Он бросился на лежанку, спрятал голову под меховое одеяло и незаметно уснул.
Проснулся в сумерках, как лесной кот. Тьма подкарауливала за дверью. Однако надо было торопиться. Если, несмотря на все предосторожности, пропадет еще одна девка, за кем придут соплеменники? За ним, Сырбушкой! И ему не поздоровится.
Сырбушка скатал и стянул веревкой нагретое собственным телом одеяло, повесил за плечо, взял злосчастного зайца – сгложет по дороге – и вышел.
Звезды безмятежно смотрели вниз из венка крон. Луна еще не вышла из-за леса. Тени стволов преграждали Сырбушке путь – останься, мол, здесь безопасно. Деревья оберегали родную поляну: Белая, Дуплистый, Могучая Ветвь, Три Прута, Добрая. Сырбушка по очереди обнял всех а больше ему не с кем было прощаться. Поклонился прочей растительной мелюзге и кострищу, поднял и бросил за пазуху несколько желудей и шишку, в складку подвернутого рукава насыпал березовых сережек – взял с собой кусочек родной поляны. Дольше тянуть было нельзя. Как ни тоскливо, а надо уходить. Сырбушка подхватил барахлишко, и, согнувшись, будто против сильного ветра, решительно пошагал прочь, не оглядываясь.
Он направлялся к Реке, намереваясь переплыть ее, и прикидывал, в которую сторону двинуть потом: вверх или вниз по течению? Лучше вниз: там в Реку впадает Болтун – ручей, по которому можно добраться до каменной осыпи, где не останется следов. Но любому мало-мальски сообразительному охотнику ясно, что именно этот путь выберет человек, решивший скрыться. Поэтому лучше поступить неожиданно и пойти вверх, но тогда придется миновать поселок. Хотя на том берегу растут ивы. Можно пробраться под их ветвями. Однако, луна, как назло, сегодня такая яркая…
Он вышел на луг, и замер, открывши рот.
Над белесой от лунного света травой плыла тень.
Легкая и стройная, она то скользила, как в танце, то спотыкалась, будто порченая, ходящая во сне. Невесть откуда взялась вторая – мерцающая и серебристая – и поплыла следом.
Что такое?!
Сырбушка был любопытен, может, поэтому колдун и взял его в ученики. Парень часто размышлял, за какие заслуги колдун выбрал из поселковых мальчишек именно его.
Он еще раз повторил Совиное Слово, позволяющее видеть в темноте, и тогда разглядел, что черная тень – это Коза! Ну, Куча Маленьких Рыбок, как бишь ее, по новому-то. Да и серебристая тоже напоминала Козу. Раздвоилась!
Сырбушке вспомнился перемазанный красным рот девушки. Он едва удержался, чтоб не выругаться, и не приманить недоброго. Неужели подружка связалась с лесной нечистью? Не может того быть! Почему не может? Небось, девчонка иззавидовалась, когда Сырбушку забрал колдун. Мало ли что могла натворить непоседа за долгие три года!
Бросив поклажу под куст, Сырбушка прошептал Охотничье Слово и бесшумно двинулся следом, держась опушки. Что бы ни натворила Коза, в любом случае, она в беде.
Тени направлялись к заболоченной старице. В это гибельное место никто не ходил. Ах, Коза! Да что же с тобой стряслось?!
Необходимо было пересечь луг, чтоб не потерять из вида странную пару. Луна светила вовсю. Сырбушка выждал, пока обе тени не скрылись в перелеске, и только потом побежал следом, пригибаясь в высокой траве. Он надеялся, что путницы не обернутся, ведь оглянуться – значит разрушить чары. Продравшись сквозь ежевичник, он увидел обе фигуры уже на косогоре. Стройный силуэт Козы рисовался на фоне догорающего заката среди силуэтов цветов и трав. Сырбушка замешкался, невольно любуясь ею, будто околдованный. Жемчуг на девичьей голове отбрасывал вверх лучи, похожие на рожки.
Серебристая тень вилась тут же.
Они спустились к самой топи. Коза зашла по колено в блестящую под луной воду и встала, а серебристая тень взлетела на пригорок и там замерцала, расплылась и, теряя очертания, разлетелась стаей светлячков. На пригорке осталось подобие черного скелета.
Луна светила ярко, поэтому повторять Совиное Слово нужды не было. Сырбушка и без него ясно видел костлявую бабу в два человеческих роста высотой, похожую на сухое дерево. Космы свисали вдоль тела, а то, что он сперва принял за длинные пальцы, оказалось когтями длиной с хорошие охотничьи ножи.
Сердце парня колотилось, как после отчаянного бега. Четыре раны зияли в груди колдуна! Четырьмя когтями заканчиваются костлявые пальцы!
– Сыночек, проснись! Кушать пора!
Голос звучал, как скрип трущихся друг о друга деревьев и воронье карканье. Сырбушка не сразу понял, что это заговорил скелет.
Коза стояла столбом. Парень с облегчением понял, что она жертва, а не враг. И тут же одернул себя: чему радуешься, дурак! Он не представлял, как спасти подружку.
Поверхность болота вспучилась, заволновалась, пошла пузырями. Завоняло болотным газом, а потом из недр бездонной трясины, облепленное ряской, в тенетах водорослей, всплыло нечто – драгоценное, сияющее, как друзы кристаллов, как жемчужные и самоцветные узоры, которыми бабы и девки любят расшивать наголовники. Сырбушка глядел во все глаза. Он даже про Козу позабыл.
