Между тем, секретаря обкома, бывшего последнее время президентом, избрали президентом вновь, он вновь приступил к отправлению обязанностей главы государства, и все вокруг тоже словно бы вернулось в прежние берега, потекло с прежней скоростью, прежним образом, прежним порядком. Лето, странно не начавшись, стремительно полетело к концу, а там зашелестела сухим листом под ногами и осень. Маргарита, невидимо для всех туго сдавленная тисками, в которые закрутила себя, снова, как в свою пору в администрацию президента, ездила к девяти утра и приезжала домой в восьмом часу вечера. Только если тогда она ездила в самый центр Москвы, то теперь на окраину, где в некоем бывшем производственном здании из грязных железобетонных плит располагалась непонятная финансовая школа, учившая на дилеров-шмылеров, операционистов-вористов, бухгалтеров-обмантеров – на кого, собственно, она толком и не понимала. В ее обязанности входило составлять-утрясать расписание, обзванивать преподавателей, обеспечивать учащихся методическим материалом – и она занималась этим, ни во что больше не вникая. Натаскай обезьяну – та справилась бы с ее обязанностями не хуже. Не хотела в школу – вот попала. Права, не в ту, в какую не хотела. Совсем не в ту. Но все равно. Забавно. Даже смешно.
В финансовой школе Маргарита проработала до Нового года. А вскоре после него, сама не очень-то одобряя, что делает, перешла на работу в рекламное агентство. Денег в агентстве больше не обещали, наоборот, могло получаться меньше, потому что здесь она зависела от количества сделок, которые должна была заключать, но в школе со своей обезьянней работой она ощущала себя словно бы в некоем загоне, в резервации размером с пятачок, шаг влево, шаг вправо – забор, и жить, постоянно натыкаясь на загородку, – это на нее действовало угнетающе.
Срок ее службы в рекламном агентстве оказался еще короче, чем в финансовой школе. Рекламное агентство рухнуло спустя несколько месяцев после ее прихода туда, и в середине весны Маргарита осталась без работы в очередной раз.
Теперь она пошла в риэлторы. Фирма, в которую ее взяли, была одной из известнейших, логотип фирмы мелькал в рекламных разделах всех газет, попадался на улице, проскакивал по телевизору, с женщинами, позвавшими ее работать вместе с ними, Маргарита и познакомилась, когда готовила по их заказу очередную рекламную компанию фирмы. Женщины зарабатывали по тысяче и по две тысячи долларов в месяц, они обещали, что Маргарите с ее активностью несложно будет заработать и больше.
Риэлторство у Маргариты не пошло с самого начала. Оказалось, чтобы хорошо зарабатывать, следовало уметь хорошо разводить. Клиентов, начальство, руководство фирмы. Писать в документах одно, говорить клиенту другое, показывать в отчетах третье. Но главное, содрать с клиента сверх официального процента как можно больше. Будь это старик, больной человек, прижатая нуждой семья, меняющая жилье в центре на окраину. Нужно было запугивать, угрожать, шантажировать… Женщины, позвавшие ее в фирму, делали все это с блеском, Маргарита не могла. Это было похоже на бандитизм, что еще? Самый настоящий, только замаскированный под бизнес.
В начале лета Маргарита снова оказалась на улице. Мысль вернуться к отцу приходила в голову все чаще. Впрочем, мысли о школе возникали не реже. Не о финансовой, куда ее, разумеется, больше не взяли бы. Об обычной. Общеобразовательной. Русский язык и литература, заработок – чтобы не протянуть ноги с голоду. Но если идти в школу, в любом случае следовало дожить до конца лета. Начислять зарплату раньше сентября никто бы ей все равно не стал.
Пойти продавцом? Маргарита думала и о таком. Заходила в магазины – и стояла, наблюдала за работой продавщиц. В торгующие одеждой, всякой хозяйственной утварью, обувные, цветочные, продовольственные. И понимала, что не сможет продавщицей. Надо было родиться кем-то другим, чтобы стоять торговать. С другой головой. С другими желаниями. С другим составом гормонов.
В конце концов она додумалась. Устроиться личным помощником главы какой-нибудь фирмы. Или референтом, как там будет называться должность. Собственно, заниматься тем же, чем занималась в президентской администрации. Английский можно подтянуть, компьютером в той мере, в какой это нужно обыкновенному пользователю, работая у Скоробеева, она овладела.
И весь июнь и июль Маргарита исправно покупала то одну, то другую газету, где печатались объявления о работе, ходила в ближайшую библиотеку, листала газеты там, выписывала телефоны, звонила, посылала резюме, ездила на собеседования. И ни в одном месте ее не взяли. Оказывается, она уже считалась старой, – многим боссам нужны были девушки не старше двадцати трех. Ее работа в президентской администрации тоже вышла ей боком, – никто не верил, что она ушла сама, по собственной воле, и ее ответ расценивался как желание скрыть истинную причину. Несколько фирм оказались обыкновенными борделями. Деньги в доме закончились, с согласия Маргариты мать, простояв три дня в подземном переходе у станции метро, продала то вечернее платье, что отец купил ей в итальянском бутике для приемов, потом продала ее новые, неношеные туфли, потом кожаную курточку. Над головой вновь вьюжно засвистело девяносто вторым годом, зловонно опахнуло дыханием нищеты.
