«социального гена», способного фиксировать и хранить значение. Знаковая форма существования безлична и вневремен- на, она есть знание, понятое как обобщенная запись видов социально необходимой деятельности и создающая менталь- ность. Поскольку знаковые формы лишены отметок времени и пространства, то знание само по себе недостаточно, оно требует дополнительной деятельности по связи обшего с единичным. Процесс включения индивидов в социальную деятельность выражен в последовательности: знание — индивид — деятельность. Индивид обнаруживается как субъектный определитель культуры. Мера индивида, или субъекта, оказывается критерием, который дает возможность понять способ структурирования в разных типах культур форм перевода общезначимого смысла в особые для каждой культуры ячейки, ведущие к изменению форм общения. Обнаружение социокода ведет к обратному, чем в семиотике, результату: он не просто показывает, что самостоятельность институтов, их существование помимо человека мнимы, но выявляет возможности и способности человека к обновлению и трансформации среды его жизнедеятельности. Функционирование социокодов обеспечивается тремя видами общения: коммуникацией, трансляцией и трансмутацией. Анализ Петровым трансмутации открытий, вводимых в дисциплинарное русло, показал, что наряду с «нормальными» (не нарушающими действующей парадигмы) существуют открытия, названные революционными, которые требуют выработки новой парадигмы исследования. Это означает появление во времени нового класса текстологических или метасинтак- сических правил, которые обеспечивают связь предложений в целостность текста. Правильность генезиса культуры объясняет контекстуальный подход, обнаруживающий не только введение нового знания, но и возможные срывы, происходящие внутри традиции. Совокупность таких препятствий, ведущих к срыву внутри традиции, он называет эффектами ретроспективы, полагая их «универсалиями общения». Проблема передачи культурного наследия поставила перед Петровым задачу соотношения уникального и повторяющегося, творчества и репродукции, канона как грамматики творчества и закона как демиурга повтора. С его точки зрения, репродукция есть основной тип биологической и социальной деятельности, являющийся каркасом стабильности социального бытия, основанием его преемственности, инерции и независимости от смены поколений. В этом качестве, репродукция — фон для любых форм творчества. Творчество же представляет ряды различений, в которых ни один элемент не повторяет предшественников, оно направлено на умножение качеств. Усилия творческого индивида выражаются в создании произведения. Произведение невыводимо из канона, оно предполагает активного деятеля. Любое произведение может стать при тиражировании продуктом. Это означает, что, во-первых, любой репродукции предшествуеттворчество, а во-вторых, что границей между творчеством и репродукцией является запрет на плагиат. Для обнаружения связи двух видов творчества Петров вводит промежуточную форму—творчество репродукции,
229
ПЕЧЕРИН которое не замыкается на репродукции, а позволяет перейти в ней к процессам творческого обновления. Петров выделяет три типа культуры: лично-именной, профессионально-именной и универсально-понятийный. Первый тип характерен для первобытных коллективов, где значение кодируется по имени Бога-покровителя, второй тип соответствует традиционным обществам Востока (Китай, Индия), третий — современному западноевропейскомусуниверсально-понятий- ным кодом, с безличным знаковым регулятором человеческих отношений — законом-номосом. Идея трансляции и трасмугации знания обосновывает интерес Петрова к проблемам образования, критики им фетишизации институциональных и знаковых форм науки, принижения роли личности. Образование для Петрова — механизм трансляции достижений переднего края науки в производство. Соч.: Предмет и цели изучения истории философии. — «ВФ», 1969, № 2; Язык, знак, культура. М., 1991; Самосознание и научное творчество. Ростов н/Д., 1992; Социально-культурные основания развития современной науки. М, 1992; Искусство и наука. Пираты Эгейского моря. М., 1995; Историко-философские исследования. М., 1996; Античная культура. М, 1997. Лит.: Неретина С. С. Михаил Константинович Петров. Жизнь и творчество. М., 1999. С. С. Неретина
