Как мы выходим из «смутного времени» в каждый исторический период?
Путем осуществления стратегического социального пакта между широкими массами традиционно патриотического населения и царем.
Против кого направлен этот пакт?
Против олигархии (против власти немногих).
Что делает Путин? Он начинает борьбу с олигархией.
Вначале он убирает ту олигархию, которая является проводником наиболее активного влияния Запада.
Потом он начинает отстранять олигархию от политического влияния. Первый этап борьбы с олигархией — высылка Гусинского и Березовского. Это наиболее активные игроки, политически осмысленные олигархи. Потом — более закамуфлированные олигархи в лице Ходорковского, который просто скупает политические силы в своих либеральных западнических интересах, будучи готовым передать контроль над крупнейшей российской частной нефтяной монополией в руки своих западных американских партнеров. То есть передать во внешнее управление одну из отраслей, жизненно важных для России.
Но Путин ограничивает борьбу с олигархией отстранением (деполитизацией), он их смещает в РСПП — Российский союз промышленников и предпринимателей. Он их не уничтожает, не искореняет окончательно.
Но это, кстати, не удалось никому:
• ни Сталин «ленинскую гвардию» до конца не истребил,
• ни Петр Первый так, по большому счету, с боярскими родами и не справился,
• ни Иван Грозный, который в опричнину вешал, резал, — все равно не справился с боярством.
Мы говорим, что Путин не добил олигархию; а кто ее добил? Ее вообще невозможно добить. Это одно из социологических явлений, оно так же устойчиво, как авторитаризм или массы. Обязательно есть яркие активные люди, которые не достигают первых позиций, но далеко выходят от масс, — пассионарии. Они так или иначе, в разных социальных, политических или экономических условиях становятся монополистами, захватывают социальную, экономическую или политическую власть.
Поэтому олигархия так же необходима в обществе, как и все остальные его части. Это элита. И вот в русской истории элита противостоит массам, как и везде, но еще она противостоит царю — вот это очень важно. И особенность русской истории — это альянс царя и масс против элиты, потому что в некоторых случаях в западной истории, например, как мы часто видим, доминировал альянс царя и элит против масс. Хотя гильотина, Кромвель… мы знаем, что периодически элиты и в западной истории восставали на королей, они ослабляли их власть и в конечном итоге иногда отрубали королям головы.
Есть три социальные модели, которые в марксистском, например, анализе не очень ясны. А историческая социология показывает, что помимо противостояния элит и масс, или эксплуататоров и эксплуатируемых, еще фундаментальная линия раскола лежит между единоличной властью (царем) и олигархией. И эта борьба единого правителя (авторитарной личности) против олигархии и олигархии против авторитарной личности не менее важна, чем противостояние верхов и низов в обществе — это драматическая часть мировой истории. А в русской геополитике эта коллизия сопряжена с такими вопросами, как контроль над подвластными землями. Вот это интересно.
Это мы видели с самого начала, с владимирских князей. Так, Андрей Боголюбский также боролся с олигархией и пал жертвой олигархии. Его убили бояре, которые хотели больше влияния на Владимирское княжество, а Андрей Боголюбский лишал их его. Это был один из заговоров, аналогичный, на самом деле, Французской революции или революции Кромвеля, только на уровне династическом. Или убийство императора Павла (своим собственным сыном), по сути дела, тоже было заговором олигархии.
Заговор олигархии в русской истории всегда сопряжен с западничеством.
Не всегда с талассократией, потому что талассократия в русскую историю как самостоятельный, самозначимый фактор вошла полноценно только с эпохи Great Game — Большой игры с Англией, когда Англия стала глобальной империей. Но западничество было и раньше. И это западничество всегда, начиная с Даниила Галицкого, с Галицко-Волынского княжества, через Литовскую Русь, через Курбского, через заговор бояр в эпоху Смутного времени и так далее — на всех этапах вплоть до российской олигархии 1990—2000-х годов — существует, и всегда оно связано с ослаблением геополитического контроля в России.
Так вот, геополитический анализ путинского периода, от его прихода к власти до нынешнего 2013 года, с геополитической точки зрения вписывается в евразийский реванш.
Неслучайно Путин провозглашает Евразийский союз, то есть осторожно говорит о необходимости продолжения или восстановления территориальной власти над землями Хартленда. Путин представляет собой носителя (с геополитической точки зрения) реставрационистских тенденций. Он обращает вспять тот тренд, который стал доминирующим в геополитике в 80-е и 90-е годы, и действует в ключе, прямо противоположном, с геополитической точки зрения, Горбачеву и Ельцину, с той лишь особенностью, что Ельцин так или иначе причастен к появлению Путина.
