Кидая камни в неглубокую речушку, Миклош искал наклон, при котором камень не тонул бы, а отскакивал от воды. Пока ему удавалось бросить так, чтобы тот отскочил всего раз. Его отец умел запускать блинчики на шесть касаний. В выходные дни они проводили на реке по несколько часов. У Миклоша каждый раз начинал дрожать подбородок, когда он вспоминал это.
Сбоку послышался плеск, Миклош поднял глаза и увидел, как блинчик, брошенный кем-то другим, отскочил от воды девять раз и утонул почти на середине реки. Мальчик восхищённо оглянулся на мастера и увидел того самого старика, который в день похорон Гертруды перегородил ворота. От удивления и испуга Миклош повалился наземь, больно ударившись копчиком. Старик добродушно улыбнулся, подошёл ближе и сел на поваленное дерево. Миклош настороженно смотрел на него.
– Уж не помню, когда в последний раз запускал блинчики, – сказал старик и взглянул на мальчика. – Давно ты видишь своего отца?
Глаза Миклоша удивлённо распахнулись.
– Всегда, – ответил он, даже не пытаясь соврать. Казалось, старик и так всё знал.
– А бабку свою видел?
Миклоша передёрнуло. Он отрицательно покачал головой.
– Моя тётя… Она приходила ко мне, как вы и сказали.
Миклош встал, отряхнул штаны и сел на дерево рядом со стариком.
– Марионетка, – с пренебрежением сказал тот.
– Что? – не понял мальчик.
– Ирена, – пояснил старый пан. – Такие ведьмы, как Гертруда, используют своё потомство.
– Для чего? – тихо спросил Миклош.
– Забирают у них силу, вселяются в тела. Много чего делают. Твоя бабка сейчас по кладбищу бродит, тревожит мне добрых покойников. Нельзя мерзость этакую хоронить в хорошей земле.
– Я… не понимаю…
– Многие отдали бы всё, чтобы видеть, как ты, – сказал старик, смотря на воду. – Но это палка о двух концах. – Он серьёзно взглянул на мальчика. – То, что ты видишь, пугает тебя. – Старый пан не спрашивал, утверждал.
Миклош кивнул:
– Папа говорил, это тяжкий дар. Но он научил меня не смотреть. Иногда я могу не видеть.
– Сам он так и делал.
– Вы… вы знаете папу? – удивился Миклош и недоверчиво посмотрел на старика.
– Гертруда забрала его.
– Тётя Ирена сказала, что он повесился, – с горечью возразил Миклош.
– Твоя тётка – дура. Пустая, без капли дара, потому и живёт так долго. А тебя Гертруда достанет, потому что из всех её потомков ты – самый сильный. Никого больше нет.
– Она хочет меня забрать, как папу? – дрожащим голосом спросил Миклош.
Старик с сочувствием смотрел на мальчика.
– Ты вот что, – сказал он. – Как придёшь домой, с тёткой своей не говори, в глаза ей не смотри, а сразу иди в комнату и крепко запри её. А потом вот. – Он протянул мальчику маленький мешочек. – Высыпь это на пороге. Через траву эту нечестивый мертвец переступить не может. Три дня проклятый покойник по земле ходит. У неё осталось два. Станет она стучать, не открывай, станет чужими голосами говорить, не слушай. Свечей зажги побольше и читай… Молитву хоть одну знаешь?
Миклош с сомнением кивнул.
– Обернёт она любую против тебя, – сказал старик уверенно. – Лучше считалки считай.
– Считалки?
– Они – что магическая ловушка. Нежить их любит. Как будешь считать, она слушать станет и ломиться не будет. И вот что ещё. – Старик залез узловатыми пальцами в карман дырявых брюк и вынул оттуда карточку.
Миклош взглянул на неё и мгновенно был втянут в зрительный водоворот. Множество линий образовывали квадратный туннель и засасывали взгляд.
– Что это? – спросил зачарованный Миклош. Ему никак не удавалось оторвать взгляд от чёрной точки в центре карточки.
– Моргни, – сказал старик. Миклош моргнул, и чары спали. Он растерянно взглянул на старика. – Это ловушка, – пояснил тот. – Если ты её используешь, Гертруда не умрёт, а будет заперта.
Сомнение на лице старого пана заставило Миклоша спросить:
– Это плохо?
– Для меня – нет, для тебя – плохо. Но если она обманет тебя, если другого выхода не будет, прижми ей карточку ко лбу, и всё будет кончено.
– А со мной что будет? – спросил Миклош, предчувствуя, что ответ ему не понравится.
– Ты выживешь, – неопределённо ответил старик. – Это всё, что я могу сказать.
Миклош хотел просить пана пойти с ним, умолять, если будет нужно, но тот, словно прочитав его мысли, покачал головой:
– Я с тобой пойти не могу. Тебе пора, скоро темнеть начнёт. А если на улице останешься, она сама из могилы встанет, и уже никуда ты от неё не денешься.
4
Миклош знал о своём даре от отца. Тот при жизни видел всякое и избегал мест, где трагически погибали люди. Видел он больше сына, но говорил об этом неохотно, а когда Миклош перенял его дар, сильно расстроился.
– Это плохо? – спросил тогда Миклош.
– Нет, – ответил отец. – Это тяжело, но ты научишься. Я помогу тебе.
– Я видел пана Черняка, – испуганно сказал мальчик. – Он умер?
– Да, – коротко ответил отец, прижимая маленького Миклоша к себе. – Я тоже его видел.
– Он страшный, – со слезами в голосе сказал Миклош. – У него изо рта… – Мальчика передёрнуло. Он вжался в отца и зажмурился.
– Не смотри на него. Отвернись, будто не видишь, он не будет тебя трогать.