Наступил август. Маргарита больше не покупала газет и не ходила в библиотеку. Подождать еще немного – и за направлением в училки. Ничего иного не оставалось. Вперед, вперед, друзья свободы! К отцу, решила она бесповоротно, не приползет. Хватит, наползалась.
Но при этом она жила со странным чувством некоего близкого счастья. Ну, если не счастья, то настоящей, большой радости – по крайней мере. Которая уже ждала ее, изготовилась к встрече, и дело осталось за малым: пересечься.
Маргарита отмахивалась от этого чувства, вытаптывала его в себе, потешалась над собой: ждет уже, конечно, рядом! – но избавиться от него не могла.
Что это было? Защитная реакция психики? Наверное, так.
– Слава! – позвал кого-то за спиной мужской голос.
Маргарита шла по Тверской, бывшей Горького, мимо Центрального телеграфа, спускаясь к Манежной площади. Солнце село, воздух наливался сумеречной синевой, у края проезжей части около тяжелых, похожих на небольшие танки дорогих джипов стайками по трое-четверо толпились весело одетые проститутки. Некоторые были весьма в возрасте и невероятно страшны, с тяжелым слоем штукатурки на корявых лицах, но встречались удивительно молоденькие и свежие, а среди них – и просто чудо какие хорошенькие.
– Слава! – снова позвали за спиной, совсем неподалеку от Маргариты.
Какой-то Слава кому-то нужен, с усмешкой высокомерной гордости отметила про себя Маргарита. Хотела бы она быть кому-то нужной. Она шла, разглядывая толпящихся у джипов проституток, и думала: интересно, а цена тех, что страшны, как смерть, и этих, хорошеньких, совершенно не похожих на продажных, одна или разная? Наверное, разная. А тогда, наверное, тем, что дешевле, ужасно обидно, и злобы в них – как серы в адском котле. Как уж так Сонечка Мармеладова вышла на улицу – и тут же нашла клиента, притащила деньги домой. Вот пойди попробуй вклиниться между этими – еще вопрос, останешься ли жива. Ей казалось, не это бы обстоятельство, она сейчас могла пойти и предложить себя.
Она только что предприняла еще одну попытку устроиться на работу. Объявление в случайно попавшей в руки газете привлекло ее своей странностью: не только высшее образование, иностранный язык, но и хорошие манеры вкупе со склонностью к приключениям. Предложение аудиенции в столь позднее время насторожило, но она уже не могла удержаться: попробовать в последний раз перед тем, как отправляться гнить в школу. Неясные опасения, возникшие, когда договаривалась об аудиенции, оправдались. Это была некая охранная фирма. И никакой личный помощник или референт ни к какому шефу, как то указывалось в объявлении, не требовался. Они искали подсадных уток. Которые бы становились у разнообразных боссов соглядатаями. Заниматься чем-то вроде того, чем она занималась у отца, только уже не изображать из себя пассию, а быть ею, обольстить – и быть, и при этом шпионить. Когда Маргарита, демонстрируя хорошие манеры, поблагодарила за предложение, поднялась и пошла к двери, вышла в коридор, за нею последовал один из собеседователей, молча толкнул в закуток около бронированных дверей выхода с фасетным глазком посередине, и Маргарита увидела перед лицом длинное – никогда раньше не видела такого длинного, – словно прут, острое на конце, как игла, блестящее шило: «Сучка, надо надеяться, понимает, что нужно молчать?! Все данные сучки у нас, если что – вот этой штучкой! Смертность стопроцентная.»
– Слава! – Голос раздался у Маргариты над самым ухом, и в следующее мгновение ее схватили сзади за руку. – Слава!
Маргарита повернулась.
У мужчины, схватившего за руку, была модная стрижка – короткие на висках, длинные на темени ржаные волосы разделены посередине головы пробором и так, двумя крыльями, падали на лоб, – лицо выбрито до какой-то невероятной, зеркальной гладкости, светлые его глаза смотрели на нее с обжигающим азартным возбуждением. В голове стояла картина пережитого десять минут назад, и Маргарита со страхом подумала, что это кто-нибудь из той, охранной фирмы. Только при чем здесь она и «Слава»?
– Простите, – повела она рукой, отнимая ее у мужчины. – По-моему, вы ошиблись.
Мужчина покачал головой:
– Не может быть! Я тебя запомнил. Я тебя запомнил! Еще б мне было тебя не запомнить. Так я старый Новый год больше не встречал. Амазонка! Кто себя называл амазонкой?!
Вон это кто был, Владислав! Маргарита внутренне присела от восторга и хлопнула в ладоши. Надо же! Да-да, он ее назвал вампиршей, а она сказала, что не вампирша, а амазонка.
– Сла-ава! – протянула она. – Слава, куда же ты тогда подевался?
– Ну вот, узнала! – воскликнул он. – Наконец-то! А то уж я… Кричу, кричу – не откликаешься. «Слава, Слава!» – она молчок. Чего не откликалась?