Едва ли кто-то видел подобное: над болотом вздымалась голова Змея. Несомненно, Змееныш был еще молод, но уже громаден, судя по толщине шеи и величине башки.
С головы до ног Сырбушку сотрясала дрожь, мурашки бежали по телу, а голова, казалось, вот-вот воспарит над телом. Это не был страх. Нечто подобное он испытывал, когда учитель начинал колдовать всерьез, но то, что творилось сейчас, было неизмеримо сильнее. Человеческое колдовство пропало бы в нем, как костерок – в лесном пожаре.
С явлением Змея над болотом разливалось Волшебство.
Мир представал в истинном свете. Все мерцало и нежилось под Луной. Парень узнавал имена каждой букашки, каждой травки. Имя Луны и имя Змея – Чарус. Правда, он не понимал, что с этим знанием делать, поскольку колдовать совершенно не умел. Себя, безымянного, он ощущал как прореху в ткани мироздания. Костлявая ведьма носила имя Гарпа, а Стая Маленьких Рыбок – Анаис. Сырбушка понимал даже, как ведьма увела Анаис, совместив настоящий и колдовской миры, но он мог только смотреть и понимать, а помочь Козе не умел. Он понимал, что броситься к ней сейчас – означало погибнуть обоим, поэтому выжидал и искал другой путь.
А время утекало, как кровь из груди колдуна. Сырбушка до мяса сгрыз ноготь большого пальца, лихорадочно придумывая, что делать.
Змей взмахнул громадной, прекрасной своей башкой, стряхивая водоросли, и сказал капризным ломающимся баском:
– Мам, тут кто-то есть. Чудной.
– Держи его, сынок! Сейчас я его!
Сырбушка понял, что обнаружен, и прятаться поздно.
Гарпа неслась к нему. Парень рухнул ничком в тростник, и ведьма пролетела поверху, задев травяные метелки.
– Держи его, сына! Он верткий!
– Не могу ухватить! – обиженно пробасил змееныш. У него нет имени.
Ведьма в замешательстве остановилась. Только у безобидных детей не бывает имен, а этот человек нес им беду – она предчувствовала.
Сырбушка же в свете полной луны, в волшебстве, излучаемом змеем, тоже видел все, что случилось раньше, и что случится впредь, и поступил в соответствии с этим знанием. Он знал начало и конец своих поступков, вещей и событий. Мир стал внятен ему.
Отвернув рукав, дунул на березовые сережки. Крохотные семена, похожие на птичек, разлетелись по болоту, легли на воду, и тут же проросли, пустили корни, сплелись в сеть в пропитанной волшебством воде. Ведьма взвыла:
– Сыночек, ныряй! – Уйдя в воду, змей унес бы с собой волшебство, и дивный рост семян остановился бы.
– Не пойду! Есть хочу! – пробасил сынок. Он поплыл было к Козе, по-прежнему стоящей на мысу, словно происходящее ее не касалось, но березовые корни цепко схватили разноцветное тело. Змей забарахтался, как плененная радуга. Блики запрыгали по прибрежным соснам.
Сырбушка откатился вбок от нового броска ведьмы. Когти вонзились в землю на месте, где только что лежало его тело. Ведьма не сразу удалось их выдернуть.
Пользуясь заминкой, Сырбушка отбежал и швырнул в воду шишку лиственницы. Корни лиственницы не гниют в болотной воде. Они придут на смену многочисленным, гибким, но нестойким березовым корням.
Когда ведьма, наконец, вытянула из земли когти, парень огромными скачками уже несся к неподвижной Козе. На бегу он выгреб горсть желудей, и швырнул их в змеиную башку. Некоторые прямиком упали в воду, другие – отскочив от змеиного лба, но все пустили крепкие корни. А древесина дуба, как известно, чем дольше лежит в воде, тем крепче становится.
Змей сообразил, наконец, что обед не задался, нырнул, но застрял у поверхности. Волшебство мигом угасло, осталось лишь мерцание – змеиная спина билась, то появляясь, то исчезая. Наконец змееныш замер, стиснутый корнями, сияя из-под воды как волшебная греза.
Ведьма взвыла, заметалась, затряслась, растопырила лапищи и превратилась в корявое черное деревце, сгоревшее от болотной воды. Похоже, она боялась Сырбушку не меньше, чем он ее. Обращаться с человеком без имени она не умела.
Сырбушка осторожно обошел пригорок с деревцем подальше – мало ли что!
Змей протискивался вглубь меж подводных корней, волшебство вспыхивало все реже, все слабее, имена то забывались, то всплывали в памяти вновь. Только одно имя Сырбушка помнил крепко, потому что твердил непрерывно: Анаис.
Он подошел к девушке, взял за руку. Та не шевелилась по-прежнему.
– Анаис, – позвал он тихонечко. – Анаис.
Она чуть вздрогнула, но продолжала спать.
– Ступай домой, Анаис.
Анаис на миг взглянула на него изумленно и пропала.
Сырбушка мог поклясться, что она тотчас появилась в хороводе девушек в Большом доме, держащихся за руки под охраной мужчин и старух. Девицы, меж которыми она встала, переглянулись, заморгали, будто спросонья и продолжили песнопения, как ни в чем не бывало.
Змей больше не показывался, и Сырбушка уже не мог объяснить своего прозрения, но ведь не все должно быть объяснено.