Телефон звонил, звонил – бесконечно долго: десять звонков, пятнадцать, двадцать, – и Маргарита не выдержала. Ей показалось, звонить так долго мог только сам Владислав, зная, что она дома и слышит звонки. Зачем-то она ему срочно понадобилась, срочно и позарез, и вот он звонит, а она не отзывается.
– Да! – поднесла она трубку к уху.
Мгновение в трубке молчали. Как если бы там не ожидали, что телефон все же ответит. Или не ожидали услышать ее. Были ошеломлены – в любом случае.
– Это кто? – спросил затем в трубке мужской голос. По-русски, но с кавказским акцентом.
Надо было положить трубку. Пусть там думают что угодно. Но кавказский акцент мужчины превратил Маргариту в соляной столб. Ее вмиг опахнуло той ночью в клубе, когда она познакомилась с Владиславом. Владислав и кавказский акцент были неразрывно связаны в сознании, и ей показалось, это звонит тот ее кавалер, кажется, Руслан по имени. Она хотела положить трубку – и не могла.
– Кто вам нужен? – вместо того, чтобы опустить трубку, проговорила она.
– Слава нужен. Давай Слава! – потребовал голос.
– Его нет, – ответила она.
И, ответив, опять же можно было положить трубку, и опять она не сделала этого.
– А ты кто, его девушка, а? – спросил голос.
– Что вам угодно? – отозвалась Маргарита.
Трубка выдала ей в ухо гортанный рык недовольства.
– Ладно, девушка, – сказал затем голос. – Передай, девушка, твоему Слава, он хороших людей обидел. Лес продал, все деньги себе взял. Передай ему, ждем два дня. Передай, плохо ему будет. Все понял, девушка?
Маргарита была не в состоянии пошевелить губами. Зачем она сняла трубку, зачем?! Во многия знания многие печали. Уж не знала ничего – и не знала бы.
– Понял, девушка? – угрожающе проклекотал голос.
– Да, – осилила себя произнести она.
И теперь у нее получилось опустить трубку.
Жизнь Владислава, куда он не пускал ее даже и на порог, высветилась для нее на всю глубину. Что проку, что эта жизнь протекала в Париже, столице Франции. Это была ровно та же жизнь, которой жили Атлант с Семеном Арсеньевичем, отец с его этикетками и понтярством…
У Владислава, когда рассказала ему о звонке, пошло пятнами лицо. Губы у него от закипающего бешенства по-негритянски вывернулись.
– Какого хрена ты брала трубку? – медленно, артикулируя каждое слово, с этим закипающим бешенством проклокотал он. – Кто тебя просил, дуру?!
– Но они же, кто звонил, все равно знали твой номер, – стараясь спокойно, словно не заметив ни «хрена», ни «дуры», ответила Маргарита. – Позвонили бы снова. Ты бы взял трубку. И они тебе – все то же самое. Какая разница?
– Та разница, – закричал Владислав, – я знаю, как с ними говорить! Одно дело – я сам снял, знаю, как говорить, а теперь мне – звонить им! Я, получается, на поклон к ним, подстилкой, ты меня подставила, как последнее чмо!
– Ну, извини, – всем своим видом продолжая выказывать спокойствие, пожала плечами Маргарита. – Но ты мне даже ни разу ничего не сказал: брать трубку, не брать. Сказал бы – разумеется, я б не взяла!
– Сука, она еще учить меня! – В ухе у Маргариты, как уже было однажды, разорвался артиллерийский снаряд. От удара ее бросило в сторону, она не удержалась на ногах и упала, опрокинувшись на спину. – Котелком варить надо, сука! Котелком своим! – услышала она над собой, а в следующий миг огненная боль пронзила Маргарите голову – Владислав, схватив за волосы, поднял ее на ноги. – Варить надо! Понятно? Котелком! – проорал он ей в лицо, оттолкнул от себя и снова ударил – только теперь в другое ухо.
Вновь лежа на полу, с гудящей колокольным звоном, пылающей огнем головой, Маргарита подумала, вся внутри передергиваясь судорогой ненависти: был бы сейчас в руке какой-нибудь из тех его пистолетов – застрелила бы его, не задумываясь. Не задумываясь, не задумываясь!
Она медленно, с трудом поднялась, посмотрела вокруг – нет ли чего, чем ударить Владислава, – и, не увидев, плюнула ему в лицо:
– Мразь! Подонок! Говнюк!
Он избил ее так – теперь, прекрати дождь свои унылые монотонные гаммы, засияй под солнцем вечным праздником Париж вновь, выйти на улицу было бы невозможно. Лицо ее расцвело самыми яркими тропическими цветами. Только добежать до магазина с килограммом косметики на лице – и обратно.
Маргарита не разговаривала с Владиславом три дня. На четвертый, выйдя утром из дома, он вернулся не вечером, а через какие-нибудь полчаса – притащив целый воз цветов.
– Славочка, нервы ни к черту, такая жизнь – не жизнь, а вечный бой, все время, как по проволоке, не обижайся, Славочка! – ходил он за нею по всей квартире, куда бы она ни пошла, и везде на ее пути, выдергивая из воза, раскладывал цветы: на стол, на стул, на диван, на край умывальной раковины, на плиту. Или же бросал просто по ноги: – Вот топчи меня, это ты меня топчешь, топчи меня! Я заслуживаю, Славочка, заслуживаю… хотя там очень скверно все получилось, очень скверно!
