве, с уплатою установленных пошлин. Однако торговать в розницу ему не разрешалось, так что питья заморские он мог продавать только «бочками большими, беремянными и полуберемянными и куфами», а не ведрами и не стопами, сукна мог продавать только поставами, камки, бархаты и атласы косяками, а не аршинами. Зато судить его в каком-либо деле, за исключением уголовных, мог только Посольский приказ. Эта грамота дана в 1638 году. А так как гамбургские Марселисы продолжали оказывать царю и разные другие услуги (например, в деле о браке царевны Ирины с датским принцем), то спустя шесть лет тому же Петру Марселису и голландскому купцу Филимону Акаму пожалована двадцатилетняя привилегия устраивать заводы на реках Ваге, Костроме и Шексне, выделывать пушки, ядра, прутовое и досчатое железо, проволоки, стволы мушкетные и карабинные, продавать их в казну с уступкою против торговой цены и вывозить беспошлинно в иные, но только дружественные земли («которые с нами Великим государем в совете и дружбе»).
Таковые льготы и привилегии московское правительство давало иногда тому или другому торговому иноземцу за какие-либо особые заслуги; но оно было вообще осторожно при заключении торговых трактатов с иноземными государствами, и редко упускало из виду интересы собственного торгового класса. Впрочем, оно делало уступки тем державам, которые помогали в трудное время: например, Англии, оказывавшей нам дипломатическое содействие и снабжавшей нас запасами во время борьбы с Польшею, и Персии, которая дружила с Москвою при шахе Аббасе. Но старые льготы, дарованные английской торговой компании еще в XVI веке, и ее фактории, распространившиеся по разным городам (Москва, Архангельск, Новгород, Псков, Ярославль, Вологда, Шуя, Устюг и др.), сделались тягостны, так как отнимали торги у русских купцов; на что справедливо слышались жалобы на Земском соборе 1642 года. Поэтому московское правительство стало благосклонно относиться к голландцам, которые явились соперниками англичан по беломорской торговле с Россией и также в случаях нужды не раз снабжали нас военным материалом. Однако голландцы тщетно добивались получить те же торговые льготы, коими пользовались англичане, и главным образом право свободно торговать внутри России.
Вообще сношения наши с западноевропейцами в это время, как мы сказали, сосредоточивались по преимуществу на народах Северно-Европейской полосы — на народах, принявших реформацию, т. е. отделившихся от латинской церкви. В Москве более чем где-либо неприязненно относились к латинству и папству, особенно ввиду настойчивых попыток сего последнего ко введению унии в единоплеменной и единоверной нам Западной Руси. Поэтому протестантство, не отличавшееся вообще духом религиозной пропаганды и более заботившееся о мирских выгодах, встречало в Москве и более благосклонное отношение. Это особенно ясно сказалось в вопросе о построении иноверческих храмов в самой столице.
Пребывавшие в Москве служилые и торговые иноземцы в XVI веке сосредоточены были в особой загородной слободе, лежавшей на правом берегу Яузы близ ее устья. Слобода эта называлась Немецкой: так как большинство иноземцев принадлежало немецкой народности. Число сих немцев очень умножилось во время Ливонских войн Ивана Грозного, который поселил здесь много пленных ливонцев. Немцы, большею частью лютеране, имели у себя пасторов, которые исполняли необходимые требы и совершали богослужение в частных домах. Когда же Иван Грозный задумал обратить Ливонию в вассальное королевство с герцогом Магнусом во главе, то он дозволил построить в Немецкой слободе деревянную лютеранскую кирку, но потом, по его же приказу, кирка была разрушена. Годунов, вообще покровительствовавший иноземцам, по просьбе своих немецких докторов, разрешил вновь выстроить лютеранскую кирку, под алтарем которой в каменном склепе был погребен его нареченный зять, датский принц Иоган. Но в Смутное время самая Немецкая слобода была разорена, обитатели ее рассеялись, а церковь ее сгорела.