ПЕЧЕРИН Владимир Сергеевич [15(27) июня 1807, с. Ды- мерка Черкасской губ. — 17(29) апреля 1885, Дублин, Ирландия] — русский мыслитель, писатель, католический священник. Сын военного, детство провел в гарнизонах провинциальных городов юга России. Неприятие российской действительности оформилось в дальнейшем в т. н. национальный нигилизм. В 1825—29 — мелкий петербургский чиновник. В 1829 поступил в Петербургский университет, где проявил незаурядные лингвистические способности в изучении древних языков. Блестяще окончив университет в 1831, получил место помощника библиотекаря и лектора по кафедре латинского языка Московского университета. В те годы, ненавидя деспотизм, Печерин придерживался либерально-конституционных взглядоз, все свои жизненные планы связывая с Европою. В 1833 командирован в Берлинский университет с целью завершения образования и для подготовки к профессорству. За границей стал горячим приверженцем учения Ламенне, в Швейцарии пытался сблизиться с республиканцами. По возвращении в 1835 в Россию получил звание и. о. экстраординарного профессора Московского университета, в течение семестра читал лекции по классической философии. В 1836 под вымышленным предлогом покинул Россию. 1835—38 провел в Швейцарии в среде итальянских республиканцев. В 1838, спасаясь от долговой тюрьмы, бежал во Францию, а оттуда в Бельгию, где был домашним учителем, секретарем-переводчиком. Увлекался учениями Сен-Симона, Фурье, Бабёфа, Пьера Леру, Мишле, Жозе- фа де Местра, которого позже назвал «наглым и бессовестным фанатиком, поборником деспотизма». Печерин называл себя «перипатетическим философом», имея в виду буквальный перевод. Однако к сколько-нибудь системным взглядам (тем более к их изложению) Печерин не пришел: «Французские идеи влекут за собой французский образ жизни: сидеть целый день в кофейне, разглагольствовать о политике» — ироническая самооценка как бы обосновывала идейный кризис: в 1840 в Льеже вступил в католическую церковь и был принят монахом в орден редем- птористов, а в 1843 стал профессором истории, греческого и латинского языков в монастырской семинарии Виттема (Германия), известным в католических кругах проповедником. В 1844 после получения монастырем бумага из русского посольства в Гааге был переведен миссионером в Англию. В 1848 лишен российского подданства. В 1853 в Лондоне встретился с Герценом, оставившим интересные воспоминания. Решение Печерина о переходе в католичество было сделано на волне разочарований в утопическом социализме, обостривших ожидание «нового учения, новой системы, новой веры», а также из опасения насильственного возврата в Россию. Монашество соответствовало желанию Печерина «удшшться от света». Переоценка ценностей, разочарование в католицизме, понимание того, что он «добровольно пожертвовал дарами ума и сердца, отрекся от престола разума и закабалил себя в неволю невежественным и наглым фанатикам и был в протяжении 20 лет орудием их мелкого честолюбия», пришло в 60-е гт. Тогда Печерину показалось необходимым оправдаться в принадлежности к духовенству, «к презренной и ненавистной касте». С этой целью он создает свой основной и единственный труд, получивший впоследствии название «Замогильные записки» (Apologia pro vita mea) — воспоминания, начатые по просьбе племянника С. Ф. Пояркова, вскоре переадресованные другу юности Ф. В. Чижову. Сам Печерин считал, что «Записки», «предмет психологического исследования», «представляют явление самостоятельного русского развития». Сама жизнь Печерина — это реальное воплощение идеи «лишнего человека», сумевшего вырваться из николаевской России. Благодаря «Запискам» трагическая судьба Печерина стала беспрецедентным фактом социально-философского осмысления. Преобразования в России 1861 обнаружили трагизм высоко одаренной, незаурядной личности, не сумевшей реализовать свое предназначение, в критические моменты всегда бежавшей от действительности. В итоге для Печерина стали очевидными иллюзорность свободы католического священника («Рабом я родился, рабом и умру») и самообман эмиграции: «От России я никак отделаться не могу. Я принадлежу ей самой сущностью моего бытия, я принадлежу ей моим человеческим значением». В1862 Печерин пытался восстановить связи с Герценом и Огаревым, возвратился к литературным, историческим и философским занятиям, приступил к естественнонаучным исследованиям в химии и биологии, делал наблюдения в ботаническом саду Дублина. В 1877 со смертью Чижова прервалась связь Печерина с Россией. Последние 23 года жизни провел в Дублине капелланом одной из главных больниц, живя «уединенно и независимо», видя главную задачу своей жизни в том, чтобы «мыслить и любить». Соч.: Замогильные записки (Apologia pro vita mea). — В кн.: Русское общество 30-х годов XIX в. Люди и идеи. Мемуары современников. М., 1989; Герцен, Огарев и их окружение: рукописи, переписка и документы. М., 1940. Лит.: Гершензон М. О. Жизнь В. С. Печерина. М., 1910; Сакулин П. Н. Русская литература и социализм. М., 1924, ч. 1; Штрайх С. В. С. Печерин за границей в 1833—1835 гг. — В кн.: Русское прошлое. Исторический сборник. Пг.—М., 1923. Архивы: РГАЛИ, ф. 372, ИРЛИ РАН (ПД), ф. 384, ОР РГБ, ф. 218, ф. 332. И. Ф. Худушииа
ПИАЖЕ (Piaget) Жан (9 августа 1896, Невшатель - 16 сентября 1980, Женева) — швейцарский психолог, логик и философ, создатель операциональной концепции интеллекта и генетической эпистемологии. Профессоруниверситетов Невша- теля (1923-29), Женевы (с 1929) и Лозанны (1937-54).
230
ПИКО ДЕЛЛА МИРАНДОЛА В ранних работах (1923—46) ключом к пониманию мышления ребенка считал анализ детской речи («Речь и мышление ребенка». — La langage et pensee chez l'enfant. P., 1923, рус. пер.