Когда отец пришёл к Миклошу, мальчик сразу понял, что случилось. Был тот изранен, на шее – глубокая борозда. Миклош не испугался, но проревел целый день. Видеть отца таким было мучительно, но ещё тяжелее – осознавать, что это лучше, чем быть совсем одному.
Миклош подошёл к дому, когда на город опустились сумерки. В подъезде было тихо, только лампы странно мерцали. Мальчик сжимал в руках мешочек, данный ему стариком, и считал ступени, оттягивая момент возвращения. Это было похоже на те дни, когда он приходил из школы, зная, что Ирена будет в дурном расположении духа. Он это всегда чувствовал.
Миклош открыл дверь своим ключом, который обычно висел у него на шее, и вошёл в тёмный коридор. Мальчик замер, прикидывая шансы проскользнуть в комнату незамеченным. Дядя Яцек должен был вернуться с работы два часа назад. Он всегда требовал, чтобы племянник по возвращении здоровался. Ирене было плевать, но иногда она въедливо требовала соблюдения этикета.
Миклош вглядывался в темноту. Две двери были наглухо закрыты. Он плохо видел вдаль и в темноте мог напороться на любой предмет. Осторожно, на цыпочках Миклош прошёл вперёд и вдруг замер, поражённый и напуганный. Как он не заметил раньше? Коридор не был пуст! В его конце стояла тётя. По крайней мере, ему так показалось. Она смотрела куда-то в сторону кухни, опираясь на палку матери. Женщина молчала и не двигалась. Миклош затаил дыхание. Может, если он осторожно зайдёт к себе, она не заметит?
Как только мальчик шагнул вперёд, половица скрипнула. Голова Ирены странно дёрнулась, как у животного, которое прислушивается к чему-то. Мысль о том, что Миклошу придётся проскользнуть в каком-то метре от тёти, казалась абсурдной и жуткой. Как?! Каким образом? Вот только прятаться больше негде. Первая комната принадлежала тёте и дяде, и она всегда была заперта на ключ.
«Где дядя Яцек? – вдруг панически подумал Миклош. – Он уже должен быть дома».
Каждый шаг давался с трудом, ноги сделались словно ватными. Страх призывал быть осторожным, а ещё лучше – бежать из квартиры, бежать куда подальше. Но слова старика о том, что Гертруда достанет его, восстав из могилы, заставляли идти дальше.
Миклош сделал ещё два шага, и голова Ирены резко повернулась, белёсые глаза светились в темноте, как у кошки. Голова дёрнулась, словно кукольная, неестественно и карикатурно.
«Не смотри ей в глаза, – уговаривал себя Миклош. – Не смотри, иначе она увидит».
– Миклош, – сказал кадавр незнакомым булькающим голосом. Мальчик замер. – Миклош, ты пришёл домой, – сказало оно.
Сердце в груди мальчика застучало быстрее. Миклош попятился назад. Светящиеся глаза следили за ним, не моргая. Кадавр вдруг повернул своё тело, будто оно было на шарнирах. Голова при этом осталась неподвижна. Рот чудовища открылся, с оскала, больше похожего на звериный, капала вязкая слюна. Кадавр зашамкал ртом, будто старуха.
– Почему ты так долго, Миклош?
Раздувшаяся, неповоротливая Ирена походила на шар. Голос был грудным, тяжёлым и сопровождался странным хлюпаньем. Мальчик затряс головой, уши заложило от страха.
– Отвечай, ты, маленький паршивый ублюдок!
Ирена вдруг подняла палку и неестественно быстро пошла к племяннику. Она двигалась странно, даже нелепо, но в одно мгновение преодолела половину коридора.
Выйдя из оцепенения, Миклош проскользнул сбоку, провёл кадавра, сделав обманный манёвр. Он бросился к двери своей комнаты – та была заперта, Миклош забарабанил в неё, не помня себя от страха.
«Пожалуйста, мамочка, пожалуйста!» – умолял он, совсем забыв, что на его двери было два замка, по одному с каждой стороны. Ирена иногда запирала его за плохое поведение.
Мальчик обернулся, чтобы увидеть, как огромная пасть открылась над его головой, а потом клацнула где-то рядом. Миклош сполз по двери, сверху на него капала вода. Только сейчас он заметил, что его тётка была вся мокрой. Волосы свисали с головы, как сосульки. Миклош рванул вперёд и ударил неестественно раздутое тело. Послышалось громкое: «Бульк!» Мальчик припустил к кухне. В спину выкрикнули злое:
– Выродок!
Чудовище клацнуло зубами ещё раз. Раздался удар палки, а потом она опустилась на спину Миклошу, и он упал на пол, больно ударившись виском. Коротко вскрикнув, мальчик пополз прочь. Кое-как встав, он похромал к кухне. На пороге он замер. Мерцающий свет боковой лампы освещал чудовищную картину: тело Яцека было выпотрошено. Из развороченного живота торчали кишки. Кровавое озеро натекло под телом. Шея дяди была странно вывернута, глаза закатились. Обе руки были сильно изуродованы, словно дикое животное пыталось их сгрызть. Сильно пахло кровью.
Дыхание мальчика сбилось, в груди бешено стучало сердце, отдавая набатом в голове, сознание было скованно страхом. Звук удара палки о стену отрезвил Миклоша. Нашарив на столе что-то тяжёлое, он резко повернулся и швырнул это что-то в разбухшее лицо тёти. Хрустальная ваза для фруктов, над которой Ирена всегда тряслась, разбила кадавру лицо. Вмятина сделала чудовище ещё страшнее. Миклош захлопнул перед ним дверь и тут же подпёр её стулом. Кулёк, всё ещё крепко зажатый в руке, который он чудом н