При Михаиле Феодоровиче рассеявшиеся иноземцы вновь стали собираться в Москву, причем селились в разных ее частях, но преимущественно на Покровке и соседних улицах, т. е. поблизости от старой Немецкой слободы. С дозволения правительства они опять построили себе деревянную кирку за Фроловскими (ныне Мясницкими) воротами, в т. наз. Огородной слободе (близ русской церкви Харитония в Огородниках). Но в 1632 году эта кирка была разрушена по следующему любопытному поводу, если только верен рассказ о том иностранного писателя (Олеария). Около того времени, как известно, нанято было несколько тысяч иноземного войска в царскую службу. В Москве некоторые немецкие офицеры поженились на служанках немецких купеческих домов. Новые офицерши не пожелали при богослужении в кирке занимать места ниже своих бывших хозяек, а последним показалось обидным такое нежелание. Происшедшие отсюда споры однажды перешли в драку. На ту пору мимо кирки проезжал патриарх (по-видимому, Филарет Никитич); узнав о причине шума и драки, он весьма оскорбился таким кощунством и приказал снести кирку в место более отдаленное от центра города. Это была, собственно, лютеранская кирка; кроме нее существовала и реформатская около так назыв. Поганого пруда (теперь Чистые пруды). На Соборе 1642 года, как мы видели, раздавались жалобы русских купцов на захват разных торговых статей со стороны иноземцев. А в следующем году причты нескольких московских церквей подали царю челобитную, в которой печаловались на то, что немцы без государева указу покупают дворы в их приходах, отчего число их прихожан уменьшается, что немки заводят у себя корчмы и держат русскую прислугу, что на своих дворах близ русских церквей иноземцы ставят ропаты (молитвенные дома) и т. п. В ответ на эту челобитную дан царский указ, которым запрещено продавать немцам дворы, а ропаты их велено сломать. Тогда же были разрушены и обе помянутые кирки, лютеранская и реформатская.
Иноземцы немедленно принялись хлопотать о разрешении построить новую кирку. (Число протестантов в Москве, по словам Олеария, простиралось тогда до 1000.) Они постарались подействовать на царя с помощью близких к нему придворных докторов-иностранцев. Эти доктора чрез своего начальника боярина Ф. И. Шереметева, ведавшего Аптекарским приказом, подали челобитную, в которой испрашивали дозволения построить свой храм у Земляного вала за Фроловскими воротами, в месте удаленном от православных церквей; а далее того места им ездить из города было бы невозможно: так как они на всякий час должны быть готовы «для обереганья его царского здоровья». Таковую же челобитную подали некоторые военнослужилые и торговые иноземцы, а также золотых и серебряных дел мастера. Эту просьбу поддержал известный Петр Марселис, который в то время употреблялся для переговоров с Датским двором о браке царевны Ирины Михайловны и потому пользовался особою милостию у царя. Просьба увенчалась успехом: близ места прежней лютеранской кирки, меж Фроловских и Покровских ворот из огорода Никиты Зюзина был выделен достаточный участок земли, на котором немцы построили просторный храм с домами для принтов, и весь участок обнесен крепким забором. Этот храм служил пока обоим протестантским исповеданиям: лютеранскому и реформатскому. Во всяком случае, протестанты, как мы видим, пользовались в Москве некоторою свободою вероисповедания; тогда как иноземцы-католики, несмотря на свои домогательства, пока не получили разрешения на построение храма, а должны были довольствоваться частными домами для своих молитвенных собраний{40}.
XIКОНЕЦ МИХАЙЛОВА ЦАРСТВОВАНИЯ. —ИНОЗЕМНЫЙ НАБЛЮДАТЕЛЬ
Самозванец Луба. — Голштинское посольство. — Сватовство царевны Ирины за датского принца Вальдемара. — Пребывание его в Москве. — Отказ его принять православие. — Прения о вере московских богословов с лютеранским пастором. — Участие в них польского посла. — Упорство Михаила. — Неудовольствие москвичей на принца и следствия прений. — Богомольные поездки и слабое здоровье Михаила Феодоровича. — Придворные доктора-иноземцы и лечение царя. — Предсмертная болезнь и кончина Михаила Феодоровича. — Значение его царствования. — Двукратное путешествие Адама Олеария с голштинским посольством в Россию. — Его наблюдения над русскими обычаями по пути к Москве. — Въезд в столицу и торжественный прием посольства. — Переговоры. — Приезды разных послов. — Царские выезды. — Процессия Вербного воскресенья. — Грабежи. — Путешествие голштинцев по Волге. — Нижний Новгород. — Казань. — Судовые караваны. — Разбои волжских казаков. — Царицын. — Черный Яр. — Астрахань и виноградники.