И вот со всем этим мы приходим к началу 1980-х годов. Именно тогда наступает время, которое, говоря словами Цицерона, можно определить как «начало конца» Первой холодной войны. Дело тут вот в чем. Михаил Суслов, как известно, оставил после себя собрание сочинений аж в трех томах. Большинство людей, рассуждающих о последних двадцати годах Советской власти, не прочитали ни страницы из этих «замечательных» книг. Просто потому, что в противном случае они пришли бы в изумление. Суслов пересказывает — причем очень нудным языком — версию о главенствующей роли таких красных полководцев, как Ворошилов и Фрунзе, в разгроме белогвардейщины и в столь же скучной манере напоминает о необходимости тщательного и всестороннего изучения работ Ленина. Кроме этого, он не говорит… вообще ни о чем. Если рассматривать трехтомник Суслова как попытку дать идейное обоснование социализму в современном мире, то эта попытка абсолютнейшим образом провалилась. Даже в, казалось бы, насквозь идеологизированном советском обществе, где в принципе принято было читать работы партийных вождей, изучать труды Суслова люди категорически отказывались.
И вот начинается перестройка. Михаил Сергеевич Горбачев объявляет, что необходимо переходить к «новому мышлению» и отказываться от старых догм. Ему верят. Сначала, как это всегда бывало в нашей стране, решили, что общий кризис системы наступил только потому, что заветы Ленина были неправильно поняты. Сделали вывод, что труды вождя мировой революции надо переосмыслить. Попробовали — но тут же возникли проблемы. Все упиралось в Высшую партийную школу ЦК КПСС. Созданная еще задолго до перестроечных событий, она оказалась абсолютно недееспособной.
Суслов за тридцать лет не просто вытоптал там все относительно живое, но и залил поляну бетоном, чтобы не было даже намека на какие-либо ростки нового. И когда Горбачев призвал в очередной раз трепетно и нежно пересмотреть творческое наследие Ленина, выяснилось, что заниматься этим в принципе некому. Штатный состав партийных пропагандистов мог только повторять те клише, что содержались в инструкциях ЦК КПСС, составленных Михаилом Андреевичем Сусловым, — никаких иных направляющих документов попросту не было.
Я вовсе не сгущаю краски. Могу привести читателям пример — на мой взгляд, самый яркий и показательный. Вся наша страна изучала в школах, в техникумах, в институтах и в университетах труды Ленина, тщательно их конспектируя. Лично я, школьник последних лет Советского Союза, занимался этим начиная с шестого класса. При этом никто всерьез не задумывался, что там в ленинских работах написано и какое все это имеет отношение к нашей сегодняшней действительности. Именно по этой причине большинство из нас до сих пор затрудняется ответить, например, на вопрос, откуда взялась дата 23 февраля. Никто не вспоминает, о чем писал Ленин в феврале 1918 года в своих статьях «Мир или война» (опубликована в газете «Правда» как раз 23 февраля) и особенно «Тяжелый, но необходимый урок» (опубликована там же 25 февраля). А ведь в них он как раз рассуждает о необходимости создания Красной армии. Вся страна изучала эти статьи в обязательном порядке, более того, заучивала их, как говорится, «близко к тексту», но практически никто не запомнил, о чем они. И вся эта модель проработала много лет самым благополучным образом.
Таким образом, когда началась перестройка, на профессиональных пропагандистов ЦК КПСС никакой надежды, с точки зрения пропаганды «нового мышления», не было. Тогда было принято принципиально новое для Советской власти решение, от которого пришли в замешательство многие советологи на Западе. Они-то привыкли к мысли о том, что базовая идеологическая модель, на которой держалось сознание советского общества, так и будет существовать всегда. Но положение дел изменилось: когда партийные пропагандисты не справились с возложенными на них гениальными задачами, в дело вступили журналисты. Хотя они и проходили абсолютно по тому же самому ведомству агитации и пропаганды ЦК КПСС, что и все остальные, но по формальному признаку являлись своего рода «властителями умов».
Первое, что решил сделать Михаил Сергеевич руками журналистов, — это вывести некую закономерность и определить всю последовательность действий руководства СССР со времен Хрущева. Именно тот период было решено считать последним хорошим периодом советской истории, а всю эпоху правления Брежнева объявили «застойной», в которой по определению не могло быть ничего положительного. Чем же так была хороша для Горбачева хрущевская «оттепель»? В первую очередь тем, что именно тогда, на XX съезде партии, был прочитан знаменитый доклад о культе личности и его пагубных последствиях. При этом парадоксальным образом Советский Союз оказался единственной страной в мире, где население… не знало содержания этого самого доклада. Он, как известно, был издан у нас только во времена перестройки, то есть правления Горбачева, хотя на Западе текст доклада появился уже через неделю после съезда и потом ходил по рукам в кругах советской интеллигенции в формате «самиздата» или «тамиздата», заставляя читателей поражаться. Вопросов доклад вызывал множество — и на многие из них, кстати, до сих пор не получено ответа.
