новое, что предлагалось ими. именовалось и разрабатывалось по-разному—«философский идеализм» у Новгородцева, «спиритуализм» у Бердяева, «метафизика» у Струве. Статьи сборника можно условно разделить на критические (Кистяковского, Лапо-Данилевского, Е. Трубецкого) и позитивные (Булгакова, Бердяева, Новгородцева, Франка, Струве). Необходимость поворота от господствующего социологизма к этике и метафизике, причем преимущественно кантианского толка, подчеркнутая актуальность проблем личности, декларируемые в сборнике, вызвали большой общественный резонанс, которому способствовал и полемический тон ряда статей: «наиболее характерные статьи книги — не что иное как хлесткие фельетоны на жгучие темы... русской действительности», — писал Дм. Философов («Новый путь», 1903, № 10, с. 177). Традиции «Проблем идеализма» были продолжены в дальнейшем сборниками «Вехи» и «Из глубины». Л. И. Резниченко «ПРОБЛЕМЫ ТВОРЧЕСТВА ДОСТОЕВСКОГО» (Л., 1929) — книга M M Бахтина. Второе, существенно переработанное издание, вышло в 1963 под названием «Проблемы поэтики Достоевского». Заявив о необходимости перейти от тематических споров с самим Ф. М. Достоевским и его героями к определению «принципиального новаторства Достоевского» в области эстетических форм, Бахтин предлагает концепцию «полифонии» как выработанного Достоевским особого типа художественного мышления и одновременно особой романной формы, основанной на диалогическом принципе и противопоставленной традиционному монологическому (или гомофоническому) роману Понятия «полифония» (по образной аналогии с музыкальной полифонией — «многоголосьем») и «монологизм» спорадически использовались в работах Bjpl Иванова. Значительно модифицировав, философски обосновав и конкретно разработав смысловой объем этих понятий, Бахтин придал им общеэстетический категориальный статус. В отличие от монологического романа, в котором развертывается «множество характеров и судеб в едином объективном мире в свете единого авторского сознания», в полифоническом романе представлено «множество самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний, подлинная полифония полноценных голосов», не опредмеченных, не объективированных и не закрытых доминирующим авторским голосом (сознанием). Слово героя звучит в полифоническом романе «как бы рядом с авторским словом и особым образом сочетается с ним и с полноценными же голосами других героев». В основе полифонической формы лежит диалогический принцип — требование утвердить чужое «я» (героя) не как объект, а как другой субъект (по мнению Бахтина, впервые этот принцип мировоззрения Достоевского «нащупал» Вяч. Иванов в тезисе «Ты еси», не показав, однако, как он становится «принципом художественного видения мира и художественного построения словесного целого»). Герой интересу Достоевского не как извне данный, оцененный и завершенный характер или тип, а как особая точка зрения на мир и на себя самого. То, что в монологических романах изображается с авторской по-
356
ПРОВИДЕНЦИАЛИЗМ зиции как устойчивые объективные качества героя, в полифонии предстает объектом рефлексии самого героя, предметом егосамосознания, которое вего целостности и становится затем предметом авторского видения и изображения. Соотношение между структурными элементами романа здесь иное, чем в «монологическом» романе: то, что ранее выполнял по отношению к герою автор, выполняет теперь герой, «освещая себя сам со всех возможных точек зрения; автор же освещает не действительность героя, а его самосознание как действительность второго порядка». Отсюда иная художественная позиция автора, иная постановка авторского голоса: герой для полифонического автора не «он», не «я», а полноценное «ты». Голос автора становится лишь одним из голосов «большого диалога» романа, происходящего «в настоящем творческого процесса», принципиально не законченного; автор не выходит из этого диалога и не находится «над ним», занимая некую «высшую и решающую позицию». Целостность романа Достоевского обеспечивается, согласно Бахтину, не доминирующей в нем авторской точкой зрения, как это свойственно роману монологического типа — полифоническое художественное произведение «организовано как незакрытое целое самой стоящей на пороге жизнью». В главе «Слово у Достоевского» Бахтин прослеживает, как фи- лософско-эстетическая идея полифонии реализуется на лингвистическом уровне. Диалогические отношения, существующие между равноправными голосами романа, осуществляются в особом языковом явлении «двуголосого слова». Бахтин приводит классификацию типов используемых в романе слов: 1) прямое, непосредственно направленное на свой предмет слово; 2) объектное слово (слово изображенного лица) и 3) слово с установкой на чужое слово (двуголосое слово). Двуголосое слово в свою очередь подразделено на три вида (однонаправленное, разнонаправленное, отраженное чужое слово), которые объединяют 14 его разновидностей (стилизация, рассказ рассказчика, пародия, слово с оглядкой, скрытый диалог и др.). Поскольку лингвистика, по Бахтину «не знает» двуголосого слова, являющегося специфической бахтинской категорией и составляющего, с его точки зрения, языковый субстрат полифонии, во втором издании книги был введен специальный термин «металингвистика» для обозначения не- подвластноймоншогическойлингвистикедиалогическойсфе- ры жизни языка. Во второе издание книги был введен диахронический аспект — история становления полифонического романа, сохранившего элементы архаических форм в их обновленной рецепции. Здесь же намечены концептуальные и конкретно- исторические параллели между теорией полифонического романа и теорией карнавальной народно-смеховой культуры, разработанной Бахтиным в монографии «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья а Ренессанса* (1965).