Когда мы говорим о Примакове или, например, о чеченской кампании (даже провальной Первой чеченской кампании), видно, что в Ельцине уже начинает работать какой-то дополнительный фактор, позволяющий сделать вывод о том, что определенное понимание преемственности русской истории, евразийства, русской теллурократической судьбы у Ельцина тоже есть. Потому что, если бы этого не было, то не было бы Путина, не было бы Первой чеченской кампании и вообще не было бы России просто.
При том что с геополитической точки зрения правление Ельцина провально: это был не успех, это была катастрофа, — все же именно при нем произошло переключение геополитического тумблера, как будто изменили направление. И хотя не сразу все заработало и почти вообще ничего не заработало (до сих пор многие вещи не работают), но переключение сделал, видимо, он. А вот дальше, после создания реверсивности разрушительного процесса, это стало фундаментальным фактором мировой политики.
На самом деле, решалась судьба глобальной мировой системы: будет ли однополярный момент однополярной эрой или нет?
Если это только момент, то требуется реверсивное переключение российской ориентации на суверенитет. Путин провозглашает главной ценностью суверенитет России.
Что значит «суверенитет» в конкретном геополитическом смысле?
Это значит противодействие внешнему управлению страной. Это что — миф? В 90-е годы внешнее управление было фактом: страной управляли из-за рубежа, и до сих пор многие системы этого внешнего управления сохранились в России. Когда Путин говорит о том, что «мы переключаем внимание на суверенитет России», он не говорит, как Капитан Очевидность, нечто банальное. Россия — суверенное государство. Оно признано в ООН. Зачем говорить о суверенитете? То есть, зачем говорить о том, что и так очевидно?
Почему Путин делает суверенитет ценностью?
Потому что на самом деле существует действительный геополитический суверенитет и номинальный, или так называемый дефолтный (градиентный) суверенитет, который наличествует в каких-нибудь маленьких африканских государствах — они номинально суверенны (они члены ООН), но они ничего не могут сделать, ничего не могут решить.
Суверенное государство — современная Греция, например. Там введены такие модели экономического управления представителями, кстати, немецких структур, что они не могут принять ни одного политического решения без согласия и санкции немецких банкиров или представителей Еврокомиссии. Страна номинально суверенная, но по сути дела, исходя из кризиса, там аннулирована (подвешена) демократия. И для того, чтоб щадить (как говорят представители Еврокомиссии) греческую психологию, поскольку она находится сейчас в шоковом состоянии после того, что произошло, считается, что Греция формально суверенная, а по сути она, конечно, лишена минимального суверенитета.
Так же и Путин считает, что Россия номинально суверенная, но под этим суверенитетом может скрываться полная оккупация. Так вот, мы должны перейти от номинального суверенитета, — провозглашает сразу после прихода к власти Путин, — к реальному суверенитету. Это значит вычистить систему управления атлантизма со всех ключевых постов в государстве. Сместить их куда-нибудь в оппозицию, на Болотную площадь, на «Эхо Москвы», чтобы там уже они смогли нести свою атлантистскую повестку дня совершенно спокойно и открыто, как оппозиция России, оппозиция власти, оппозиция государственности, оппозиция народу. Там — пожалуйста. И это Путину принципиально удается.
Показательно, что в период его преемника Медведева (хотя сейчас мы остановимся на геополитике медведевского правления), когда Путин, согласно большинству аналитиков, как мы видели, просто через факт его возвращения, остается главной, настоящей фигурой, управляющей страной, происходит также очень важный момент, и с геополитической точки зрения он имеет колоссальное значение. Это победа в войне с Грузией. Когда два анклава внутри Грузии — Южная Осетия и Абхазия, ориентированные на Россию и против грузинского национального государства, подвергаются внутренней, с точки зрения грузинской модели, операции по установлению конституционного строя. Для грузин это так, потому что для грузин это их территория.
Тут Москва становится перед проблемой: либо мы сдаем позиции в Южной Осетии и в Абхазии, но тогда поступаем как во время Ельцина, когда мы сдали позиции в Аджарии. Тогда Абашидзе (пророссийского президента в Аджарии) вывезли в Россию и совершенно спокойно отдали грузинам эту область, которая тоже была почти в статусе Абхазии. Это была внутренняя часть Грузии, которая не была согласна с националистической политикой (атлантистской, проамериканской политикой) Тбилиси. На первом этапе мы отдали грузинам ту территорию, которую мы на территории Грузии контролировали.
И вот стал такой вопрос: мы сейчас уже за пределом. Уже не о Чечне идет речь, Чечню мы отстояли, Северный Кавказ мы отстояли при Путине. Дальше вопрос такой: мы сдаем Абхазию и Южную Осетию, но кому? Не просто грузинам, мы сдаем ее американцам, потому что куда хочет Саакашвили? В НАТО. С кем он контактирует? С Соединенными Штатами Америки. Он хочет и эту часть постсоветского пространства выпилить у Евразии и передать Sea Power — талассократии, морскому могуществу.