И вот теперь Горбачев решает, что надо оттолкнуться от хрущевского наследия и начать разоблачать тоталитарную модель советского общества. Это означает, что Политбюро ЦК КПСС встает точно на ту же самую позицию, на которой находятся страны Запада — извечные и ярые противники всего советского. И критикуют они одни и те же явления и примерно в одних и тех же выражениях.
Сложилась абсолютно парадоксальная ситуация. Готовясь к работе над этой книгой, я не поленился перелистать журнал русской эмиграции «Посев» за 1970–1980-е годы, благо сейчас это не составляет труда. Для тех, кто не помнит, напоминаю: «Посев» — главный печатный орган знаменитого Народно-трудового союза российских солидаристов (НТС), то есть самое главное антисоветское издание того времени, поскольку в Народно-трудовом союзе собрались главные враги Советской власти (по определению идеологов ЦК КПСС).
Я сравнил материалы журнала «Посев» с тем, что писали, например, в «Огоньке» в 1987–1989 годах. И могу откровенно сказать: под большинством публикаций этого популярного советского журнала подписались бы многие старики-антисоветчики из НТС, и сделали бы это с большой охотой. Оба издания совершенно одинаково освещали роль Ленина и его сподвижников — всех их представляли кровавыми маньяками, уничтожавшими лучшие умы России и издевавшимися над ее народом.
В связи с этим возникает вполне логичный и обоснованный вопрос: зачем же надо было столько лет бороться с проклятой западной пропагандой, раз она всегда утверждала то же самое, что теперь говорят лидеры Советского Союза в лице Горбачева? К слову, если принять такую точку зрения — что задачей кровавого советского режима всегда было не экономическое развитие страны, а всего лишь подавление и уничтожение всяческого инакомыслия, — то первоочередной задачей того же Горбачева должно было стать немедленное привлечение к управлению государством лучших умов Стэнфордского, Сиракузского, Гарвардского и прочих американских университетов, в том числе введение их в состав Политбюро. Ведь они давно предвосхитили и предсказали его позицию.
Вот и попробуйте теперь представить себе следующую ситуацию. В обществе, где буквально только что с пафосом отметили 70-летие Великой Октябрьской социалистической революции, все громче и громче раздаются голоса: «Позвольте, что вы отмечаете? Среди деятелей этой революции не было ни одного порядочного человека, только палачи и маньяки, кровавые упыри и преступники! И еще, в довершение всего, они все впоследствии были расстреляны лично Сталиным!» Получалось, что в руководстве Страны Советов не было ни одного нормального человека, и теперь «перестроечная» печать активнейшим образом разоблачает всех видных партийных, советских и государственных деятелей, кого ни возьми.
Все наши современные либералы с их извращенными представлениями об истории, особенно о Второй мировой войне, сформировались как «бунтующие» личности как раз в эпоху перестройки. Оттуда все их умопостроения — притом, что на Западе даже самые отъявленные антисоветчики и русофобы не договорились до того, что Александр Матросов на самом деле поскользнулся, Николай Гастелло перепутал педали в самолете, Зоя Космодемьянская была психически неуравновешенной и даже лечилась в психбольнице. Как и до того, что Советская армия в принципе не могла взять верх над силами Третьего рейха, поражение которого объясняется исключительно недальновидностью Гитлера, а также до того, что все советские люди — стукачи и подонки, что спецслужбы надо немедленно разогнать и тому подобное.
Свершилось нечто поразительное — Советский Союз в лице своих вождей сделал для собственного разрушения в сотни раз больше, чем все западные спецслужбы и социологические институты, вместе взятые. Не побоюсь утверждать, что на Западе ни одному человеку даже в голову не могло прийти, что советское общество начнет добровольно, шаг за шагом ликвидировать собственную нравственную основу. Началось же все это с пересмотра исторических моделей СССР образца 1920–1930-х годов. Если бы Михаил Сергеевич Горбачев на этом и угомонился, то вполне возможно, что Советский Союз в том или ином виде продолжил бы свое существование. Но беда заключалась в том, что в отличие от Хрущева, который заявил о культе личности, а потом просто законсервировал взгляды на историю, Горбачев со товарищи понесся дальше.
Тут-то и начинается самое главное. Почему-то не многие знают, что развитие так называемого кооперативного движения — это вовсе не заслуга Горбачева и компании и даже не их изобретение. Разнообразные кооперативы, артели, тресты, всевозможные торгсины замечательным образом существовали с первых лет Советской власти и были глубоко интегрированы в советскую экономику, занимая те ниши, которые не могла заполнить в силу своей специфики достаточно тяжеловесная «большая» промышленность. Напомню, что специфика промышленности была обусловлена еще и тем, что советским людям, по сути, постоянно приходилось восстанавливать страну — сначала после Гражданской войны, затем — после Великой Отечественной. Естественно, это требовало значительных финансовых затрат, огромного морального и физического напряжения, непомерных интеллектуальных усилий. Кооперативы в подобной ситуации были весьма уместны — как своего рода оазисы частной инициати