СЬвременныеисследователи,признаваяэвристичес1сиепотен- ции полифонической концепции Бахтина, оценивают ее неоднозначно; чаще всего гтроблематизируется реальная осуществимость особой авторской позиции в полифоническом романе, дискутируются проблема целого полифонического романа, лингвистические основания полифонической идеи и вопрос о концептуальной совместимости полифонической и карнавальной теории Бахтина. См. лит. к ст. Вахтам M. M. Л, А. Гоготишвшш
ПРОВИДЕНЦИАЛИЗМ (отлат. Providentia — «провидение») — западно-христианское, католико-протестантское истолкование истории и политики как осуществления божественного плана, промысла Бога, спасительно направляющего человечество к царству Божию на земле. В этом смысле показательны труд Августина «О граде божием» и сочинение Лютера «О рабстве воли». В кальвинизме провиденциализм неотделим от предопределения. При этом постоянно предпринимается попытка (в т. ч. и в современной протестантской теологии) примирения фатализма со свободой человеческой воли в политике и социально-исторической сфере. В православно-христианской традиции провиденциализм — это не построение «земного рая», а промысел Божий, сохранение мира и сохранение абсолютной самоценности человеческой жизни как «образа и подобия Бога» и направление человечества «к стяжанию даров Духа Святого». Свою конкретизацию эти взгляды найдут в концепции «Симфонии» (созвучия) Церкви и государства в известной 6-й новелле «Номоканона» императора Юстиниана (6 в.) и в «Эпанагоге» (9 в.). Церковь и государство не должны быть враждебны друг другу. Кесарево и Божие не должны быть в конфликте, но в полной гармонии и согласии, друг другу помогая, но не упраздняя свободы и самостоятельности каждого. Церковь в этом смысле всегда «теократична», властвуя только над сердцами людей, тогда как государство — над телами. В этом иерархическом моменте «Симфонии» особо показательна халкидонская доктрина (7 в.) восточного христианства. В православии утверждается моральное (но не юридическое, социально-политическое илиторгово-промышленное) первенство-харизма не просто за церковью, а за ее Невидимой Главой, Единым Истинным Царем — Иисусом Христом. Только с такой энтелехией (целеустремленным активным началом) государство внутренно и инициативно становится орудием Промысла Божия. В дальнейшем этот взгляд на провиденциализм и Промысел Божий будет продолжен в русской религиозно—метафизической, а также социально-политической и правовой традициях 19 — нач. 20 вв. Особо пристально метафизика и право будут рассмотрены П. И. Новгородцевьгм в работе «Об общественном идеале». По мнению С. Н. Булгакова, через папизм иудейский хилиазм (мечта о земном граде) возродился в западном «социально-экономически активном» учении, а затем и в среде «светско-гуманистического мировоззрения». Впрочем эта же тенденция, свойственная католицизму и протестантизм); проникает и в православие в учение о мистическом самодержавии, будто бы призванном осуществить земной град. Однако в православии это мнение никогда не получало характера догмата, оставаясь лишь частным мнением или плодом злоупотребления. В отличие от К. Н. Леонтьева, К. П. Победоносцева Булгаков и позднее А. В. Карташев отвергли мистическую связь между православием и самодержавием: эта связь была создана историей и ею же на наших глазах медленно, но верно разрушается. Кроме того, самостоятельный подход к подобного рода проблемам в русской религиозно-философской мысли был намечен у И. В. Киреевского и А. С. Хомякова, продолжен В. С. Соловьевым, затем В. В. Зеньковским, В. Н. Лосским и др. Русские мыслители отмечали догматическую неясность установки, благословенной в 13 в. Фомой Аквин- ским, на автономную силу «естественного света разума», независимого от откровения веры в связи с провиденциально- промыслительными вопросами. С тех пор прослеживается довольно ясное движение от «избранного первосвяшенни- ка»-политика, к «избранной общине» экономически удачливых верующих, а затем и к избранному обществ); государств); классу. Социализм, социализация как обобществление,
357
ПРОГНОЗ обмирщение, «провиденциальное» стремление ктоталитарно- му мещанству обличается русскими мыслителями совершенно определенно. Вслед за Ф. Достоевским Булгак