Цветы его ничего не могли поправить. Она не могла простить его. Чтобы простить, следовало забыть. А как можно было забыть, что он сотворил с нею?
Но продолжать наказывать его молчанием – глупее было не придумать. Раз жили под крышей. И раз она во всем, целиком зависела от него. Тем более что еще предстояло с ним спать. Глупо же было бы не спать, живя вместе и не имея для постели никого взамен.
– И что, удалось разрешить проблему? – нарушила она свое трехдневное молчание.
– С трудом! – довольный, что она ответила, радостно отозвался Владислав. – Пришлось поизвиваться… член узлом завязать!
– Вроде он у тебя не такой длинный, чтоб завязывать, – сказала Маргарита.
Владислав издал нечто вроде боевого победного клика.
– А давай проверим, давай проверим, – вываливая все цветы, что еще оставались в руках, на пол, схватил он ее, привлек к себе, и одна рука тотчас взметнула подол юбки, стала пробираться под резинку трусиков, легла на ягодицу, стала мять ее. – Давай проверим, вспомним давай, убедимся, ты уже все забыла…
Маргарита позволила ему вспомнить только к вечеру, проводив весь день на длинном поводке, так что он истекал желанием, как собака слюной в жаркий день. «Славочка, Славочка», – только и слышала она от него на протяжении дня. Славочка я тебе, несомненно, с насмешкой думала она. То, что он не знал ее истинного имени, доставляло Маргарите сейчас мстительное удовольствие. Словно бы та, что была ею истинной, так ни в чем и не уступила ему, продолжала держать от себя на отдалении, по-прежнему молчала, а на компромисс шла она ненастоящая, та, которая «Славочка».
Однако же «Славочка» имела над нею и вполне реальную власть. Тропическое буйное цветение на лице у Маргариты начало проходить, можно стало выбираться на улицу уже без килограмма косметики, и сердце у нее, поймала она себя на этом, начало отмякать, уже по ней то и дело прокатывала волна нежности к Владиславу – и когда была с ним в постели, и когда гладила ему после стирки какую-нибудь сорочку, и когда ждала его возвращения домой из той жизни, в которую он ее не допускал. Она поймала себя на этом, решила, что нужно сопротивляться, не уступать «Славочке», – и невдолге сдалась. В конце концов, она и Слава – все это была она.
О том, что улетает в Лондон, Владислав объявил ей накануне отъезда. «Собери чемодан», – велел он. – Дней на пять, из такого расчета».
– А я? – мгновенной реакцией вырвалось у Маргариты.
Она не удивилась тому, что он ничего не сказал о ней. Не вознегодовала. Она чего-то подобного и ждала. Проживши здесь с ним это время, она знала, что он, если куда поедет, то поедет один, была уверена в этом. Но объявить о том так прямо, так нагло, без стеснения! Маргарита почувствовала себя оскорбленной, вот что.
– А что ты? – не сразу, через паузу отозвался Владислав. – Деловая поездка, на пять дней – двадцать встреч, при чем тут ты?
– Но я бы тоже хотела поехать, – сказала Маргарита, прекрасно осознавая всю бессмысленность своего заявления. – Лондон, конечно, – не Рим, но тоже открытый город, – добавила она.
– Н-ну, бабушкины сказки, – процедил Владислав. – Для кого открытый, для кого наоборот.
– Ты хочешь сказать, для тебя открытый, для меня закрытый?
Владислав покивал:
– Вроде того.
– Но ты же мне обещал! – Маргарита постаралась изобразить возмущение, которого на самом деле в ней вовсе не было. – Говорил, Рим, Лондон, Нью-Йорк. Только про Луну не говорил.
– У тебя вида на жительство нет, – сказал Владислав.
– Ну и что? При чем здесь вид на жительство?
– То, что без него тебе в Лондон визу не дадут. На Британию шенгенское соглашение не распространяется.
– А у тебя он есть, этот вид?
– У меня есть.
– Так почему мне его не оформить?
Владислав издал протяжный хмыкающий звук.
– Чтобы его оформить, нужно другую французскую визу на въезд иметь.
– И у тебя другая?
– У меня другая.
Ну, дрянь, ну, подонок, звучало в Маргарите. Вот теперь с изумлением и даже, пожалуй, потрясенностью. То есть он обещал ей тогда весь мир, прекрасно зная, что этот мир будет для нее не слишком доступен!
– Но ты же мне обещал! – снова вырвалось у нее, и вот теперь с самым неподдельным возмущением. – Ведь ты обещал!
Владислав вновь похмыкал.
– Мало ли что я тебе обещал! – сказал он затем.
– Нет, а зачем?! – настаивающе потребовала от него ответа Маргарита.
– Мало ли что я обещал на тебе, – переиначив прежнюю фразу, произнес Владислав.
Маргарита поняла его. Это был такой анекдот. «Милый, ты обещал на мне жениться! – Мало ли что я обещал на тебе!»
– Но ты был не на мне, когда обещал, – сказала она.
– Но очень хотелось, – глядя на нее с ясным, вызывающим спокойствием, ответил он.
Ей нечем было крыть. Владислав был откровенен как никогда. Вот он я, на кушай, какой есть. Ей оставалось только проглотить то, чем он угостил ее.
– А не вид бы на жительство, так взял с собой? – зачем-то спросила она еще – чтобы уж разодрать себе все внутри до крови.